— Ну и дурак, — обругал его меценат, — коли ни о чем более путном не мечтаешь. Ну да ладно, твои проблемы. Хочешь завоевать — хватайся за это предложение. — Я должен подумать. — Сэр Доудсен живо представил себе выражение лица своего дядюшки, когда он начнет ему объяснять, зачем печатать физиономию какого-то русского политика на его автофургонах. И это выражение дядюшкиного лица привело Александра в сильную озабоченность. — Думай, только недолго. Желающих тьма, а Карпову этому все равно, кому деньги платить, лишь бы морду его правдиво намалевали. Я для тебя это место держу, потому что часть денег на его предвыборную кампанию выложил из своего кармана. Но долго тянуть не смогу. Завтра с утра придется давать ответ. — Так скоро?! — Это русский бизнес, дружок! — Серж снова поднес рюмку к губам и снова замер. Но причиной тому на сей раз явился вовсе не потомок древнего рода, а хрупкая девушка, которая подошла к микрофону и запела. Она была столь очаровательна, а голос ее столь нежен и приятен, что все посетители ресторана враз перестали жевать и обратили свои взоры к небольшой эстраде. Она исполнила песню Элвиса Пресли «Love me tender». Меценат отставил рюмку и, потеряв интерес к собеседнику, уставился на певицу. Когда закончилось первое отделение небольшого концерта, и девушка грациозно удалилась, Серж обернулся к Александру. Глаза его горели странным огнем. Такое пламя во взоре молодой аристократ видел лишь однажды — в глазах своего отца, когда тот рассказывал ему о тайнах «Эликсира Доудсена». — Как она тебе? — с придыханием вопросил Бобров. — Прелестна, — Александр мягко улыбнулся. — И это все, что ты можешь сказать?! Твою ж мать! Она богиня! Она золотое дно! Она соль эстрады! — Серж всплеснул руками, потом одним махом осушил рюмку и продолжил, – Потрясающий голос! Настоящий джаз! А как она держится! Боже, какая у нее энергетика! Я не мог от нее оторваться! Она источник с живой водой! Публика на нее молиться будет! Нет, ты видел, как все морды свои от тарелок оторвали! У меня мурашки по коже бегали. Ну и сиськи, конечно… Эй! — Он махнул официанту, а когда тот подлетел на полусогнутых, заорал, — Кто эта певица? Быстро дуй к директору. Я должен с ней встретиться! — Понравилась? — официант понимающе кивнул. — Вы меня простите, но она не подходит к столикам. Девочка с достоинством. — Да плевать мне на ее достоинство! — рявкнул меценат. — Директора сюда, живо! Знаешь, кто я? Я Бобров! — Э… не могу знать… — Хочешь остаться без работы? Несчастный официант побледнел и скрылся прочь. — Со мной такое редко бывает, — признался Серж и шумно выдохнул, — Вернее, впервые со мной такое. Ирму тоже я заметил, но это было не то. Ирма хорошо смотрелась, пела неплохо, но от нее всегда разило холодом, как от морозильника «Стинол». Все, что она собой представляла, — это моя работа. А этой девочке ничего не нужно. Она такая органичная. Господи… Молодому Доудсену оставалось лишь удивляться да наблюдать за тем, как рождается новая звезда. Он ни минуты не сомневался, что Боброву под силу сделать знаменитого артиста из кого угодно. Сам он подобных чувств к девушке не испытал. Пела она действительно хорошо, выглядела в своем красном дешевом платье неплохо, но чтоб мурашки по коже… Наверное, дело было в том, что он не меценат, а значит, с искусством не на короткой ноге. Короче говоря, ничего он в искусстве не понимает. Во всяком случае, Александр теперь в этом мнении окончательно утвердился. Если бы понимал, то трясся сейчас, как Серж, от предвкушения нового открытия и пил водку. Однако скорая развязка обернулась большим разочарованием. Директор ресторана - долговязый тип скорчил скорбную гримасу и сообщил с извинениями, что певичка быстро собралась и смоталась вон. – Я настаивал. Говорил, что ее уважаемый человек ждет, – директор горестно вздохнул, – Но, что тут поделаешь. Идиотка! Сорвала вечер! Я ее конечно накажу за такие убытки. — Да плевать на убытки! — взревел меценат. — Где мне ее найти? — Ox… — Директор закатил глаза и покачал головой: — Паспорт с пропиской я у нее не смотрел. Все, что я знаю, так это мобильный телефон руководителя. Геннадий Силин, тот, который на клавишах играл. — Не заметил, — поморщился Бобров. — Ладно, давай хоть его телефон. — Но они по любому выступят в нашем ресторане через неделю. У коллектива долгосрочный договор. . — Как-то это нелогично… — тихо заметил Александр, когда вопрос с телефоном был решен и расстроенный директор удалился восвояси. — Зачем бегать от продюсера… — Много ты понимаешь, — проворчал Серж, — Откуда нам знать, что за плечами у этой девочки. Может быть, ее ни раз в таких вот кабаках обижали всякие толстосумы. Может, горы золотые сулили, а потом.. — он досадливо махнул рукой. — Тяжела и незавидна жизнь эстрадного артиста. Тут душа чувствуется, тут без пряника не обойтись. Уговаривать нужно, походить за ней недельку-другую, в доверие вползти на брюхе. Зато потом она раскроется, и потечет в карман золото, как из рога изобилия. — Вы поэт, — усмехнулся молодой аристократ. — Я в искусстве всегда поэт. Дар у меня не слабее, чем у Пушкина, — не без гордости заявил меценат. — Только у Алексан Сергеича он в словах выражался, а у меня в предчувствии. Понимаешь, я вижу будущую славу. Точно знаю, из кого эта слава попрет, как вулканическая лава, а кто никакосовый. Вот и все. Ни разу еще не ошибся. И в любом искусстве, куда ни плюнь, везде мои детки. Хоть в театре, хоть в балете, хоть на эстраде. Я струну вижу в человеке. И слышу, как она звучит. А еще слышу, как на ней умелой рукой сыграть можно. Такой дар, братец, явление редкое. За то меня и уважают. — Я второй раз за вечер убеждаюсь, что вы очень благородный человек! — с чувством выдохнул пораженный своим открытием Александр. *** Маша не могла слышать этого разговора. Она о нем даже догадываться не могла. Она неслась сквозь холодный вечер, гонимая страхом и упреками своих коллег из группы. — Слушай, это ненормально, — возмущался Вовка, меся осеннюю грязь за ее спиной. Грязь чавкала. — И почему ты на машине ехать отказалась? — проворчал Генка, кутая горло в вязаный шарф. — Можно подумать, сейчас за тобой в погоню три «мерса» отправят . — В метро надежнее. — Маша повернулась и одарила их вымученной улыбкой. — Я вам страшно благодарна, что согласились меня проводить. — Еще бы! — Вовка шумно вздохнул. — Ты так стремительно покинула хлебное место! — Которое мы, кстати, потеряли, скорее всего, — закончил за него Генка. — Говорил я, с девками всегда сложно. Нужно было парня солистом брать. — Простите меня, — взмолилась Маша, краснея. — Да чего ты его так испугалась-то? — Ой, ребята, и не спрашивайте. — Нет уж, разрешите полюбопытствовать, — съехидничал Генка. — Ты нам должна, помнишь? — Конечно, — теперь Маша вздохнула. — Только тут словами не расскажешь. Интуиция. Она очень хотела поделиться с кем-нибудь пережитым за последнюю неделю. Но толком не знала, чем и с кем. Что рассказывать-то? Ну, подобрала она за кулисами кулон и мобильный телефон известной певицы. Пока собиралась вернуть, ту убили. А как обнаружили тело, набежало милиции полный коридор, и началась сумятица. А еще администраторы бегают, кричат, чтобы концерт продолжался. Чтобы для пользы следствия артисты сохраняли факт смерти Ирмы Бонд в тайне, и ни-ни рассказать зрителям, а тем паче налетевшим откуда-то журналистам. Концерт кое-как продолжили, хотя выступления у всех вышли скомканными. Впрочем, всего этого Маша уже не увидела. Бес ее какой-то подхватил и потащил прочь, на улицу, подальше от всего этого кошмара. Очнулась, только когда оказалась в собственной комнатке. Лицо горит, тело лихорадит, а рука все еще сжимает и кулон, и телефон несчастной певицы. Села на диван, заревела. Жаль было Ирму Бонд. Ужасно стыдно за себя, что думала о ней так плохо тогда, в фойе. И понятия Маша не имела, что ей делать теперь с чужими вещами. Никогда она не брала того, что ей не принадлежит. А теперь вот какая штука на коленях лежит — сокровище, словно из музея. Огромный камень переливается изнутри загадочным светом, весь в искусных золотых завитушках. Господи! Куда же его нести?! В милицию? Так ведь кто знает, что ей за это будет. Страшно. Она в Москве чужая, даже регистрации нет. А если посадят в тюрьму по подозрению в убийстве? Продюсеру Ирминому отдать? А как его найти? В конце концов, решила: «Пусть полежит, пока не найдут убийцу, не докажут его вину стопроцентно, а уж потом отдам следователю, расскажу, как было дело. А может, судьба подкинет еще какое решение. Утро вечера мудренее». Решить-то решила, только с этой самой ночи стало преследовать Машу чувство неотвратимой опасности. Словно кто-то занес над ее головой огромный меч и только ждет момента, чтобы отсечь ей голову. В каждом встречном она видела убийцу Ирмы Бонд, который теперь охотится и за ней, Машей. Почему ей казалось, что она знает слишком много, чтобы убийца этот оставил ее в живых, она не могла ответить. Только чувствовала зло, и все. Выступления в клубе теперь превратились в настоящую пытку. Три дня она пела, едва сдерживая дрожь во всем теле, которая и в голосе прорывалась. Правда, ребята тут же признали, что петь она стала более проникновенно. Но кому от этого легче? Вчера немного успокоилась. Даже ночью ни разу не проснулась. И вот, пожалуйста. Двое мужиков к столику зовут. А один из них знакомый такой, словно она видела его уже где-то. Молодой, высокий, взгляд у него холодный, как у профессионального убийцы. Чего же ему не хватает, чтобы воскреснуть в ее памяти четким образом? Какой-то мелочи. Важной мелочи. Чего? Где она могла его встретить? — Маш! Маш, а Маш! — Генка тряс ее за рукав пуховика. — Маш! Она вздрогнула и оглянулась. Они ехали в полупустом вагоне метро. Как она сюда попала, не помнит — провалы в памяти начались. — Маш, а почему ты все-таки от Боброва-то шарахнулась? — Гена усмехнулся. — Может быть, это был твой шанс? — Боброва? Кто это? — Эх, ты! А еще звездой хочешь стать! — развеселившись, Вовка хлопнул ее по плечу. — Это ж известный кошелек. Многих артистов в люди вывел. У него денег — куры не клюют. И большую их часть он тратит на раскрутку неизвестных исполнителей. Да, вот хоть Ирма Бонд, упокой Господь ее душу… — Что?! — Тихо ты! — Генка, обхватив за талию, привалил ее у себе, — Чего ты глаза таращишь, как полоумная. Нас еще с тобой в психушку загребут. Да что я такого сказал? Бобров — серый кардинал в шоу-бизнесе. Дает деньги продюсерам на раскрутку исполнителей. Потом гребет откаты лопатой. Или не гребет, а греется в лучах чужой славы. По-разному говорят. Ирма Бонд — это его финансовое детище. Было… — Ox! — Маша уронила голову ему на плечо. — Эй, нам выходить на следующей! — Ребята, можно я больше никогда не буду петь в «Эллочке-людоедке»? — пролепетала она. — Вот дура! — хохотнул Вовка. — Тебя смерть звезды так впечатлила? На кой хрен Боброву ее убивать? Она же ему деньги приносила. Мешками. Да и вообще, не всех подопечных Боброва обязательно убивают. Вон Алик Яковлев танцует себе в Большом, на гастроли ездит. — Сплюнь! — шикнул на него Генка. — Да чего с ним будет? За него импресарио всего мира передраться готовы. Он в полном шоколаде. — Машенька, у Боброва полно клиентов. Все звезды. А убили только Ирму. Считай это недоразумением. В конце концов, у нее были такие знакомые… — Генка взял ее под руку и подвел к дверям. — Ноги моей больше в «Эллочке-людоедке» не будет, — упрямо заявила Маша. — Дело твое. В конце концов, нас уже неделю приглашают в кафе «Элвис». И платят там круче, — неожиданно согласился Генка. — Слушай, а ведь в ресторане могли дать твой мобильник, — предположил Вовка, ткнув его в бок. — На хрена? — Ну, если Бобров Машей реально интересуется. Маш, ты как? — Ни в коем случае. Я вас не кину! — Вот, дуреха! — вздохнул Вовка. Глава 4 *** Потенциальный депутат Карпов Иван Петрович оказался человеком, неспособным украсить своим ликом какое-либо транспортное средство. Он был тучен и краснолиц. Но более всего его физиономию уродовали огромный лиловый нос формы больной картофелины и маленькие бегающие глазки.