Одет Ондрей Тимофеевич был нарядно: красные с серебряными разводами сапоги, узорчатый кафтан (или как он называется — такой длинный пиджак до колен, с наполовину разрезанными рукавами). А череп у него был совсем голый, то ли лысый, то ли обритый. — Благодарствуем, а токмо прибавить бы, — поклонился Митьша. — Ить три раза на ночную страсть хаживали. Што страху-то бысть. Ажбы спымали бы? За ведовство ныне огнем жгут. — Мели языком! Како-тако ведовство? — прищурился человек-кошка, и глаза блеснули опасным желтым пламенем. — Ты что, грибов поганых оелся? Оба мужика согнулись до самого пола, распрямились, снова согнулись — прямо как на физзарядке. — Сглупá ляпнул, прости, боярин, — перепуганно заблеял Митьша, и Клюв повторил: — Прости, боярин. — Аз не боярин, убогий слуга его княжеской милости, — смиренно ответил желтоглазый. — Инда ладно, Христос с вами. Надбавлю полтинку, аще убо и в Писании речено: «Коемуждо по делом его». А заради вашего утруждения усердного еще романеи поднесу, вина заморского. Понимать его речь было еще трудней, чем разговоры Митьши и Клюва, но общий смысл Ластик уловил: человек этот служит князю (должно быть, тому самому Василию Ивановичу как его — Шаинскому, Шиловскому, что-то в этом роде); «отроком» он остался доволен и готов заплатить лишние пятьдесят копеек. Вообще-то недорого, даже по меркам 1914 года, не говоря уж про 2006-й. Когда же все-таки происходит эта странная ночная история, в каком хоть веке? Что до Петра Первого, это точно… «Убогий слуга», бесшумно ступая, выскользнул в низкую дверь, и мужики остались одни. — Два тинника, а? — прошептал Клюв, толкнув товарища локтем. — Седни гульнем, Митьша! Тот зашикал: тихо, мол. Подсеменил к двери, выглянул, но тут же попятился обратно. В комнатку уже входил Ондрей Тимофеевич с серебряным подносом в руках. На подносе кроме подсвечника стоял неуклюжий глиняный штоф, две чарки и миска. — Пейте, голуби, — промурлыкал Кот Котович. — То вино боярское, сладкое, не про холопьи глотки варено. Рыжиком соленым закусите и ступайте с Богом. — А деньги? — встрепенулся Митьша. Ондрей Тимофеевич потряс кожаным кошелем, в котором звякнуло. — Обрящете, не мнись. Только зрите у меня, шпыни, чтоб без блазну. На устах запор, не то под топор. «Шпыни» истово закрестились, забожились — клялись, что будут молчать «яко рыбы водносущи» и «яко могилы зарыты». Человек с желтыми глазами согласно покивал — мол, ладно-ладно, верю. Налил каждому полную чарку. Мужики с поклоном взяли. — Ради твово благоздравия. — И, разом запрокинув лохматые башки, выпили. — Ух, духовита боярская брага, — с чувством сказал Митьша, обтерев губы рукавом. — Спаси тя Господь, добр человек. Причмокнул, потянулся за рыжиком, но гриб вдруг выскользнул у него из пальцев. Митьша жалобно всхрапнул, схватился руками за горло. — Клюв, Клювушко… — просипел он и попытался ухватиться за плечо напарника. Но тому тоже было плохо. Безносый уронил чарку на пол, сложился пополам и тихо, монотонно заойкал. Ластик раскрыл глаза пошире. Чего это они? Оба мужика осели на пол, будто их перестали держать ноги. А бритоголовый нисколько не удивился. Смотрел, как те двое корчатся — и ничего. Даже зевнул, прикрыв красногубый рот ладонью. — Ду…ше…губ, — выдохнул Митьша. — Зельем… опоил… Чем-чем? Каким еще зельем? — Околевайте скорее, псы, — лениво молвил Ондрей Тимофеевич. — Томно ждать. Отравил! — дошло наконец до Ластика. По-настоящему, ядом! Шестиклассник так и вжался затылком в жесткое изголовье. Неужели совсем-совсем отравил, насмерть?! Похоже, что так. Несчастные «шпыни» корчились на полу, разевали рты, но звуков уже не издавали — должно быть, голосовые связки парализовало ядом. Чтобы не видеть этого жуткого зрелища, не смотреть, как позевывает хладнокровный убийца, Ластик закрыл глаза. Ну, гад! Вот так, запросто, из-за мешочка с монетами, убил двух живых людей! Мамочки, зачем этому отморозку понадобился черноволосый и белолицый мертвец? Для каких ужасных дел? А когда узнает, что «отрок» жив? Что будет тогда? Раздался непонятный шорох. Ластик приоткрыл глаз и увидел, что злодей ногами перекатывает бездыханное тело под лавку напротив, запихивает поглубже. То же он проделал и со вторым трупом. Теперь возьмется за меня, задрожал Ластик. И уж готов был выскочить из гроба, кинуться за дверь, а там будь, что будет. Но преступник даже не взглянул в его сторону. Сладко потянулся, захрустел суставами. Затем взял с лавки поднос и вышел вон, прикрыв за собой створку. В комнате стало темно и до того тихо, что Ластик услышал, как клацают его собственные зубы. Кое-что проясняется, но от этого не легче В каморке было холодно, и Ластик совсем замерз, но зубы у него стучали не от озноба — от потрясения. Шестиклассник раньше только по телевизору видел, как убивают людей, но то ведь понарошке, не по-настоящему. А тут совсем рядом лежат два мертвеца. Два человека, которые еще пять минут назад были живы… Но трястись и ужасаться сейчас было некогда. В любой момент с самим Ластиком могло произойти то же самое. Он приподнялся и увидел в темноте маленькую яркую точку, светившуюся посреди противоположной стены. Дырка? Хватит дрожать, приказал себе Ластик. Надо что-то делать — пока не вернулся убийца. Первым делом проверил Райское Яблоко. Слава Богу, на месте. Потом залез на лавку и подсмотрел в дырку. Комната. Большая. Стены обиты тканью с узорами. Большой стол, около него резное кресло и несколько массивных табуретов. Подсвечники. Людей не видно. Ладно. Теперь самое время получить ответы хотя бы на самые насущные вопросы. Он сел на скамью, вытащил из-за пазухи унибук, раскрыл на 78-й странице и шепнул: — Календарь! На дисплее высветилось странное: 7113 год, неделя жен-мироносиц. А?! Что за год такой? Неужели это далекое будущее? Непохоже. Правда, в одном фантастическом романе Ластик читал, как на Земле произошла катастрофа, от которой цивилизация погибла, а немногие уцелевшие позабыли все научно-технические достижения, и человечество начало развиваться заново: сначала первобытное общество, потом рабовладельческое, за ним феодальное и так по полной программе. — Не понял, — сказал Ластик унибуку. — Как это 7113-й? И при чем тут жены? Экран мигнул, дал подробную справку. В старой Руси летоисчисление велось не от Рождества Христова, а от Сотворения Мира, которое, согласно расчетам средневековых богословов, произошло за 5508 лет до Рождения Христа. Эта система летоисчисления использовалась в Византийской империи начиная с 6 века и позднее утвердилась на восточнославянских землях. С 1 января 1700 года, по указу Петра I, Россия перешла на хронологию по европейскому образцу. До 17–18 веков в Европе не существовало единой договоренности о том, с какого числа начинается отсчет нового года. Например, в России в 9-15 веках год начинался 1 марта, а в 1492–1699 гг. — 1 сентября. День обычно определяли по церковному календарю. Неделя жен-мироносиц (мироносицкая неделя) — третья неделя после Пасхи, в продолжение которой чествуются женщины, приносившие благоуханное миро к гробу Иисуса Христа. — Про Новый год и про жен ясно. Но какой год сейчас по-нормальному? И число? Ну, если не по-церковному? — нетерпеливо спросил Ластик. Точное время 4 часа 59 минут 11 секунд 13 апреля (по западному календарю 23 апреля) 1605 года.