Ты густо покраснела и извинилась. – Я пошутил… – Нет, я не должна была… Со временем я узнал, что ты могла испытывать ненормальную, избыточную неловкость перед незнакомыми. Когда мне наконец удалось убедить тебя, что все в порядке, я предложил подбросить тебя домой. «Мне по пути, – сказал я. – И это будет лучшим доказательством, что у меня не осталось недобрых чувств». В машине мы молчали, прислушиваясь к тихому урчанию мотора. Фонари мелькали в лобовом стекле, как метеоритные дожди. Город был окутан серой дымкой и зимним запустением. Небо рассекал одинокий самолет. – Когда я смогу снова вас увидеть? – спросил я. Через год на этой же вечеринке. – Какое облегчение. Ты рассмеялась. Я потянулся и поцеловал тебя, скользнув языком по твоим губам. Загадка, что находит в этом даже такой, как я, столько проживший и знающий, повидавший уже все, что только можно повидать в этой реальной жизни. Мы почти доехали, так что я начал мягко настаивать. Сходить пообедать? Выпить? Ты медлила с ответом, и я вообразил, что нужны какие-то объяснения. Я не носил обручального кольца, сняв его много лет назад. Оно больше не налезало, и я собирался отдать его увеличить, но так и не дошел. Ты была так молода, что я мог тебе сказать? Иногда, с другими, приходилось непросто, когда всплывал вопрос о моей жене. Любил ли я ее? Был ли у нас один из тех браков, которые со временем превращаются в безразличие? Возможно, это и было так, но я никогда не оставлю ее. Мы не спали в раздельных спальнях – никакой подобной пошлости, – но мы жили совершенно раздельной жизнью. И так было уже давно. Какие-то любовницы появлялись и исчезали. Какие-то задерживались дольше, потому что я тоже был их секретом. Мы остановились возле твоих ворот. – Все довольно сложно, да? – спросил я. – Почему? У тебя была манера произносить это слово, когда тебе был нужен честный ответ. – Потому что я намного старше… И эта история с браком… – начал мямлить я, занервничав. – Мне все равно, что вы старше. А что с браком? – Я женат. – Я ожидал, что ты рассердишься и с отвращением выйдешь из машины. Вместо этого ты потянулась ко мне, и я поцеловал тебя, быстро, как будто мне не хватало воздуха. Через две недели мы начали встречаться в моей пустой городской квартире. Оттуда съехали жильцы, а новых я еще не нашел. – Думаю, оставлю ее пока для нас, – сказал я тебе. Мне нравилось смотреть на тебя в пустых и голых комнатах. В своих тихих, отточенных движениях ты была похожа на кошку. Ты забиралась в углы и ниши, ходила по полу босиком, нежилась на террасе в лучах зимнего солнца. Это место стало твоим, хотя ты не приносила сюда ничего, кроме собственного присутствия. Иногда лишь цветы или листья, упавшие на дорогу, которые подбирала по пути. И еще кошек, но это было уже потом. Встретившись в первый раз, мы пошли выпить в один неприметный бар, небольшой и плохо освещенный. Я спросил, почему ты согласилась встретиться со мной. Ты отхлебнула свое вино – я взял тебе бутылку не очень крепкого Nero d’Avola – и посмотрела мне в лицо: – Из любопытства. Ты нравилась мне. Правда. Там, под внешней мягкостью, чувствовалась твердая порода. Она проглядывала в твоих губах, когда ты не хотела отвечать, в движении головы. Даже в том, как много ты могла выпить. Я был поражен, что ты пила вровень со мной, стакан за стаканом. И даже больше, когда мне уже было достаточно. Дело, наверное, в молодости. Не понимая, молодые могут пить до смерти. Параллельно с бушующей жаждой жизни живет потребность в самоуничтожении. Должно быть, дело в этом. У этого гедонизма нет другого объяснения. Тем вечером я почти принес тебя домой, в твою комнату. – Вау, вы крутой, – заметила одна из твоих соседок. Только позже я сообразил, что она, наверное, решила, что я твой отец. Когда мы встретились второй раз, я повел тебя смотреть искусство. Народное творчество, как его называли в этих кругах. Я собирал его в последние несколько лет, это была моя новая страсть (хотя это, наверное, была ты). Я привел тебя в дом к агенту, и ты не спеша плелась за мной по пятам, как будто делала это уже сто раз. Останавливаясь перед каждой отобранной мной картиной, ты спускалась за нами по лестнице в подвал. При всем своем равнодушии ты все же замерла возле двух павлинов, танцующих с распущенными перьями. – Как красиво, – сказала ты. – Похоже на пуантилизм. Мне было приятно. Мы бродили по этой «галерее»; за мной следовал усердный ассистент, ты ходила сама по себе. Я бы, конечно, хотел купить тебе в подарок картину. Во-первых, потому что был уверен, что это произведет на тебя впечатление, ну и потом, я все не мог поверить, что ты тут, рядом со мной. Однако, когда я предложил это, ты отказалась. Нет, ответила ты, выбери что-то для себя. Они дорогие. Я не могу это принять. Я не послушал тебя. Я выбрал тигра, красного, черного, крадущегося, как любовь. Ты как зачарованная несла его к машине. По дороге домой ты сидела тихо, выставив локоть в открытое окно, пока совсем не замерзла. Тогда ты подняла стекло и аккуратно сложила руки на коленях. Это был удивительно трогательный жест. Меня охватило непреодолимое желание обнять тебя. Я взял твою руку, и ты не возражала. На третью нашу встречу я привел тебя в эту квартиру. Перед тем мы поужинали – артишоки, ньокки из молодого шпината и мягкотелые крабы. Деликатес. Особенно если учесть, что в городе, где не было реки, не было также и моря. Мы потягивали напитки. Я чувствовал, что ты в настроении и что этот вечер не закончится целомудренным прощанием. Но тем не менее в машине я спросил, не отвезти ли тебя домой. – Нет. Мы начали целоваться, едва зайдя в дверь квартиры, в гостиной, где укрытая чехлами мебель напоминала призраков. Когда мы оторвались друг от друга, ты вздохнула, твое лицо обрамляли рассыпавшиеся по плечам волосы – я не заметил, как они упали. Я опустил руки тебе на талию. Это было, подумал я, все равно что держать пучок речного тростника. Той ночью мы даже не добрались до постели в спальне. Мы дошли до дивана, широкого и просторного, и я раздел тебя в темноте. Комната освещалась лишь светом уличных фонарей, но и в нем я различал изгибы твоих плеч и груди, линию шеи, когда ты поднимала голову в наслаждении, округлость бедер. Твой рот был мягок и отзывчив. Это удивило меня. Ты держалась со мной дружески, но настороженно, хотя твои поцелуи были страстными. Я всегда буду помнить тебя вот такой, отдающейся с радостью. Вот она я, вся здесь, казалось, говорили твои губы, я никуда не прячусь. Несколько следующих месяцев, улучив момент между рабочими встречами, я мчался в квартиру с нетерпением и восторгом подростка. У тебя был свой ключ, и я часто находил тебя там, сидящей возле одного из окон во всю стену. Это был второй этаж, и вокруг дома росли деревья. Ты как-то сказала, что это как будто домик на дереве, и я понимал, почему тебе это нравится – потайное местечко, скрытое от всего мира. Иногда я приносил тебе угощение. Спелые апельсины, хрусткие фисташки, заморские сладости или пирожное из кондитерской неподалеку. Я смотрел, как ты ела, тесто крошилось в пальцах, по подбородку стекал сок. Тогда я целовал тебя, ощущая сладость и солоноватый привкус. Однажды, жарким липким днем, мы лежали в постели, окна были зашторены, и в комнате было тихо и сумрачно. Я провел пальцами по твоей спине, с изгибом как у молодого голубя. Твоя кожа была на ощупь как перышки. – Тебе было хорошо? – спросил я. Я всегда спрашивал, потому что не был уверен в себе – могу ли я, в моем возрасте, доставить тебе удовольствие. Ты кивнула, но ничего не сказала, и я забеспокоился. Мой живот уже не был таким плоским и твердым, каким мне нравилось его помнить, и кожа начала сморщиваться, словно изюм. – А каким был твой первый раз? – спросил я, не сумев удержаться. Я знал совершенно точно, что он не был со мной, но странным образом мне хотелось, чтобы это было бы так. Ты посмотрела на меня. Твое лицо было как луна – одна половина в темноте, а другая освещена послеполуденным солнцем. Ты сказала, что потеряла девственность в девять лет. Я и раньше слышал подобные истории; я постарался не вздрогнуть. – С кухонной табуреткой. Не надо держать меня за идиота, сказал я, усмехаясь. Ты приподнялась, опираясь на локти. – А я и не держу. Это правда. Это случилось за ужином, объяснила ты. Ты приподнялась на секунду, поскользнулась, и деревянный край воткнулся тебе между ног. Бабушка спросила тебя, в порядке ли ты, и ты кивнула, несмотря на отчаянную боль. Потом ты обнаружила у себя на трусишках пятна крови. Ты всю ночь просидела в ванной, а бабушка с дедушкой стояли под дверью вне себя от волнения. Я хотел спросить, почему ты почти никогда не упоминала своих родителей, но решил, что сейчас не время для этого. Вместо этого я повернул тебя лицом к себе, и оно полностью скрылось в темноте. – Я могла умереть. – Нет, глупышка. – Я погладил тебя по шелковистой щеке, обвел пальцем краешек пухлого, как фрукт, рта. Сияющая солнцем юность. – Ты будешь жить вечно. Неделей позже ты притащила кошек. Бледно-рыжий кот с глазами цвета теплого янтаря и темно-серая в тигровую полоску кошка, с ярко-зелеными. Ты сказала, что нашла их брошенными в сумке посреди дороги. У одной из твоих соседок по квартире была аллергия на кошачью шерсть, и тебе больше некуда было их девать. Ты в восторге сидела на полу, а кошки расхаживали вокруг, потираясь о твои колени. Я отнесся к этому снисходительно, как к поступку ребенка. Это же очевидно, правда? По возрасту ты вполне годилась мне в дочери, и это не столько беспокоило меня, сколько заставляло иногда испытывать к тебе… что-то отеческое. Это было странно; дочь, которая одновременно любовница, любовница, ставшая дочерью. Грудь которой я целовал. Которая скакала на мне, содрогаясь и замирая в конце. Когда я думал об этом, мне хотелось снова и снова войти в тебя. Интересно, задумывалась ли и ты о том же и было ли все это для тебя таким же странным, двойственным, запретным и тайным?