– По какому поводу плакать? – В палату вошел доктор Монро со странной натянутой улыбкой на лице. – Никаких слез, я принес хорошие новости. Мы нашли совместимого человека. Вайолет выронила фотографию. А я уронил футболку, которую складывал в небольшую дорожную сумку. – Что? Уже? – Нужно сделать еще несколько анализов, но я уверен, что операцию можно назначить на после- завтра. – Это потрясающе! – воскликнула Вайолет, и ее лицо озарилось надеждой. – О господи… – Но Донорская сеть предупредила, что время ожидания может растянуться на годы, – недоверчиво произнес я. – И уже нашли донора? – Для одной почки и части поджелудочной железы – да. Мы с Вайолет переглянулись. – Значит, это от живого донора, – заметил я. Оказалось, что поджелудочная железа, как и печень и легкие, может быть разделена на части, чтобы дать реципиенту часть органа без вреда для донора. Доктор Монро качнулся на каблуках. – Это изменит твою жизнь, Миллер. Больше никаких уколов инсулина, скачков показателей… – Кто? – спросил я, холодея. – Кто донор? Доктор Монро замялся. – Боюсь, я не могу рассказать большего. В подобных ситуациях конфиденциальность имеет первостепенное значение… – Скажите мне. – Миллер, я… – Это мой отец. Донор – мой отец. Верно? Выражение лица доктора Монро изменилось, он слегка поморщился, и я понял, что прав. Я опустился на кровать. – Вот дерьмо… Доктор прокашлялся. – Протокол предписывает, чтобы ты все обсудил с Элис из Донорской сети, прежде… – Нет, – отрезал я, поднимаясь на ноги. – Скажите Элис… скажите Рэю, что мне не нужны его гребаные подачки. Подождите, вы сказали, что операцию можно провести через два дня? – В жилах закипала кровь. – Он здесь, да? Вайолет подошла и осторожно положила руку мне на плечо. – Миллер, давай успокоимся… На лице доктора Монро появилось сочувственное выражение. – Я понимаю, что ситуация довольно сложная… – Ни хрена она не сложная, – рявкнул я. – Наоборот, до смешного простая. Мне не нужна его помощь. Скажите ему, чтобы он валил туда, где провел последние семь лет, и пусть там и остается. – У тебя есть право отказаться от процедуры, – примирительно сообщил доктор Монро. – Но я должен предупредить тебя, что если откажешься, то потеряешь много времени, прежде чем найдется подходящая пара. И при этом будешь страдать от постоянных скачков показателей, усугубляемых хронической почечной недостаточностью. Тебе придется трижды в неделю по четыре часа проводить на диализном аппарате, пока не найдется донор. – Выражение его лица смягчилось. – Он тебе идеально подходит, Миллер. Шанс один на миллион. Пожалуйста, подумай как следует, прежде чем принимать какие-либо решения. Я стиснул зубы и подождал, пока он уйдет. Вайолет вложила свою руку в мою ладонь. – Миллер… – Ни за что на свете. – Послушай доктора Монро. – Я слышал, что он сказал, и не собираюсь этого делать, Ви. Когда папа ушел, я поклялся не иметь с ним никаких дел, что бы ни случилось. Никогда. И я держал слово. Позаботился о маме и… – От переполнявших меня эмоций было трудно дышать. Глаза защипало. – Это неправильно. Дико неправильно, что он появляется после стольких лет. Да еще ради этого? Ради чертовой пересадки органов, от которой откажется только последний идиот? Я прошел мимо нее и принялся мерить шагами небольшое пространство возле окна. Передо мной проплыл огромный блестящий шар с желтой радостной рожицей. Я отпихнул его в сторону. – Знаю, – мягко ответила Вайолет. – Это много. – Слишком. Я не могу сказать «нет», верно? Я чертов идиот, если откажусь. А если соглашусь, то предам все, ради чего так упорно трудился. Она встала рядом. – Это так только потому, что вы с ним не помирились. Или не попытались помириться. Поговори с ним, пожалуйста. Поговори, прежде чем что-то решать. Я покачал головой, вытирая глаза рукавом футболки. – Что, черт возьми, я ему скажу, Ви? – Все, что когда-либо хотел высказать, Миллер. – Это будет слишком. – Я покачал головой, снова прячась за стены, которые выстроил в дни одиночества. – Нет, забудь. Он не должен этого делать. Не так все происходит. – Миллер, – умоляюще произнесла она. – Тебе это нужно. Ты нуждаешься в помощи. – Только не в такой. – Миллер… – Я собираюсь убраться отсюда к чертовой матери. Как-нибудь справлюсь. Обходился же как-то последние семь лет без его гребаной помощи. – И я должна с этим спокойно согласиться? – Вайолет повысила голос, и на ее глазах заблестели слезы. – Миллер, ты болен. А твой отец пытается поступить так, как подобает родителю. Помочь тебе. Я прикрыл глаза, желая, чтобы ее слова не просачивались сквозь трещины в моей броне. Но я так устал бороться. Устал постоянно чувствовать боль. «Уже тошнит от этого». Вайолет снова взяла меня за руку, ее тон звучал мягче, успокаивающе. Тон, которым она будет разговаривать со своими пациентами через десять лет. – Ты имеешь право злиться и обижаться, но это гложет тебя изнутри. Перестань прятаться от него. Мы пытались отгораживаться в попытках избежать новых страданий, но никому от этого не стало легче. – Она поднесла тыльную сторону моей ладони к своим губам. – Поговори с ним. Не ради него, ради себя. Успокой свою душу. Я посмотрел в потолок, потом на красивое лицо Вайолет. Боль в ее глазах была такой же, как и семь лет назад. И каждый раз, когда я отталкивал ее, я потом ненавидел себя за это. «Но боже, как я мог смотреть маме в глаза?» Я покачал головой. – Не смогу. Даже если бы захотел… – я прочистил горло. – Я не могу так поступить с мамой. Это было бы предательством. – Я уже в курсе, – произнесла мама, входя в палату. – Вы насчет Рэя? Прости, не хотела подслушивать. Он мне тоже звонил. – Она ласково улыбнулась Вайолет. – Ты не оставишь нас на минутку, милая? – Конечно. – Она в последний раз сжала мою руку и вышла. – Ты с ним разговаривала? – спросил я у мамы. – Когда? – На прошлой неделе. Он расспрашивал о тебе. Беспокоился. – И ты смогла спокойно с ним разговаривать после стольких лет? После всего, что он натворил? – Не сразу. Но когда ты вышвырнул Чета из нашего дома, я словно вышла из транса. Я позволяла этому человеку издеваться над тобой, и это непростительно. Но ты простил меня. Я с трудом сглотнула. – Это не одно и то же. – Меня не было рядом, когда ты во мне нуждался, – сказала мама. – Чет ушел, и у меня появился второй шанс. Я поклялась, что больше не позволю мужчинам диктовать, как мне жить. Когда твой отец позвонил на прошлой неделе, я боялась брать трубку. Но, боже, я устала бояться. И я ответила. И так рада, что сделала это. Мы никогда не станем друзьями, но мне больше не придется жить с мыслями о нем. Я его отпустила. – Так вот почему он сейчас здесь? – Он здесь ради тебя. Никакой другой причины нет. – Она взяла меня за руку. – Если хочешь отказать ему, это твое дело. Но не делай этого ради меня. Я твоя мать. Единственные желания матери – чтобы ее ребенок был здоров и счастлив. – Она убрала выбившуюся прядь волос с моего лба. – И пока что не так много надежд, что исполнятся они обе. На следующее утро я натянул джинсы и футболку. Я согласился встретиться с отцом, но не в своей проклятой больничной палате, где выглядел жалким и слабым. Не собирался вызывать к себе жалость. Но зеркало подтвердило, что я все равно слаб и жалок. Бледный, осунувшийся и похудевший по меньшей мере на десять фунтов со времени госпитализации. На территории больницы был разбит сад с извилистыми дорожками и кельтским лабиринтом. Ярко светило солнце, я шел по лабиринту, опустив голову, засунув руки в карманы. Тропинка постоянно петляла, круг за кругом.