—​ Насколько хорошо вы знаете компанию Бессмертного?​ — осторожно поинтересовался он. —​ Ты чо, брат!​ — радостно воскликнул тот.​ — Я по ней диссертацию могу написать. Он же мой конкурент. —​ Интересно, кому он не конкурент? ​ Ну, да ладно. Мне бы хотелось кое-что ему продать. Климов прищурился: —​ Так, чтобы хозяин пока не знал? Так сказать, товар — инкогнито? —​ На вашем языке «кот в мешке»,​ — усмехнулся сэр Доудсен. —​ Хорошая шутка,​ — оценил кошатник.​ — Будем действовать через подставные фирмы. Есть у Бессмертного такая слабость — заводить кучу фирм-спутников, которые самостоятельны в юридическом смысле слова, но на деле входят в его концерн. Сеть этих фирмочек, выполняющих всякую мелочь,​ — это его конек. —​ Но ведь они должны сообщать о происходящем в центр. —​ Знаешь,​ — задумчиво изрек кошатник,​ — в большом стаде всегда найдется пара-тройка больных овец. Чем больше стадо, тем больше больных овец. От этого не уйти. ​ За таким количеством фирм трудно вести надлежащий контроль. Где-то в Сибири или в Саратове обязательно сыщется конторка, про которую уже давным-давно забыли. Открыли ее для какого-нибудь левака ​ года два назад, дело сделали, а закрыть поленились. А потом все быльем поросло. Но люди-то там работают, и документы, свидетельствующие о причастности Бессмертного к ней, в полной сохранности. Так что нужно эту конторку только отыскать да прикупить того человечка, который там сидит. Наверняка обиженный, что центр его забыл. —​ Но я должен что-то сделать для вас взамен,​ — предположил Александр. Борис только руками на него замахал: —​ Да ты чо! Я ж от чистого сердца. И потом,​ — тут он кашлянул,​ — не все тонкости этикета мы еще изучили, ведь так? ​ Маша ввалилась в квартиру уже за полночь. Близились съемки клипа, и, чтобы не затягивать работу перед камерами, Вовик гонял ее и кордебалет до самой ночи. Пришлось отменить спортклуб с массажем и солярием. Правда, о последнем решении Бобров отозвался раздраженно: —​ Народу не танцы ваши нанайские нужны, а твоя смазливая, загорелая рожа. В последние дни он был очень груб с ней. Маша едва не плакала после каждого их разговора. Он вполне спокойно и вежливо общался и с Вовиком, и с Игнатом, и даже с ребятами из танцевальной группы. Но что касается солистки, ​ на нее он неизменно смотрел с плохо скрываемым раздражением. Это в лучшие дни. В худшие ​ с откровенной злостью. За малейший проступок он распекал ее так, словно она виновна, по меньшей мере, в третьей ​ мировой войне. Оступилась, когда танец показывали на днях, так такое началось — Серж ее с грязью смешал. Обозвал «коровой на ходулях», «каргой», «толстухой» и «неумехой». Немного спасал ситуацию Егор. Теперь он старался встречать ее с репетиций. Когда мог, но часто не получалось — все время отнимало новое дело. Какое ​ пока он не говорил. Скрывал, чтобы сюрприз сделать. Александр звонил пару раз, спрашивал, как жизнь, сочувствовал, что ей приходится так много работать. Пытался пригласить ее в Третьяковку. Так смущался, несчастный! Объяснял, что невеста настаивает, чтобы он туда сходил. Мол, желает видеть у алтаря высококультурного человека. «Дурочка какая-то,​ — возмутилась про себя ​ Маша.​ — Можно подумать, Александр ​ без Третьяковки недостаточно культурен. Бред! Ей повезло, можно сказать, а она еще веревки из него вить пытается. И как это такие замечательные мужики все терпят! Наверное, она красавица писаная». Сегодня Егор не пришел, у него была смена в баре. Маша рухнула на диван, включила телевизор, вяло размышляя, стоит ли подниматься, тащиться на кухню и готовить ужин, когда даже на первый пункт из намеченного плана сил не было. На экране кто-то стрелял, кто-то кого-то лупил по физиономии, приговаривая: «Будешь знать, мать твою, будешь знать!» В общем, проникнуть в суть драмы ей не удалось. На другом канале беспристрастный диктор оглашал новости, на третьем дружная семья разом пила не то йогурт, не то молоко, рассказывая зрителю, как это вкусно. Маша не поверила, переключила. ​ Так и нажимала бы на кнопки пульта совершенно бесцельно, если бы телефон не зазвонил. Поднимая трубку, она ожидала услышать кого угодно: раздраженного Боброва, усталого Егора, вежливо извиняющегося Александра, но только не хриплый, измученный голос Кольки. —​ Маша, ты?​ — как-то вяло поинтересовался он, словно набирал номер наугад, совершенно не ожидая, что ответят. —​ Я… — почему-то она растерялась. —​ Ты дома? —​ Нет, в метро еду,​ — съязвила она, –​ Ты же на мой домашний позвонил! —​ Это хорошо,​ — он как-то странно икнул и, охнув, прошептал, ​ —​ Маш, у меня большие проблемы. —​ Что?! Какие проблемы?​ — Она ничего не понимала, но голос его ей не понравился. Он был каким-то неестественным, странным. Таким он не говорил никогда. —​ Слушай, ты не могла бы привезти тот кулон, ну, ты помнишь, который Аська носила? —​ Сейчас?!​ — Она машинально глянула на часы, стрелки показывали половину первого. —​ Я понимаю, что поздно, но худсовет выставки выдвинул условие,​ — заговорил он бодрее.​ — Понимаешь, нужно переписать этот чертов кулон. До завтра. Иначе картину снимут с аукциона. —​ Как это?​ — удивилась она. —​ Да, говорят, он не в стиле. В общем, я с ними согласился. Звоню тебе с четырех вечера, и все мимо. Очень нужно, ну, пожалуйста. Ты поняла, какой кулон? —​ Перестань говорить так, словно у меня их дюжина,​ — огрызнулась она.​ — Как они могут диктовать тебе свои условия? Это же твоя работа. Ты это украшение видишь таким, каким изобразил. Почему ты должен что-то переделывать из-за критики какого-то там знатока. Это нелепо, подумай сам! —​ Знаю, знаю,​ — поспешно согласился он.​ — Но они действительно имеют право диктовать условия. Тут на карту многое поставлено. Для меня это целая жизнь, другая жизнь, понимаешь? На аукцион выставляют только победителей. А моя работа не победит, если я не перепишу кулон. Теперь ясно? Аукцион — это огромные деньги. Я смогу поехать во Францию, в общем, помоги мне, пожалуйста. —​ Может, ты сам прие… Он ее резко перебил: —​ Нет-нет, обязательно сегодня, пожалуйста, это важно. Договорились? Ты сможешь его сейчас забрать? —​ Забрать?!​ — Она окончательно перестала понимать смысл происходящего. С чего это Колька решил, что кулон она хранит не дома. —​ Скажи, что сможешь,​ — взмолился он. —​ Ты сошел с ума,​ — отрезала Маша, поняв, что непременно должна поехать к сбрендившему художнику.​ Только по пути заедет в аптеку и купит что-нибудь успокоительное. Эта выставка его доконала. Нашел свой стиль, истерический! — Ладно, я привезу тебе кулон. Только не плачь. Она положила трубку и поднялась с дивана. Странный был разговор. И просьба у Кольки странная. Хотя, с другой стороны, мало ли что бывает у людей. У одних сумасшедший продюсер со своими нереальными требованиями, у других худсовет, тоже, кстати, не вполне вменяемый. Могли бы хоть за день предупредить. Картина висит неделю, а они только накануне оглашения результатов спохватились. Она открыла нижний ящик комода, вытащила из-под белья маленькую коробочку, открыла ее. От макушки до пяток по телу пробежала дрожь. Камень холодно сверкнул в стоваттном луче электрической лампочки. «Почему он говорил так странно? Почему он сказал, что кулон я храню в другом месте? И почему он вспомнил про Аську? Ведь при нем я отдавала кулон Катьке. И первое, что он должен был сказать, если речь зашла об этом чертовом украшении, так это примерно:​ «Помнишь кулон, который ты нам с Катькой одолжила и который я изобразил на картине?». ​ Почему же он заговорил про Аську? Она кинула коробочку на диван, заходила взад-вперед по комнате, размышляя. Сердце бешено колотилось, в висках стучало, руки тряслись. Она вдруг остановилась у окна, задернула тяжелые гардины. Замерев, попыталась понять причину своего взвинченного состояния. И, наконец, сообразила — ей страшно. Безумно страшно. Что-то в разговоре с Колькой было не так. Да и не что-то, а все не так. Голос у него был странный, смысл речей — и того удивительнее. Он словно намекал ей на что-то. На какую-то опасность. ​ Господи, ну конечно! Аська. Колька пытался сказать, что и он, и Маша из-за этого кулона находятся в смертельной опасности. Что у него есть последний шанс — позвонить ей и попросить привезти вещь. Скорее всего, в квартире художника ее ждут убийцы Аськи, которые разыскивают кулон Ирмы Бонд по всей Москве.​ Каким чудом они вышли на Кольку? Чудом! Да он же его написал на холсте! Идиотка, вот она кто! Ей нужно было предупредить Колю после убийства Аськи, чтобы он ни под каким видом не выставлял картину на всеобщее обозрение. Но она не сообразила. Да что там говорить, она вообще выкинула из головы, что Колька собирается выставлять именно картину с кулоном.​ А, теперь он в смертельной опасности. Наверное, и говорил с ней под дулом пистолета. И придумал версию, будто бы она хранит кулон в неведомом ему месте, а не у себя дома, только чтоб убийцы к ней не приехали. Из этого следует, что он ее спас, а теперь ждет ответных действий от нее. Если она не приедет к нему, те, кто сейчас держит дуло у его виска, Колю убьют. А потом начнут и ее разыскивать. И теперь для них это несложно. Что ей делать? Что?! К кому обратиться за помощью? Она схватила телефонную трубку, набрала номер Боброва. Сначала мобильный — «абонент временно недоступен», потом домашний — длинные гудки. Звонить в милицию? И что она скажет уставшему дежурному, вяло отвечающему на сто звонков в час? «Ах, не могли бы вы составить мне компанию и прокатиться на другой конец города, потому что мне кажется, нет, я не вполне уверена, но…» — на этом месте он, скорее всего, повесит трубку. Она позвонила в бар, хотя и не понимала, чем может ей помочь Егор. Ей ответили, что сегодня не его смена. ​ Значит, ко всему прочему он ее еще и обманывает. ​ Или может быть, он мчится к ней на всех парах? Но есть ли у нее время для ожидания? Долго ли будут терпеть те, кто сейчас в гостях у Кольки? «Господи, наверное, они его били»,​ — мелькнуло в голове. Зачем она об этом сейчас подумала? Минут пять она не могла собраться с мыслями. Перед глазами мелькали картины жестоких избиений. Одна страшнее другой. Она снова набрала номер. Когда на другом конце провода ответили, она то ли от ужаса, то ли от неловкости пролепетала: —​ Мистер Доудсен? —​ Мария?​ — удивился тот. Она закрыла глаза, представив, как он глянул на часы. Зачем она ему звонит? Зачем? Что может сделать английский аристократ с русскими бандитами? —​ Мария, что случилось?! Она вздрогнула, сообразив, что молчит уже целую вечность, а он кричит ей в ухо. —​ Э, видите ли, в чем дело, я, ну… — Она понятия не имела, как ему все рассказать. И если не все, то что? И что затем попросить. Совета? Помощи? —​ Проблемы с кулоном?​ — Неожиданно он успокоился. По тону, так даже усмехнулся. —​ Откуда вы знаете?​ — на этот раз вскричала она. —​ Долго объяснять. Это хорошо, что вы мне позвонили. Я сейчас приеду. Она положила трубку и хлопнула глазами. Тело ее сковало странное оцепенение. Она никак не могла понять, с чего вдруг первое, что пришло в голову Александру было ​ кулон. Но разве имеет это какое-то значение! Она желала помощи, она ее почти получила. Теперь главное, чтобы бандиты их дождались. Может, Коле позвонить? Сказать, что она уже в пути. Пускай успокоятся. Она уже взяла трубку, как в дверь позвонили. Прошло минут пятнадцать, а может, и меньше.​ Молодой аристократ начал сразу с дела. Попросил рассказать, что заставило ее обратиться к нему. Подробности о том, как попал к ней кулон, не счел значимыми. Сказал: –​ Потом. ​ Зато детально выслушал все о разговоре с Колей. Похвалил за догадливость. Он тоже решил, что звонок этот был странный и друг явно пытался зашифровать между строк, что он в большой опасности. —​ В милицию звонить бессмысленно… —​ Но там же убийцы. Они Аську убили.​ — Маша всхлипнула, с ужасом понимая, что сейчас расклеится. Странное дело, но, как только Александр появился в ее квартире, у нее словно груз с плеч свалился. Она расслабилась, ее перестало трясти, и, судя по всему, она стремительно превращалась из стойкой девочки с Севера ​ без пяти минут уверенной в себе звезды шоу-бизнеса ​ в обычную глупую провинциальную бабу, готовую распустить нюни. —​ Они Анастасию не убивали. — Почему? —​ Потому что вы все еще живы.​ — Он посмотрел на нее и, испугавшись своих откровений, взял ее за руку, —​ Мария, пожалуйста, не волнуйтесь. Я придумал неплохой ход. Раз кулон все еще в Москве, значит, один человек, которого я подозревал, ни при чем. И он нам поможет. —​ Кто он? —​ Некий Климов. —​ Тот, кто, кто с Аськой… —​ Именно он.​ — Сэр Доудсен ей ободряюще улыбнулся и подтолкнул к прихожей, —​ Нужно спешить. —​ А кулон? —​ Хм… Не покажете? Она прыгнула к дивану, схватила коробочку, раскрыла ее. —​ Вы его вместе с телефоном храните? Забавно.​ — Он взял украшение, повертел его на свету. Рассмотрел со всех сторон. —​ Нет, телефон тоже принадлежал Ирме Бонд.