Видимо, юристу не хотелось затрагивать больную тему, но эта идиотка сама вынуждала его к этому. — Не забывайте, ведь Леонид Андреевич погиб насильственной смертью. Вдова громко щелкнула крышкой, открывая банку пива, сделала несколько больших глотков, как будто у нее пересохло в горле, и только потом ответила: — Никогда не забуду. Я с удивлением заметила слезы на ее глазах. Неужели эта девица и в самом деле любила банкира, а не только его кошелек? Сташевич продолжал мягкую атаку: — Поймите, ведь я действую в рамках законодательства. Другими словами: «Если ты не перестанешь сопротивляться, я напущу на тебя Закон. Ты просто не представляешь, какие неприятности я могу тебе причинить, дорогая юная гопница». Очевидно, Марина сообразила, что ее позиция слаба. В три глотка опустошив банку, Марина смяла тонкий металл в кулаке и резко встала: — Вам нужна Луизка? Сейчас будет. Лазарева бросила смятую банку под стол, поднесла руки ко рту, как работница на знаменитом плакате, и заорала: — Луизка! Лу! Ты где там? Сташевич вздрогнул и даже поднес ладонь к губам. Но никто не отозвался. — Вот зараза, вечно прячется! — в сердцах проговорила Марина. — Пойду поищу. А то залезет куда, полдня выманивай. Тут я решила перехватить инициативу, встала и предложила: — Позвольте вам помочь. Давайте поищем девочку вместе. Вдова поморгала, но не нашлась, что возразить. Дружной маленькой компанией мы отправились на поиски ребенка. А места для поисков хватало — дом Лазаревых был просторным, с множеством комнат самого разного назначения. Первой нам попалась бильярдная — очевидно, покойный банкир был фанатом снукера. Марина заглянула под стол, но никого не обнаружила, и мы двинулись дальше. Просторная столовая, видимо, давно не использовалась по назначению — крахмальная скатерть посерела от пыли, стулья были придвинуты вплотную к тяжелому дубовому столу, шторы на окнах наглухо закрыты, отчего в помещении царили сумерки. Впрочем, почти такая же картина встречала нас всюду. Слой пыли в библиотеке мог смело претендовать на рекорд как «Самый Толстый Слой Пыли В Помещении». Зато следующая комнатка оказалась вполне себе обитаемой — узкая кровать под розовым покрывалом, стопка пухлых романов в мягких разноцветных обложках, ряды косметики на прикроватном столике с зеркалом. В этой комнате Марина даже не стала заглядывать в шкафы и под кровать. — А, это Катюхины хоромы, — сквозь зубы процедила хозяйка. И мы двинулись дальше. Второе крыло первого этажа порадовало нас громадной кухней. Помещение было напичкано самой современной бытовой техникой, и оформляла его явно не Марина, а приглашенный дизайнер по интерьеру. Я представила, как всего несколько лет назад банкир Лазарев любовно выбирал все эти сверкающие штучки и мечтал, что молодая жена будет хлопотать по хозяйству, и мне стало грустно. Марина Эдуардовна наверняка не заглядывает сюда неделями. Нет, месяцами. Пятачок чистого пола между плитой, раковиной и разделочным столом показывал, какая именно часть этой сверхсовременной и дорогущей кухни используется по назначению. Да, еще дорожка от двери к холодильнику указывала, где в этом доме запасы пива. Кухню хозяйка обыскала тщательно — видимо, девочка имела привычку прятаться здесь. Мы со Сташевичем как могли помогали. Адвокат вытащил из кармана белоснежный платок, обернул им руку и приоткрыл дверцу чудовищного размера духовки. А я обшарила шкафы по низу, справедливо рассудив, что выше полутора метров дошкольница все равно не заберется. — Послушайте, — не выдержал адвокат, разглядывая жирное пятнышко на отвороте своих безупречных брюк, — может быть, девочка просто в своей комнате? Почему бы не поискать ее там? Марина откинула упавшие на лицо растрепанные волосы и распрямилась, отдуваясь. — Нет, Луизка у себя в комнате почти не бывает, — пояснила любящая мать. — Вечно по дому шляется. Везде лезет… кстати, хочу вас предупредить, — хозяйка обратилась ко мне, — знайте, что Луизка все время врет. — Как это? — удивилась я. Да, знаю, дошкольники склонны выдавать за правду собственные фантазии и легко говорят неправду, чтобы избежать наказания, скажем, за расколотую чашку… но «все время»? — Врет, как дышит, — глядя на меня до ужаса честными глазами, повторила Масяня. — Так что не верьте ни единому ее слову. Я пожала плечами, решила, что разберусь сама, и продолжила поиски. Кухня отняла у нас много времени, но Луизы не было и здесь. Мы вернулись в гостиную. Сташевич опустился в кресло и пробормотал: — Пожалуй, я подожду вас здесь. А мы с Мариной Эдуардовной отправились обследовать второй этаж. Шагая по лестнице вслед за хозяйкой, я думала о том, что покойная Елизавета Михайловна была абсолютно права: до малышки в этом доме никому нет дела. Как можно потерять шестилетнего ребенка?! Мне была глубоко антипатична и вдова банкира, и ее запущенный дом, и вообще все это дело отдавало каким-то неприятным душком. Но я не видела возможности отказаться. Поневоле я уже успела проникнуться сочувствием к маленькой девочке, потерянной в этих грязноватых хоромах, девочке, отец которой погиб, бабушка умерла, мать была эгоистичной и равнодушной стервой. Единственный человек, которому есть дело до малышки, — адвокат Сташевич, но что он может сделать? Придется мне принять на себя ответственность за маленькую Лазареву… — Вот она, зараза! — радостно воскликнула Марина, открывая дверь в просторную светлую комнату на втором этаже. Это были апартаменты девочки — розовые стены, пушистые ковры, домик Барби в человеческий рост. Именно в этом домике и спала маленькая Луиза. Девочка свернулась в клубок на полу, я видела только рыжеватую макушку и пару поцарапанных коленок. Мать прошлась по комнате, собирая брошенные вещи — белые колготки, розовое грязное платьице. — Лу, вставай! — сердито приказала Марина. «Лу»?! Девочка сонно потянулась и зевнула, как котенок. Села, протерла чумазыми кулачками заспанные глаза. Уставилась на меня и беззастенчиво спросила: — Мам, это кто? Марина смерила меня неприязненным взглядом, прикидывая, как лучше объяснить дочери, что ее теперь будут охранять. Наконец выдала: — Помнишь, у тебя была бабка? Ну, которая за границей? Так вот, она померла и наняла эту тетю. Она теперь будет с тобой рядом, будет смотреть, чтобы тебя кто не обидел. Ясно тебе? Да уж, более неудачного объяснения нельзя было и специально придумать! Теперь я в сознании ребенка соотношусь с фигурой умершей бабушки, то есть превращаюсь в какой-то загробно-сказочный персонаж! Неужели эта Масяня не могла найти какие-то человеческие, нормальные слова? Девочка во все глаза уставилась на меня. Рот приоткрылся. Маленькая Лазарева выглядела так, будто сейчас то ли заплачет, то ли описается. Я поразилась, насколько некрасивым оказался этот ребенок. Я мало обращаю внимания на детей и, в общем-то, знаю, что не все детишки выглядят так, как те, что с рекламного плаката йогурта или шоколада. Но маленькая Лу была удивительно непривлекательна. Мелкий чахлый сморчок неопределенного пола, понять, что это девочка, можно только по одежде. Волосы рыжеватые и редкие, свисают сосульками. Глазки маленькие, а рот большой, полный кривоватых зубов и готовый растянуться в гримасу. Из одежды на маленькой принцессе были только замызганные трусики и розовые туфельки с облетевшими стразами, а из крошечного носа выползала сопля, что тоже не украшало наследницу. Девочка походила на мелкого зверька — мышь, к примеру, которого легко не заметить, проходя мимо. Видимо, Луиза Леонидовна Лазарева не вызывала любви даже у собственной матери. Марина швырнула детские вещи в кресло и процедила: — Нормальные дети спят на кровати! Лу втянула голову в плечи. — Ну, вы тут осваивайтесь, — бросила мне Марина, — а я пойду к Иосиф Леонидычу, а то чего он там один сидит. И хозяйка дома скрылась за дверью. С минуту, не меньше, мы с Луизой разглядывали друг друга. Наконец я решила, что пора наводить мосты. — Вот что, — сказала я, присаживаясь на корточки, — давай познакомимся. Меня зовут Женя. А тебя? — Лу, — пискнула девочка. — Твоя бабушка очень тебя любила, она волновалась за тебя и хотела, чтобы у тебя все было хорошо. Поэтому, пока она еще была жива, дала распоряжение Иосифу Леонидовичу. Знаешь его?