— Да иди ты, Холмс хренов. И широкими шагами он пошел вон из ресторана. Маша долго стояла у телефонного аппарата, наконец сняла трубку и набрала номер Колиной квартиры. Долго не отвечали. Она глянула на часы — поздно, почти полночь, он должен быть дома. — Алло, — наконец прохрипел он. Она, неожиданно ослабев, опустилась на диван и всхлипнула: — Коленька, привет. — Кто это? — Маша. На другом конце провода помолчали. — Ты чего? — все-таки ответил он. — Так, хотела узнать, как у тебя дела. И у Павла тоже… — Тебе это интересно? — А зачем я звоню? — Не знаю, может, на концерт хотела пригласить. — Издеваешься. — Вообще-то я на вас на всех обиделся. Катька смоталась в Питер. Она тебе не звонила? — Может, и звонила, только я переехала. Она моего номера не знает. Да и я ее. — Пашка теперь к ней накатывает. Откуда только деньги берет. — А ты-то как? — Да нормалек. Слушай, я ведь успел к выставке. Дописал Катьку. Назвал кичево «Дурная в мехах». Прикинь? Катька хохотала до икоты. — Здорово. — Да, выставка откроется на следующей неделе. Заходи. — Постараюсь… Вернее, я хотела сказать, обязательно приду. — Понятно, — разочарованно протянул Коля. — Если удастся продать, поеду на курсы во Францию. Подучусь. — Значит, все разъезжаются… — На душе стало совсем тоскливо. — Ну так найди время, чтобы заскочить. — Поищу. Она оставила ему свой новый номер телефона и положила трубку с ощущением, что более в Москве у нее нет старых связей. Колька, Катя, Пашка, Аська — первые, кто помог ей в этом чужом тогда городе, первые ее близкие люди в холодной столице — теперь от нее так далеки, почти чужие. Прошло немало времени, у нее столько перемен, а рассказать Кольке нечего. Наверное, и с Катькой диалог такой же выйдет. Уж лучше вовсе не звонить. Все дело в Асиной смерти. Они боятся встречи, прячась за бессмысленный треп, потому что любой взгляд, любой жест оставшихся в живых напоминает о той, которая была между ними, смеялась, танцевала и хвасталась, а теперь никогда уже не ворвется в Колину квартиру с криком: «Что я вам сейчас расскажу, поумираете от зависти!» Воспоминание об Аське — вот что навсегда сделало их общение болезненным настолько, что легче убежать, чем терпеть, выдавливая из себя беспомощные улыбки и никчемные разговоры. Легче забыть друг о друге, чем каждый раз бояться коснуться этого горя. Егор присел на диван позади нее и, обняв, прижал к себе. Удивительно, как он понял все без единого слова. Маша всхлипнула. Окно напротив вдруг потеряло очертания, задрожало, капнуло на подбородок. — Ну… — он погладил ее по голове. — Коля — это печальный опыт? Она покачала головой. — Тогда почему этот тип заставил мою девочку плакать? — Его теплые губы прижались к ее виску. — Перестань… — Она снова всхлипнула, едва сдерживаясь, чтобы не разразиться бурными рыданиями. — Еще чего, даже не подумаю, — усмехнулся он. — Давай выкладывай, а то взорвешься. — Он прижал ее затылок к своему плечу, другой рукой погладил по щеке. — Машенька, почему тебе так тяжело? Отчего тебе больно, милая? И Маша, не желая того, расплакалась. Слезы лились по щекам. Егор их утирал ладонями, а она рассказывала ему об Аське, о ребятах, их Северном клубе, о музыкантах из группы «Эльдусто», о том, как она сначала приобрела друзей, а потом всех их растеряла в одночасье. Он молчал и слушал. Ни разу не перебил, дал выговориться. Потом отвел ее в ванную, умыл, усадил за стол на кухне, заварил чай. Она почувствовала себя гораздо лучше и, пожалуй, даже свободнее. Словно пружина, давно уже сжатая внутри ее, вдруг расправилась и растворилась. Ей было по-прежнему грустно, но уже не больно. Пила горячий чай маленькими глотками, смотрела, как Егор собирается на работу. Ей не хотелось его отпускать. Тем более на всю ночь. Но что поделаешь, если человек работает за барной стойкой? Он уже натянул куртку, чмокнул ее в щеку на прощание и направился в прихожую. Сейчас он казался ей самым близким человеком на свете. Человеком, разделившим с ней всю ее жизнь. Он не такой благовоспитанный, как англичанин Александр, в нем нет столько внутренней силы и уверенности, как в Боброве, но сегодня он согрел ее душу. — Спасибо, — прошептала вслед ему Маша и улыбнулась. В офисе сэра Доудсена ждал неприятный сюрприз. — Вам звонила невеста, — беспристрастным, как у судьи, тоном сообщила Варя. — Три раза. — Хм… — Он опустился на соседний стул и уставился в стену. — Кажется, она очень волновалась. Я и так то плохо понимаю английский, а вы англичане еще так говорите, что моя учительница в языковой школе Зулмат Гаданфарафовна меня бы линейкой по голове за такое произношение отходила. Но леди пока еще Харингтон все время вздыхала и требовала вас к телефону. Кажется, у нее что-то случилось. — Может Темза внезапно обмелела и ежегодный заплыв отменили… – с мечтательной грустью предположил Александр, но поймав недоуменный взгляд секретарши сдвинул брови, – Не берите в голову. Спасибо, что держали тут оборону. Кстати, а где все? — У нас же теперь полно заказов. Менеджеры разрываются на части. Игорь в командировке в Иванове, Славка на таможне, а ваш зам — только сам и знает, где его черти носят. Помяните мое слово, очень скоро он оттяпает все ваше дело, — угрюмо подытожила она. — Оглянуться не успеете, как начнете плясать под дудку самого Бессмертного. — Откуда такие неутешительные прогнозы? — поинтересовался он, разглядывая плакат с изображением будущего политика Карпова, красовавшийся на стене. В плакате том произошли неприятные взгляду перемены. — К нам часто заходят странные типы, ведут какие-то секретные переговоры в вашем кабинете. Сэр Доудсен, вы меня простите, но только слепой не заметит, что Виталик — это человек Бессмертного. — Спасибо за откровенность, — он усмехнулся. — Но лучше держать врага перед глазами. — Так вы же на него и не смотрите. Вы понятия не имеете, что у вас под носом делается. Игорь вчера звонил из Иванова, такого порассказал! Вы знаете, что машины фирмы Speed проходят таможенный досмотр на границе? — Разумеется, — кивнул Александр. — А как же еще? Секретарша невесело улыбнулась: — В Иваново ничего не приходит, кроме хозяйственного мыла производства 1980 года. И больше никакой гуманитарной помощи! — Но экспедиторы. — Нет никаких экспедиторов. Ваша фирма широко известна во всей Европе. Ей доверяют. А шоферы и не знают, что груз на таможне просто меняют. Ставят ящики с той же маркой, но с другим наполнением. Гуманитарная помощь идет налево, понимаете? Две партии уже пришло с мылом. — Но ведь Карпов стал лицом этого проекта. Он рискует своей честью. Надо довести до его сведения! Варя скривила губы: — Рискует честью? Мы же о русских политиках говорим! Нет у Карпова никакой чести. Так что ничем он не рискует. Он сам эту схему с гуманитаркой замутил. Сэр Доудсен еще раз внимательно оглядел портрет политика. — Знаете, Варя, — проговорил он задумчиво, — кажется, агитплакат как форма борьбы с недостатками был очень популярен в начале прошлого века. Удивительно, но жизнь в который раз напоминает, что новое — это хорошо забытое старое. Странное чувство юмора у старушки. И все-таки вы не правы, пририсовав эти мерзкие рога и копытца уважаемому человеку, лицу нашей компании. Он и без них, знаете ли, весьма непрезентабелен. Но он ни при чем. В конце концов, нет вины человека в том, что он родился недалеким. Это я и о себе тоже. Попробую исправить положение. Молодой аристократ сжал набалдашник трости в пальцах и поднялся. — Позвоните невесте, — машинально напомнила ему немало удивленная секретарша. — Обязательно. А вы займитесь поиском новых сотрудников и нового офиса. Нас явно мало, и нам тесно, чтобы вступать в активные боевые действия. — Хотите нанять братву? — сощурилась Варя. — Боже упаси! — Он замахал рукой. — Только менеджеров и нового секретаря. — А я? — растерялась девушка. — А вы… — Он мягко ей улыбнулся. — С этого дня вы мой второй заместитель. Потерпите, скоро все наладится. И вы будете гордиться тем, что работаете на нашу компанию. — Или нашего наивного босса пришибут, — мрачно сказала Варя, когда дверь за ним захлопнулась. Всю неделю Маша работала на износ. Запись в студии и бесконечные репетиции выматывали ее до того, что она уже не понимала, нравится ей жизнь певицы или нет. Однажды поймала себя на мысли, что при виде студийного микрофона поутру ее начинает подташнивать.