Большинство детей таких родителей могли позволить себе новые шнурки. Наступила тишина, Миллер ковырял носком ботинка землю, засунув руки в карманы куртки и опустив голову, словно выжидая, что произойдет дальше. Квакали лягушки, а за его спиной раздавалось дыхание леса. – Значит, ты здесь новенький? Он кивнул. – Я учусь в школе «Костлайн Мидл». – И я тоже. – Круто. Может, у нас даже совпадут занятия. Мы можем стать друзьями. – Может быть. – Он взглянул на мой дом с тоскливым выражением лица. – Почему ты все время пялишься на мой дом? – Совсем не пялюсь. Просто он… большой. – Все нормально. – Я прислонилась к стене, как до этого Миллер. Он ухмыльнулся и сел рядом со мной. – В нем что-то не так? Не хватает дворецкого? – Ха-ха. Дом в полном порядке. Когда-то он был идеальным. – А теперь нет? – Последнее время мои родители несчастны. – У кого ж иначе? – Миллер бросил в темноту камешек. – Да, но я хочу сказать, что они очень несчастны. Стараются друг друга перекричать, кидаются вещами… Забудь. – У меня вспыхнули щеки. Зачем я это рассказала? Но Миллер встревоженно округлил глаза. – Они кидались в тебя? – Нет, это было всего один раз, – быстро произнесла я. – Ну может, два. И все. Ничего страшного. – Я прокашлялась. – Все родители ссорятся, верно? – Откуда мне знать. Мой отец умер несколько месяцев назад, – произнес он, отвернувшись. – Остались только мы с мамой. – О боже, мне так жаль, – тихо проговорила я. – Это должно быть тяжело. – Много ли ты знаешь, – огрызнулся Миллер с внезапным раздражением в голосе. – По крайней мере у тебя шикарный дом. А если родители начинают кричать, то ты наверняка можешь спрятаться в большой уютной комнате, вместо того чтобы… – Вместо чего? – Ничего. Снова повисло молчание. В животе у Миллера заурчало, и он поспешно шаркнул ботинком, чтобы заглушить этот звук, а потом поднялся. – Мне нужно идти. Но я не хотела, чтобы он уходил. – Сегодня мой день рождения, – сообщила я. Миллер замер, а затем снова сел. – Да? – Ага. Мне тринадцать. А тебе? – В январе четырнадцать. Ты наверняка закатила шумную вечеринку. – Нет. Мы с моей подругой Шайло посмотрели фильм, а потом родители купили мне торт. Я съела всего кусочек, и не думаю, что родители ели. Там еще много осталось. Хочешь? Узкие плечи Миллера вздрогнули. – Он пропадет, если мы его не съедим, – добавила я. – И нет ничего печальнее, чем именинный торт, от которого отрезали всего один кусочек. – Я могу придумать сотню вещей печальнее, – возразил Миллер. – Но да, от торта не отказался бы. – Отлично. – Я поднялась на ноги и стряхнула с задницы грязь. – Пойдем. – К тебе домой? А как же твои родители? – В моей комнате безопасно. Папа теперь спит в кабинете, а мама будет в своей спальне, но она никогда меня не проверяет. Вообще никогда. Миллер нахмурился. – Ты пустишь меня в свою спальню? Я снова принялась карабкаться по шпалере. – Да. Я никогда не делала ничего неправильного, но сегодня у меня праздник, а они кричали друг на друга в мой день рождения, поэтому поделом им. – Я посмотрела на него через плечо. – Так ты идешь или нет? – Наверное. – Ну давай! Я вернулась в свою комнату, и Миллер последовал за мной. Я отодвинула лампу, чтобы ему было удобнее. Он перелез через стол и грациозно спрыгнул на пол. – Теперь мы знаем, что решетка выдержит нас обоих, – заявила я. Не знаю, почему мне казалось это важным, но интуиция подсказывала, что Миллер не в последний раз залезает в мою комнату. Но теперь, когда мы стояли рядом в свете настольной лампы, у меня внутри все перемешалось. Немного страха, волнения и предвкушения. Он был выше меня на несколько дюймов, а голубые глаза казались бездонными. Серьезный, задумчивый взгляд. Я не встречала такого ни у кого из знакомых мне детей, кроме, возможно, моей лучшей подруги Шайло. Миллер заметил, как я наблюдаю за ним, сцепив руки перед собой. – Что? – настороженно спросил он. – Не знаю, – ответила я, поправляя очки и теребя прядь черных волос. – Теперь, когда ты здесь, все немного… по-другому. – Я не собираюсь ничего красть. И не причиню тебе вреда, Вайолет. Никогда. Но если хочешь, я уйду. – Я не хочу, чтобы ты уходил. Выражение лица Миллера на мгновение смягчилось, а плечи расслабились. – Ладно, – хрипло произнес он. – Я останусь. Сердце болезненно сжалось от прозвучавшей в его голосе благодарности. Как будто он не привык, что ему рады. Миллер отвел от меня взгляд – наверное, я буквально пялилась на него – и осмотрел мою безукоризненно чистую комнату с большой двуспальной кроватью и белым покрывалом с рюшами. Всю стену напротив окна занимали книжные полки, а остальное пространство украшали постеры с Мишель Обамой, Рут Бадер Гинзберг и футболисткой Меган Рапино. – Разве девчонки не завешивают стены плакатами с актерами и рок-звездами? – Да, потому что все девушки одинаковы, – усмехнулась я. – Это мои источники вдохновения. Мишель напоминает о стиле, Рут о честности, а Меган побуждает стараться изо всех сил. И в футбол я тоже играю. – Здорово. – Миллер округлил глаза, когда увидел мою ванную. – У тебя есть собственная ванная? Вау. Прикольно. – Он недоверчиво покачал головой и выглядел при этом очень странно. – Ну хорошо, тогда, эм, жди, – произнесла я. – Пойду принесу торт. Оставив Миллера в комнате, я тихонько прикрыла за собой дверь и прокралась по длинному коридору мимо гостевых спален и ванных к лестнице. Снова попыталась вернуться нервозность. «Немного глупо впускать в дом совершенно незнакомого человека. Тебе ведь это известно, верно?» Но я была отличницей, и учителя всегда хвалили меня за ум и умение хорошо запоминать факты. А факт заключался в том, что Миллер за время нашего короткого разговора не менее трех раз проявил заботу о моей безопасности. Его угрюмость была вызвана подозрительностью, как будто он не мог понять, почему я к нему так добра.