— Я удивлено. Я ужа-асно удивлено, — услышал Ластик, хотя тонкие, бесцветные губы не шевельнулись. Оно (раз уж существо само говорило про себя в среднем роде, так и будем его называть) рассматривало «живого ребенка» своими чуть раскосыми полусонными глазами и вроде бы молчало, но вот голос зазвучал вновь. — Откуда ты взялся, мальчик? Что было на это сказать? Коротко не объяснишь. А сейчас хотелось не объяснять — задавать вопросы самому. И вместо ответа Ластик спросил сам, хоть и знал, что это очень невежливо: — Куда все подевались? И какой сейчас год? — Поня-ятно. — Существо слегка покивало. — Ты говоришь губами и языком. Спрашиваешь про год. Значит, ты из прошлого. Хронодыра, да? Ну конечно! Конечно! Я попал в будущее! — наконец дошло до Ластика. — Так вы человек из будущего?! — ахнул он. — Для тебя — да. Ты из какого года? — Из 7113-го, то есть из 1914-го, то есть из 2006-го, — запутался Ластик и, чтобы не углубляться, поскорей снова спросил. — Где я? Это Москва или не Москва? — Это Стеклянная Зона номер 284. Когда-то она называлась Москвой. — Стеклянная? — упавшим голосом повторил Ластик. — В каком смысле? — Она окружена защитным стеклянным колпаком. Для лучшей сохранности от биоэлемента и грязи. СЗ-284 — это памятник Эпохи КВД. — Какой-какой эпохи? — Эпохи, Когда Время Двигалось. Ластик захлопал глазами. — А теперь оно что, не двигается? — А теперь не двигается. Теперь всегда двадцатое мая. Рассчитано, что в Северном полушарии в этот день самая лучшая погода. А в Южном полушарии теперь всегда двадцатое ноября. Понять это было невозможно, поэтому Ластик не стал и пытаться. — Скажите, пожалуйста, как вы со мной разговариваете? — При помощи адресации мысли. Это гораздо удобнее, чем язычно-губно-зубным способом. — Значит, я могу молчать? — сказал Ластик, а вторую половину вопроса проговаривать не стал — произнес ее мысленно. — Вы меня и так поймете? — Конечно. Так разговаривать, наверное, было удобнее, но без движения губ, без жестов беседа выглядела как-то дико. — Можно я лучше буду говорить вслух? Я — Эраст. А вы? — Магдаитиро Ямададженкинс. — Очень приятно, — пробормотал Ластик, потрясенный таким именем. — Кака-ая сенсация, — уныло протянуло существо. — Ребенок из хронодыры. Такого не было с тех пор, как в СЗ-72 забралась крыса из 1794 года. Ластик так и не понял, что это было: мысли про себя или реплика, адресованная собеседнику. — Садись в аппарат. — Белые пальцы потыкали в пульт. — Только сначала я проверю тебя на биоопасность, нейроагрессивность и радиоактивность. Магдаитиро прилепило к стеклу кабины какой-то датчик, по дисплею побежали непонятные значки. — Интере-есно. Четыре блохи в волосяном покрове. В двенадцатиперстной кишке латентные бациллы брюшного тифа. В правом легком намечающаяся раковая опухоль, минус восьмая стадия… У сраженного таким диагнозом Ластика пересохло во рту. Ну, блохи — это спасибо семнадцатому веку, то-то он там без конца чесался. Но тиф, но раковая опухоль?! А сонный голос всё бормотал: — … Негативное излучение от правой лобной доли. Пневмотетралапс. Герпес. Вирусные инфекции — три, нет, четыре. Настоящий ходячий музей антикварных болезней. Жаль, но придется истребить. Прежде чем носитель ужасных недугов успел испугаться, из кабины засочилось мерцающее сияние, окутало Ластика с головы до ног — по телу пробежала дрожь, на лбу выступили капли пота, но уже через секунду всё закончилось. Стекло кабины уехало вверх. — Теперь ты не представляешь опасности, мальчик из хронодыры. Можешь садиться. — И у меня не будет тифа, рака и этого, как его, пневмо…? — встревоженно спросил Ластик. — Ты совершенно здоров и никогда больше не заболеешь. У тебя теперь стопроцентная иммунная защита. А что это за грубая хромкобальтовая конструкция у тебя во рту? Неужели настоящие брэкеты? Во взгляде существа мелькнула искра вялого любопытства. Ластик кивнул. — Кака-ая прелесть. Музейная вещь, настоящий антиквариат. Можешь мне их подарить? — Я бы с удовольствием, но мне нужно выпрямить зубы… — Пустяки. К лицу Ластика протянулся яркий луч, зубам на секунду стало щекотно, а потом металлические замочки и дужка, тихонько звякнув, сами собой выскользнули изо рта и перепорхнули на ладонь к Магдаитиро. Ластик провел пальцем по зубам и ахнул — они стали идеально ровными. — Спасибо за ценный экспонат. Теперь садись. Человек из будущего подвинулся на сиденье. Усевшись, Ластик с любопытством завертел головой. — А что это за машина? — Пылесос. Я регулярно чищу зону от пыли. Мне нравится за ней ухаживать. Кабина плавно въехала в чрево летательного аппарата. Оказалось, что его днище, снаружи казавшееся непроницаемым, совершенно прозрачно. Движения Ластик не почувствовал — просто мостовая вдруг начала отдаляться, и десять секунд спустя Красная площадь осталась далеко внизу, а еще через полминуты под ногами развернулся весь огромный город, перерезанный надвое синей полосой реки. Сверху Москва казалась живой и дышащей — такой, какой ее помнил Ластик. Он смотрел на блестящие под солнцем крыши, на шпили высоток, на переплетение магистралей, и по лицу сами собой текли слезы. Ах, какой это был красивый город! Был… Снова началось жужжание, и к пылесосу потянулись искрящиеся пыльные смерчи, исчезая в торчащем из кормы раструбе. — Ну вот, — сообщило Магдаитиро, — подмели, а теперь сполоснем майским дождиком из дезинфицирующего раствора. Ты любишь радугу? Шмыгнув носом, Ластик кивнул. — Я тоже. Из безоблачного неба на Москву забрызгал веселый, обильный дождь. Крыши засияли еще пуще, река, наоборот, потускнела, а справа одна над другой встали три радуги. — Я мастер устраивать радуги, — похвасталось существо. — Две у меня получаются всегда, но три — это редкость. Включу-ка трансляцию, чтобы все, кто хочет, могли полюбоваться. — Так вы тут не один, то есть не одно? — встрепенулся Ластик. — Есть и другие люди? — Конечно, есть. Наши, — добавил человек из будущего, как будто это слово имело какой-то особенный смысл. Наши — Пожалуй, доста-аточно. — Магдаитиро нажало кнопочку и дождь прекратился, но радуги все еще висели над стерильно чистым городом. — Летим домой, а то я пропущу время завтрака и опоздаю к началу сериала. И потом, нужно сообщить про тебя нашим. Представляю, что начнется. Наши будут о-очень возбуждены. Многие, очень многие захотят на тебя посмотреть. Человек двадцать, а то и больше. Давно у нас не было такого потряса-ающего события. На слове «потрясающего» существо зевнуло. Ластик от неожиданности вздрогнул — успел привыкнуть к абсолютной неподвижности этого пухлого лица. Раздался звонкий щелчок. — Это мы вышли из стеклянной сферы. Теперь домой. Оказывается, над Москвой и в самом деле висела поблескивающая прозрачная полусфера, внутри которой ютился плененный город. По щекам Ластика снова потекли слезы. — А где все? Ну, которые не «ваши»? — всхлипнул он, имея в виду нормальных людей, не похожих на Магдаитиро Ямададженкинса.