Меня затошнило. Некоторые ученики с любопытством посмотрели на меня. С жалостью. Некоторые знали, что мы с Миллером вместе, но большинство – нет. Щеки болели от усилий удержать улыбку, пока меня охватывало странное чувство. Что Миллер принадлежит им. Эвелин. Она завладела им, объявила его успех своим. Именно она подтолкнула его к сделке с лейблом, но в животе скручивалось нечто зеленое и противное, отвратительное ощущение. – Ты в порядке? – спросил Ривер. – Нормально. Просто последние дни какие-то сумасшедшие. «По меньшей мере». – Да уж, без шуток. – Он пристально посмотрел на меня. – Но вид у тебя такой, словно тебе бы не помешало проветриться. Или, может быть, выпить? – Вода бы не помешала. – Будет сделано. – Ривер поднялся и замер, его взгляд остановился на чем-то у меня за плечом. Его лицо исказилось и застыло, а взгляд потеплел. Я обернулась и увидела Холдена Пэриша, небрежно прислонившегося к стене, в длинном пальто с поднятым воротником и жилете поверх рубашки. Но пуговицы на воротнике были расстегнуты, а волосы растрепаны. Потягивая из фляжки, он мутными глазами рассматривал происходящее. Затем его взгляд остановился на Ривере. Странная улыбка расцвела на его резко очерченном красивом лице. Он запрокинул голову, осушил фляжку и швырнул ее в столик с напитками. Я подскочила, а Ривер чертыхнулся, когда металлическая фляжка врезалась в ряд с минеральной водой и яблочным сидром, разбив одну бутылку и расплескав шипящую воду. Раздались удивленные вскрики, и преподаватели начали оглядываться в поисках виновника. Но Холден уже вылетел на улицу. Я быстро взглянула на Ривера. На его лице читалось страдание. И тоска. – Я сказал ему, что еду в Алабаму… – Он с трудом сглотнул. – И что он не может пойти со мной. Я положила ладонь ему на руку. – Иди. Ривер моргнул и уставился на меня. – Что? Нет… – Иди за ним. – Тогда я заработаю второй штрафной, если брошу тебя на танцах. Я улыбнулась. – Еще один, и выбываешь из игры. – Вайолет… – Я все равно чувствую себя неважно и собираюсь уходить. – С тобой все будет в порядке? Нет, к черту все. Я не могу тебя бросить. – Со мной все хорошо. Иди. – Я взяла его ладонь и легонько сжала. – Не потеряй его, Ривер. – Думаю, уже слишком поздно, – мрачно произнес он с грустной улыбкой. – Но спасибо. Ривер поцеловал меня в щеку и быстро вышел через боковую дверь вслед за Холденом. Я тоже вышла из зала, остановилась перекинуться парой слов с друзьями из футбольной команды и математического клуба. Каждый разговор казался все более и более натянутым, пока наконец я смогла улизнуть и вызвать такси. Я прижалась лбом к прохладному стеклу автомобиля. Мне хотелось забраться в постель, накрыться одеялом и сбежать от этой тяжелой грусти. – Какой? – спросил водитель такси. – Вот этот, – ответила я. – Тот, что с табличкой «продается» на фасаде. «Худший… день рождения…» – подумала я и рассмеялась, чтобы не расплакаться. В доме было тихо. Мама, вероятно, была в своей комнате, а папа в кабинете, в щели под его дверью я видела голубоватый свет телевизора. Я поднялась к себе в спальню и попыталась расстегнуть пуговицы на платье. Стерла макияж, распустила волосы и переоделась в пижамные шорты и футболку. А потом долго лежала, уставившись в потолок, и думала о том, что будет дальше. Переезд в Техас. Миллер переедет в Лос-Анджелес, чтобы записать свой альбом. Родители разъедутся по разным концам страны, как можно дальше друг от друга. Столько дорог когда-то шли параллельно, а теперь расходились, и я понятия не имела, куда приведет моя. И насколько далеко от Миллера. Я уже почти заснула, когда за окном моей спальни раздался знакомый скрип шпалеры. В открытом окне, впускавшем свежий летний воздух, появился Миллер. Он пролез внутрь и спрыгнул с моего стола, поставив сумки и футляр с гитарой на пол. Я резко села, взглядом и сердцем впитывая его образ. – Ты здесь. – Надеюсь, ничего, что я пришел. Я не могу вернуться домой. Я вскочила с кровати и бросилась к нему, обняла его, пряча свое смятение у него на шее. – Эй… – Он погладил меня по волосам. – Что такое? Случилось что-то? Я покачала головой, уткнувшись ему в грудь, и взяла себя в руки. – Ничего. Боже, Миллер, я так за тебя рада. Расскажи мне все. Он отстранился, его прекрасные глаза загорелись, и впервые за долгое время он выглядел счастливым. Тяжелое бремя бедности немного уменьшилось. – Не могу в это поверить, черт возьми, – признался Миллер. – Они немного пообщались со мной, а потом отвели в студию. Они хотели сразу же что-нибудь записать. Чтобы испытать меня, или… не знаю зачем. – Он недоверчиво покачал головой, затем его взгляд смягчился. – Я спел «Yellow». Нашу песню. Потому что это первая песня, которую я исполнил перед кем-то. Для тебя, Вайолет. Ты – главная причина выпавшей мне возможности. Я покачала головой. – Это Эвелин. Ее блог… – Нет, – горячо возразил Миллер, обхватывая ладонями мое лицо. – Ты первая в меня поверила. Ты не ждала тысячи просмотров и сотни комментариев. Ты с самого начала знала, кто я. Ты приняла меня, грязного, нищего и провонявшего машиной. – Он придвинулся ближе, пристально сверля меня взглядом. – Я собираюсь записать этот альбом, и каждая гребаная песня будет для тебя. Каждая. Я прикрыла глаза и прильнула к нему, обнимая его за талию и позволяя держать меня. Чувствуя его силу. Он, как всегда, понимал, что меня раздирают более сильные, глубокие эмоции. – Ви? – Он отстранился, и его лицо вытянулось при виде моих слез. – Я знаю. Будет отстойно находиться в Лос-Анджелесе без тебя. Но я всегда могу запрыгнуть в самолет и уже через час оказаться рядом с тобой. – Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, Миллер. Прошу тебя. Он медлил, задержав на мне встревоженный хмурый взгляд, поэтому я приблизилась и поцеловала его. Сначала нежно, потом настойчивее. Требовательнее. Мне нужно было раствориться в нем. Мой пыл разбудил его, и Миллер отдался моему поцелую, упиваясь им. Наши языки скользили в идеальном танце, ритме, дыхание синхронное. Полная гармония движений тел. «Потому что мы созданы друг для друга». Он отстранился, едва дыша. – Господи, чуть не забыл. С днем рождения, Ви. – Ты знаешь, что это значит. – Да, – ответил он, его взгляд потемнел, а кадык дернулся. – Ты уверена? Я больше ни в чем не была уверена, только в нем. Он должен узнать про Бейлор, но не сейчас. Сейчас между нами не должно быть ничего, кроме этого. Глаза в глаза, потемневшие от эмоций, дыхание в унисон. Соприкоснулись губами, но снова отстранились; еще один взгляд Миллера, проверяющий. А затем долгий глубокий поцелуй. Словно упиваясь друг другом. Медленные поцелуи, не оставлявшие места для дыхания, и я вбирала всем существом каждый из них. Провела руками по его волосам, широким плечам, вниз к пояснице. Но все же я чувствовала его нерешительность и бурлившее внутри желание. – Прикоснись ко мне, Миллер, – прошептала я. – Прикоснись ко мне везде. Уверенность в моих словах освободила его. Он стянул мою футболку через голову, волосы рассыпались по плечам. Его затуманенный взгляд скользнул по моему телу, посылая мурашки по коже. – Потрясающая, – произнес он, накрывая мою полную грудь ладонями, горячие губы касались нежной кожи моей шеи. – Как же сильно я этого хочу. Такая неприкрытая ранимость в его охрипшем от желания голосе. С моих губ сорвался тихий звук. – Я тоже. Потом снова поцелуи, пока время целомудренных прикосновений не подошло к концу. Я сняла с него футболку и жадно впитывала его красоту, повсюду блуждая ладонями, пока не добралась до датчика на животе. – Это не опасно? – Думаю, нет, – ответил он. – Вообще-то я не знаю. Никогда раньше этого не делал. – Я все еще не могу поверить, что ты ждал меня. Он слегка улыбнулся и пожал плечами. – Это ты меня ждала. Мы ждали друг друга, потому что, если отбросить в сторону всю чушь и мишуру, кто останется? Для меня, кроме тебя, никого нет. И никогда не было. Миллер снова поцеловал меня, его горячее тело из твердых мышц прижалось к моему, грубые ладони гладили по моей спине. Он так много работал руками, столько нес на своих плечах, и меня переполняла гордость за то, что я собиралась подарить ему эту ночь. Я подошла к кровати, потянув его за собой, и легла на спину. Тяжесть его тела была так приятна. Такая твердая, реальная, она удерживала меня в настоящем, тогда как мысли норовили унестись к будущему, в котором между нами пролягут десятки сотен миль.