Я зашел в старый, потрепанный жизнью домик. Холден прибил к задней стене маленькое зеркальце. Или, может, это сделала Шайло. Она проводила здесь все больше времени, добавляя этому месту уюта всякими красивыми мелочами. Хижина для меня стала домом больше, чем собственная квартира. Я внимательно осмотрел в зеркале свои ссадины. На шее темнели отпечатки пальцев, а кожа вокруг глаза покраснела. На скуле виднелись маленькие кровавые царапины. Паника, словно током, пронзила внутренности. Я не могу ехать в Лос-Анджелес в таком виде. Не могу играть для них вот так… Но тут меня прошибло потом от еще большего страха. Я быстро опустился на колени перед футляром с гитарой и открыл защелки. Двумя руками осторожно вытащил гитару и принялся осматривать ее со всех сторон. Я издал шумный вздох облегчения, когда положил ее обратно, целую и невредимую. Чего нельзя было сказать обо мне. Я выглядел в точности так, как говорил Чет. Грязный голодранец, который не смог удержаться от неприятностей даже перед важной встречей. Силы оставили меня, и я тяжело опустился на деревянную скамью, устремив взгляд на океан через единственное окно хижины. Меня пробирала дрожь от мелькавших перед глазами сцен драки с Четом. Но смирившееся лицо мамы пугало еще больше. Есть не хотелось вовсе, но я вколол инсулин и запихнул в себя немного еды, каждый кусочек в сдавленном горле казался камнем. Меня снова охватила паника. Господи, а что, если я не смогу петь? Я тихонько попробовал спеть несколько строк, морщась от боли. Вышло хрипло. Я прокашлялся и попробовал снова, громче. Мне пришлось понервничать несколько минут, пока голос не разогрелся и не стал похож на прежний, пусть и сквозь боль. – Проклятье! – пробормотал я. Чет чуть все не испортил. «А может, и испортил. Все равно они не захотят со мной работать». Последние остатки адреналина выветрились, и я положил голову на стол. Запахи соли и старого дерева, шум накатывающих волн океана успокаивали, как аромат маминых духов и ее колыбельные в детстве. Целую вечность назад. Меня разбудило нежное прикосновение. Я открыл отяжелевшие веки и увидел Вайолет. На ней были джинсы и мешковатая толстовка, никакой косметики, волосы собраны в хвост. Такая красивая… Она слабо улыбнулась. – Эй, привет. Решил вздремнуть перед своим..? – Ее слова оборвались судорожным вздохом, когда я сел, и послеполуденное солнце осветило мое лицо. – Миллер… Боже мой, что случилось? – Она дотронулась до моего подбородка, развернула, чтобы получше рассмотреть, а затем чуть не заплакала. – Твоя шея. Кто это сделал с тобой? Чет? Я кивнул. – Я в норме. Но, черт, посмотри на меня. Теперь я не смогу полететь в Лос-Анджелес. – Конечно, сможешь, – яростно воскликнула она, ее голос источал решительность. – Нельзя позволить ему тебе помешать. – Предлагаешь встретиться с потенциальным начальником в таком виде? Я выгляжу жалким. И не хочу, чтобы меня жалели. – Они и не станут. Особенно, когда ты споешь. – Она притянула меня к себе, ласково прижимая мою голову к своей уютной на ощупь толстовке. – Он меня выгнал, Ви, – пробормотал я, уткнувшись ей в живот. – Он выгнал меня из дома. Второй раз в жизни я оказался бездомным. – Нет, – дрожащим голосом произнесла Вайолет. – Он не может. – Смог. А мама была слишком испугана, чтобы с ним спорить. Теперь у меня остался единственный шанс все изменить. Поехать в Лос-Анджелес, убедить их меня спонсировать, а затем вернуться и надрать Чету задницу. Но вслух эта идея казалась еще более неправдоподобной. Вайолет села на скамейку рядом со мной. – Ты можешь это сделать, и сделаешь, – произнесла она, смаргивая слезы, но ее решимость взяла верх. Она обвела взглядом хижину. – Мне показалось, что я видела здесь аптечку. – Холден приносил одну. – Я указал на маленькую коробочку с лекарствами, стоявшую возле тихо гудевшего в углу генератора. Вайолет принесла ее на стол. Я вздрогнул, когда она прикоснулась антисептической салфеткой к ссадине на щеке. – Завтра покраснение уже спадет и будет выглядеть лучше. Я заметил, что она ничего не сказала об отпечатках пальцев на моей шее, которые красноречиво выдавали произошедшее. Их не спрячешь. Снаружи послышались голоса. – Черт, остальные уже здесь, – проворчал я. – Не хочу, чтобы они видели меня в таком состоянии. Как же унизительно, черт побери. Вайолет коснулась моей щеки. – Вовсе нет. Просто так получилось. Они твои друзья, и ты им не безразличен. Было слышно, как препираются Холден и Ронан, пока разжигали костер, а Шайло вмешивалась и обзывала их придурками. Вопреки всему, я улыбнулся. Я скучал по ним. Мы вышли из хижины. Три головы тут же повернулись в нашу сторону, и три пары глаз одновременно округлились при виде моего лица. Я поднял руку, прежде чем кто-либо, особенно Холден, успел заговорить. – Я не хочу это обсуждать. Друг моей матери – придурок. Давайте на этом и остановимся. – Но, черт подери, Миллер, – начал Холден. – Я сказал, что не хочу об этом говорить. Разберусь с ним, когда вернусь. Как-нибудь. Холден неохотно отстал. На лице Шайло застыла маска беспокойства. Но Ронан… Ронан выглядел готовым убивать. Пока остальные разводили костер и доставали еду, он отвел меня в сторону. – Когда вернешься, – произнес он ровным тоном, взгляд его серых глаз был суровым и жестким, – мы с этим разберемся. Ладно? Я кивнул, стиснув зубы, чтобы сдержать проклятые слезы. – Ясно. – Хорошо, – произнес он, и я чуть не упал, когда он протянул руку и на секунду схватил меня за плечо. Ронан никогда ни к кому не прикасался. Он стукнул меня по плечу и отпустил, а затем занялся костром, пока Холден поддерживал беседу. На несколько часов мне удалось отодвинуть случившееся на задний план. Я сидел на песке и обнимал Вайолет, которая спиной прижималась к моей груди, откинув голову мне на плечо. Мы ели хот-доги и картофельные чипсы. Холден рассказывал занимательную историю о том, как он и еще один пациент лечебницы в Швейцарии предприняли неудачную попытку побега. Как их преследовали по лужайке перед зданием, мокрых от разбрызгивателей, одетых только в больничные халаты и светивших голыми задницами. Вайолет хохотала вместе со всеми, но я заметил, что она иначе смотрит на Холдена, словно видит его в новом свете. После того как мы наелись, Шайло попросила меня сыграть песни, которые я подготовил к интервью. – Не в настроении, – решительно отрезал я. Никто не давил. В конце концов, пришло время прощаться. Холден положил обе руки мне на плечи и до жути серьезно посмотрел на меня своими пронзительно-зелеными глазами. – Послушай меня. Если во время встречи начнешь паниковать и сходить с ума, рекомендую один верный способ, который всегда использую в трудных ситуациях. – Какой? – поинтересовался я, готовясь к очередной глупости. – Я задаю себе всего один вопрос… Что бы сделал Джефф Голдблюм? М-да. – Спасибо, очень полезный совет. Холден ухмыльнулся, но его взгляд упал на мои синяки, и улыбка тут же исчезла. Не говоря ни слова, он снял шарф, который носил, несмотря на теплый день, и накинул мне на шею. Небрежно намотал его так, чтобы он закрывал следы от пальцев. – Тебе не нужно ничего им объяснять, понял? – велел он. – Ни черта. – Черт возьми, Пэриш. – Глаза защипало, и я крепко его обнял. – Спасибо, приятель. Он уступил место Шайло, которая тоже обняла меня и поцеловала в щеку. – Сделай их. Знаю, что ты можешь. Ронан уже сказал свое напутствие, а потому лишь коротко кивнул, когда они втроем двинулись прочь. Мы с Вайолет немного помедлили; я знал, что у нее что-то на уме. Она забрала мою медицинскую сумку, а я взвалил на плечо вещи и взял гитару. – Жаль, что не могу отвезти тебя в аэропорт, – тихо сказала она, когда мы шли по пляжу. – Мне бы хотелось. – Ты не можешь пропустить прием, Ви, – произнес я, убирая пряди черных, как вороново крыло, волос с ее виска. – Нужно убедиться, что с тобой все в порядке. – Я знаю, что здорова. – Она закусила губу. – Но… Эвелин обязательно тебя везти? – У нее остались какие-то последние напутствия. Наверняка что-то вроде «Не облажайся». – Но что это ей даст? Она никогда ничего не делает без причины.