У Эдди голова пошла кругом. Кто-то ходит по его комнате, по комнате его брата, трогает и забирает их вещи. Все это время он чувствовал, что в доме кто-то был. Или что-то было. Все это время он и его семья были в опасности. Он боролся с желанием вскочить и обыскать комнату Маршалла еще раз. Даже воздух стал казаться ему зловещим. Маршалл продолжил листать форум, а Эдди просто уставился на свои руки. — Как видишь, с таким сталкивались самые разные люди, — снова заговорил Маршалл. — Не знаю, просто ли оно забирается в наш дом или прячется где-то в нем. Он это или она, я тоже не знаю. Но мне кажется — я почти уверен, — что оно одно. Пусть пока будет «оно». «Оно». Не очень точное определение. Так можно было бы назвать копошащуюся в стене мышь или кошку, крадущуюся столь далеко, что не разобрать ее светящихся в сумерках глаз. «Оно» звучало как погода, как дом — как то, что вокруг, но в то же время обособленно. «Оно» не должно слушать, не должно реагировать на слова. Не должно подчиняться, когда его прогоняют. — Как думаешь, что ему надо? — спросил Эдди. Все те звуки, которые он слышал, шаги и глухие удары из недр стен, все его пропавшие — позаимствованные? — книги, та маленькая пластмассовая ведьма и странное чувство, которое он иногда испытывал, оставаясь в одиночестве в своей комнате, — как все это объяснить? Что пряталось под столом в его день рождения? Что вылезло из-под кровати? Чьи удаляющиеся шаги он слышал тогда? И, главное, стоит ли делиться этим с Маршаллом? Как объяснить, почему раньше ситуация не казалась ему опасной? Вообще никакой не казалась. Он и не думал в этом ключе. Не осознавал. Разве он не будет выглядеть глупо? Как он мог сказать, что все это время был уверен в мистической природе происходящего и молчал, потому что, да, мысль о ком-то потустороннем, о ком-то дымчатом, призрачном, не совсем похожем на человека, была приятной. Благодаря ей он оставался один — и не чувствовал себя одиноким, он усаживался на ковер — и пол словно поднимался ему навстречу, он входил в комнату — и что-то бесформенное молчаливо приветствовало его. Или вдруг это все было не по-настоящему? Вдруг Маршалл решил разыграть его? А может быть, проверить, вырос Эдди или все еще оставался испуганным маленьким мальчиком? Но даже если Маршалл действительно верил в то, о чем говорил, как верил своим домыслам сам Эдди, он мог быть слишком увлечен собственной теорией. «Типичные звуки старых домов», — уверили их родители после пары первых ночей на новом месте. Может, они знали, о чем говорили? Может, они ознакомились с акустическими особенностями конструкции, со всеми балками и стенами? Может, Маршалл просто забыл, где спрятал второй нож? И даже если в доме действительно что-то было, может, они с Маршаллом говорили о разных вещах? Эдди слышал — или думал, что слышит, — одно, а его брат — совершенно другое? — У меня пропало несколько книг, — осторожно поделился Эдди. — Не так много. Из моей комнаты. Пару недель назад. Как будто кто-то забрал их. — Так и есть. — Я тоже иногда слышу всякое. — Что, например? — Шаги. Но может, мне кажется. — Не кажется. — Расскажем маме с папой? Маршалл прищурился, не отрывая взгляд от экрана. Чуть помешкав, он медленно покачал головой. — Они нам в жизни не поверят, — отрезал он. — Если честно, что-то мне подсказывает, что чем больше мы будем уверены в своей правоте, тем меньше — они. — Но почему бы им не поверить? — Голос Эдди дрогнул, и внезапно его охватил стыд. Ему хотелось упомянуть о пропавшем ноже — он боялся, вдруг теперь оно знало, что они в курсе, и воспользуется попавшим в его лапы оружием. Но еще он боялся, что его голос сорвется и задрожит, что он снова заблеет, будто маленький мальчик. — А ну цыц! — прошипел Маршалл и крутанулся на стуле, поворачиваясь к Эдди лицом. Губы его знакомо скривились с одной стороны. Сколько всего отражается на лице, иногда за раз — почти нечитаемая россыпь эмоций. Но это выражение Эдди знал очень хорошо. Асимметричная ухмылка — всегда одно из двух: замешательство или презрение. Он заслужил и то, и другое. — Ты где вообще был все это время? — вскинулся Маршалл. — Запеленался в свой воображаемый мирок и совсем выпал из реальности? Я пытался рассказать папе с мамой. Говорил, что что-то не так, что я слышу звуки, которых быть не должно, что еда пропадает. И знаешь что, Эдди? С каждым разом они поднимали меня на смех все быстрее. Папа считает, что я веду себя по-детски. Что я чудной. И вот они уже относятся ко мне… как к тебе. Эдди поморщился. — И дальше-то что? — гнул свое Маршалл. — Мне им про нож рассказать? И где я его взял, наверное, придется объяснять — круто, Эдди, правда? «Эй, мам, я тут купил оружие у одного старшеклассника, и, знаешь, мне кажется, то, что завелось в нашем доме, его сперло». Короче. Я к мозгоправу залететь не планирую. Эдди задумался, вперив взгляд в пол. Он пожалел, что вообще пришел сюда, в комнату Маршалла. Надо было просто сразу сказать «нет» — еще тогда, за обеденным столом. Сказать, что ничего такого он и в помине не замечал. Рано или поздно Маршалл сдался бы и ушел. А это нечто в их доме? Может, оно бы услышало. И все осталось бы на своих местах. Эдди продолжал бы вздрагивать от ночных шорохов, а оно стало бы еще осторожнее. — Слушай, я не то имел в виду, — начал успокаиваться Маршалл. — Ну, про тебя… Что ты странный. Я хотел сказать, что отчасти поэтому и говорю с тобой. Только с тобой, между прочим. Потому что, ну… Ты правда странный. И единственный из нашей чертовой семьи, кто не станет считать меня ненормальным из-за всего этого. Эдди поднял голову. — А еще, недотепа, ты мой брат. Мне больше не к кому обратиться. Все мои одноклассники — тупые уроды. Маршалл щелкнул мышью по следующей странице форума. Какое-то время так они и сидели: Маршалл вслух зачитывал сообщения, а Эдди позади него запоминал названия новостных статей по теме. «Мужчина жил в сарае бывшей девушки». «В доме покойного пожилого человека обнаружены следы нарушителей». — А ты не думаешь, — решил попытаться Эдди, — что в доме могут быть привидения? — Господи, Эдди, — застонал Маршалл. — Мне и так страшно — давай хотя бы без призраков. Эдди был перепуган не меньше, но улыбнулся. Маршалл шутил. Вполне уместно шутил. Ужасающе забавно. А еще, Эдди наконец-то стал не единственным хранителем тайны. Брат доверился ему. Счел Эдди достойным доверия. — Вот что мы сделаем, — наконец сказал Маршалл. — Мы, мать его, с этим разберемся. Осмотрим дом, найдем доказательства и предъявим папе с мамой. А если столкнемся с чем-то — то нас же двое. Возьмем и вышвырнем его отсюда. — Так просто? — Так просто. И пусть родаки выкусят. Они не станут нам помогать, пока не убедятся наверняка. Скорее, попробуют помешать. — Маршалл улыбнулся и наклонился к Эдди. — Но кто знает? Может, после они наконец-то станут к нам прислушиваться. Хоть немного зауважают. И, может, даже отвалят наконец со своими чертовыми ремонтами каждую свободную минуту. — Ты правда так думаешь? — Ну, зная их, сомневаюсь, — признал Маршалл. — Но ведь мы можем даже в новости попасть. Представь, как по-новому на тебя посмотрят в школе. Про нас напишут такие же статьи — но с хорошим концом. Про то, как мы выяснили, как этот кто-то забирается в дом, где прячется, и про то, как мы нашли и схватили его. Лицо Маршалла было так близко, что Эдди мог детально рассмотреть клочковатую щетину на его щеках и созвездие прыщей над бровями. Брат взволнованно ухмыльнулся. Мышцы его шеи напряглись. — А мы сможем? — спросил Эдди. — Ты уверен? — Еще как! — Маршалл потрепал его по плечу. — Еще как, блин, сможем. Гостевая спальня Растянувшись на спине внутри стены гостевой спальни, Элиза слушала, как миссис Лора короткими мазками кисти шкрябает по плинтусу. Прошлым вечером она обнаружила на заднем крыльце ведерко краски. Брызги на жестяной крышке выдавали цвет — коричневый. Шоколадно-коричневый. Сами стены уже были выкрашены в бежевый, а отделка, значит, будет шоколадной. Останется только обновить белые оконные рамы — и комната превратится в огромный смор[16]. Элиза представила себе мамино лицо: у нее бы от ужаса глаза на лоб вылезли. Еще кое-что, оставшееся от родителей, — персиковые стены и жемчужная отделка — было стерто. Она пока не видела результата, но предполагала, что новый слой краски окончательно похоронит под собой едва заметные очертания лошадей у самой двери, которых она нарисовала в пять лет. Родители устанавливали внизу стиральную машину, а она взяла школьные карандаши и прямо на стене изобразила трех коней — настолько реалистично, насколько смогла. Ее, конечно, жестоко наказали — отправили спать на целых два (!) часа раньше обычного. Но Элиза заранее просчитала подобные риски — и скука перевесила. И только когда обычно жизнерадостная мама, увидев ее творение, опустила голову и, сдерживая слезы, прикусила указательный палец, Элизе стало до одури стыдно — она до сих пор помнила, что почувствовала в тот момент, как ждала от мамы хоть какой-нибудь реакции, как хотела очутиться в ее объятиях и вместе с тем — подальше отсюда, подальше от нее. Дом казался таким огромным и разрушенным, а мама — такой уставшей. Папа же сел на пол, скрестив ноги, и принялся изучать ее художества. Решение он нашел очень простое: графитовые животные не выдержат натиск обычного карандашного ластика. После его вмешательства на стене останутся разве что вдавленные очертания — следы ее усердия. Стирал он лошадей неделю с лишним — работы в этом доме никогда не занимали меньше. Элиза даже начала задаваться вопросом, уж не нравятся ли папе ее длинноногие творения с густыми веерами ресниц. Теперь же от них не останется и следа. Раньше это испортило бы Элизе настроение на весь день, который она провела бы, оплакивая остатки закрашенных или вычищенных воспоминаний. Но у нее было настолько прекрасное утро, что разливающееся внутри тепло — сродни тому, которое остается после дремы под ласковыми солнечными лучами, — затапливало все подобные мысли. В первой — свободной — половине дня она научила Броуди прятаться. Прятаться по-настоящему, как это делала она — и он так в этом поднаторел, что найти его не удалось даже Элизе. Ни движения, ни дыхания — она почти могла бы поверить, что он вовсе не прячется, что он не заходил сегодня утром, а просто ей приснился. Броуди не было за диваном в гостиной, не было ни в одной уборной, а в пространство между стенами он забираться не хотел. («Ни за что», — сказал он ей как-то раз, заглянув в люк на потолке кладовой.) А значит, он умело использовал закоулки дома. Очень умело. Она начала обыскивать самые нелепые места: барабан сушилки, морозильную камеру — и боялась, как бы он не залез куда-то, где может задохнуться. Пришлось сдаваться. — Ну ладно! — крикнула она. — Я сдаюсь! Ты победил! Выходи! Самодовольно улыбаясь, Броуди выполз из-под шкафа в гостевой спальне. Оказалось, он проскользнул за него через щель внизу задней панели — эту пасть гардероб разинул, после того как Мейсоны отодвинули его от стены. — Смотри! — Броуди подошел к Элизе и почти ткнул ей в лицо сложенными лодочкой ладонями, будто хотел показать выуженного откуда-то жука. В руках он держал куски засохшей краски, толстые и завитые, похожие на червяков с телесно-персиковыми спинками от старых стен гостевой спальни и бежевыми брюшками — от новых. Элиза разозлилась: мало того, что она продула ему в прятки, за то время, пока она его искала, Броуди успел еще и расковырять ногтями только отремонтированную стену. Но он настаивал, что всего лишь подобрал отвалившуюся краску с пола. Хотелось бы верить. — Очень красивые, — покивала она. Завитки и правда были по-своему хороши. — Только не ешь их. Теперь же Элиза слушала, как миссис Лора напевает за работой. Она не пыталась вывести какой-то мотив — просто мурлыкала не обремененные мелодией ноты в случайном порядке. Каждые несколько минут она, покряхтывая, вставала, делала пару шагов и снова опускалась к плинтусу. Ни мальчиков, ни даже мужа она привлекать не хотела — работа требовала слишком большой аккуратности. Малярный скотч уже убрали со стены, и теперь мать семейства Мейсонов докрашивала пропущенные участки и подправляла недочеты. Элизе нравилось проводить с ней время. Почему? Элиза объясняла это себе тем, что женщины ощущались немного по-другому, даже когда просто были рядом и не разговаривали. Возможно, дело было в том самом материнском, присущем любой матери. И любой девочке. Был вечер среды. Завтра у мальчиков будет последний школьный день. Вероятно, им уже не задавали домашних заданий, но они все равно сидели по своим комнатам. (Или Эдди был во дворе — бродил, как обычно, между деревьями у сарая? В последнее время Элиза не старалась за всем уследить.) Мистер Ник выставлял последние оценки в своем кабинете. Дом казался тихим и почти пустым. Элиза предпочитала шумные вечера, приглушающие ее передвижения, но сегодняшнее спокойствие ее полностью устраивало. Миссис Лора снова встала, зевнула и потянулась, разминая затекшие мышцы. Днем, перед тем как Броуди ушел, они обсуждали план дальнейших действий: как ему заглядывать к Элизе летом, когда мальчики будут дома. У них всегда были воскресные утра, по которым Мейсоны дружно отправлялись в церковь. В конце концов, будут же они уезжать то в отпуск, то на пляжи по выходным, то к родственникам на север. А может, пока мистер Ник будет пропадать в летней школе, а миссис Лора — в офисе, Маршалл найдет себе новую подработку, а Эдди… Ну, например, его отправят в летний лагерь. В случае неожиданного отъезда Мейсонов на семейный ужин или что-нибудь в этом роде Элиза должна будет повесить на окно гостевой спальни свою футболку с единорогом — этот флаг подскажет прогуливающемуся по дамбе Броуди, что берег чист. План был вполне рабочий, и чем дальше они его шлифовали, тем большее облегчение она испытывала: последние несколько — или даже ужас сколько — дней надвигающееся лето давило на нее тяжким грузом. Подушкой в стене гостевой комнаты ей служил сборник скандинавских мифов. Она почти дочитала его и решила на какое-то время отложить и полистать пока другие книги, которые забрала у Эдди. Элиза не хотела, чтобы мифы переместились в пылящуюся в углу маленькую стопку прочитанных произведений. Законченная книга уже не оживает по ночам, не укутывает во сне. Она становится самой обыкновенной вещью, которую хранят на память. Она перестает жить. Воскрешенные ей истории мертвым грузом ложатся меж закрытых страниц. Элиза продолжала читать рассказы скрепя сердце. В последней из открывшихся ей легенд сыновья Одина, Тор и Локи, были посланы в мир злых ледяных великанов[17]. Чтобы проскользнуть через границы незамеченными, два мужественных бога переоделись в красивых, изящных женщин. История была глупой, но полной действия, приключений и интриг — Элиза едва удерживалась от того, чтобы не проглотить ее слишком быстро. В какой-то момент король ледяных великанов сказал Тору, что никогда не видел у женщины настолько роскошной бороды, — Элизе пришлось закусить руку, чтобы не рассмеяться во весь голос. Ей тут же представился Тор, задумчиво поглаживающий свою густую рыжую бороду и убирающий ее обратно, под кружевной воротник. Бог поделился с ледяным королем секретом гладкости волос — неустанный каждодневный уход. Сидящий рядом с ним Локи покивал, подтверждая каждое сказанное слово. Перед мысленным взором Элизы он восставал в обличье Броуди: в черной маске, плаще и огромной широкополой шляпе в цветочек. По коридору пробарабанили шаги, и в дверях раздался голос мистера Ника. — Эй, — позвал он с такой нежностью, какой Элиза давно от него не слышала. — Как у тебя тут? — Вполне успешно, — откликнулась миссис Лора. — Смотрится отлично. — Он помолчал, так и застыв в дверях. Должно быть, наблюдал за ее работой. — Безумие какое-то. Этот год. Этот дом. Миссис Лора постучала кисточкой по стенке малярного ведерка. Элиза представила, как она поворачивается к мужу и ее губы изминает усталая улыбка. — Ты помнишь, какой скоро день? — спросил он. — Или так увлеклась реконструкцией этого нашего невозможного особняка, что все повылетало из головы? Миссис Лора тихонько рассмеялась. — Кое-что припоминаю. — Она зашуршала укрывающей пол клеенкой, переставляя ноги. — Тебя, например. Себя. — Она вздохнула. — Но особенно хорошо — каждый чертов поход в «Хоум Депот»[18] и точные названия всех оттенков красок. Мистер Ник ухмыльнулся: — Значит, в этом году не отмечаем? — В этом году? — переспросила миссис Лора. — Давай сначала разберемся с домом. А управимся мы с ним году к… 2055? Как раз к нашей семидесятой годовщине! — А я думаю, нужно отпраздновать. Безотлагательно. Вдвоем. По-настоящему, полноценно отдохнуть. — Посмотри вокруг, разве это возможно? При всем желании… — Давай уедем из города, — предложил мистер Ник.