Радомир стряхивает пламя с ладони и, закричав, бросается вперед. Луннорожденный, встретившийся ему на пути, неожиданно тонко ахает, когда он врезается плечом в неловко выставленный щит, и оба они валятся на землю. Круглый щит откатывается в сторону, коленом он зажимает ту руку, в которой викинг сжимает меч, а после бьет его кулаком в лицо. Воин сплевывает кровь, а Радомир замирает, глядя на длинные белые волосы, заплетенные в косы. Луннорожденный смотрит на него глазами голубыми, почти прозрачными, и внутри ведуна все холодеет. Это ее он видел! – Ренэйст?.. – на выдохе произносит он, опуская занесенный над удивленной женщиной кулак. Мир вокруг темнеет, и Радомир валится на грязную землю, получив по темени удар тяжелой рукоятью меча. Глава 13. Морской змей Вкус победы не кажется ей сладким. Вязкий, наполняет рот горечью, и язык от него прилипает к небу. Смотрит она на детей Солнца, плененных ими, и становится тошно. Иные воины пируют, наслаждаясь своею победой, и только ей не радостно. Сидит дочь конунга подле огня, повернувшись спиной к шатру, в котором держат пленных, и хмурится, заламывая истерзанные мозолями пальцы. Верно ли это? Предки ее жили набегами, и земли, что принадлежат ныне роду, еще до Темных Времен были отвоеваны у другого народа. Коль это в крови, так отчего она чувствует себя столь жалкой? Ренэйст закрывает глаза, устало прижавшись лбом к своим сцепленным пальцам. Прислушивается к крикам своих братьев по оружию да жалеет, что не послушала мать. Нечего женщине делать на войне, даже самая суровая из них сломается, видя чужие страдания. Кровь южных детей, оросившая землю, порождает сомнения в волчьем сердце, и каждый стук его теперь кажется девушке ударом меча о щит. – Так ли должна встречать победу дочь конунга? Ренэйст запрокидывает голову, глядя на Ульфа Бурого, что садится у огня подле нее. В руке держит воин чашу с пряным медом, и сладкий запах смешивается с гарью, пропитавшей кожу. Ком стоит в горле, дышать тяжело, но молчит она, ведь жалобы – не удел воина из рода Волка. – Да победа ли это? Они даже не знали, что мы нападем. Не сражение, а воплощение трусости. Ульф усмехается, заслышав столь смелые суждения. Делает мужчина глоток меда из своего кубка, после чего выливает остатки в пламя, широким жестом откинув кубок в сторону. Никому не сказала она о том, что ведун знает ее имя. Хакон сразил его прежде, чем тот успел сказать больше, а теперь юноша сидит в шатре среди других пленных и молчит, словно воды в рот набрал. Тайком пробиралась она под этот полог, стояла напротив и смотрела в глаза, но так и ушла, не дождавшись ответа. – Отцы наших отцов поступали так, Ренэйст. Покоряли и отнимали, и тем полнился наш народ. Мы соблюдаем традиции наших предков для того, чтобы не потерять связь с прошлым, дитя. Лишь оно помогает нам понять, кем мы были, и решить, кем мы будем. – Однако никто и думать не желает о том, кем мы являемся сейчас. Викинг замолкает, глядя на беловолосую девичью макушку. Слишком много видит она из того, чего не замечают горячие юношеские сердца, пропитавшиеся вражьей кровью. Нет справедливости в их поступке, нет чести, с коей бились их предки. Не за честью и славой теперь отправляются они в походы, а за спасением, ведь только плодородные южные земли могут уберечь северян от гибели. Многие годы назад отказались солнцерожденные помочь им по доброй воле, и теперь их потомки расплачиваются за решение своих предков. – Неверной дорогой ты идешь, Рена, – говорит Ульф. – А брата своего чужой жизнью пытаешься заставить жить. Знаешь, не удел Витарра сражаться подле конунга. Не ему боги такую судьбу проложили. Злой взгляд голубых глаз колет, словно льдины. Белолунная поджимает губы, гневно глядя на могучего воина, и едва ли не вскакивает на ноги, столько в ней ярости от его слов. – Откуда ведомо тебе это, коль нет больше богов? – отвечает она. – Как можно знать, кому какую судьбу дали? Да и не ты ли вступился за моего брата перед конунгом, Ульф Бурый? Не ты ли пристыдил Покорителя, вынудив позволить Витарру биться наравне с другими? Воин ухмыляется, цокнув языком. Ох, и языкастые девки пошли! Характером похожа Рена на своего деда. Помнит он, сколь вспыльчив был Ленне-конунг, и словно бы видит дух почившего правителя за ее спиной. Если б позволили боги Ленне увидеть внуков при жизни, больше сына любил бы он такую внучку. Продолжает она смотреть на него, ожидая ответа, и Ульф говорит ей: – Вступился лишь оттого, что Витарр уже здесь. Что толку его мечу покоиться без дела в ножнах? Раз решил себя показать, пусть покажет, да только не одобряю я твоего поступка. Девичьи щеки алеют сильнее, и стискивает она кулаки, сдерживая свой гнев. Поднявшись на ноги, смотрит Белая Волчица сверху вниз на могучего воина, коему годится в дочери, и цедит сквозь зубы: – Не ради чьего-либо одобрения провела я Витарра на борт драккара. Виновен или нет, но он мой брат. Отчего должна идти я против него? Мы были неразумными детьми, желающими почувствовать себя героями старинных легенд. Я не позволю принижать его лишь потому, что кто-то должен быть виновен. – Смелые суждения. Только сможешь ли ты быть такой же храброй, когда конунг призовет тебя к ответу? Ренэйст цокает языком, откидывая за спину белые волосы, заплетенные в косу. Смотрит она с упрямством, гордая и непоколебимая, но Ульф видит тень страха в глубине ее глаз. Страшит ее будущее, нити судьбы слишком плотно обхватили ее шею, и теперь не может она вдохнуть. Не знает, куда идти и кому верить. Мало ли из их племени были так же напуганы в свой первый поход, когда познавали вкус истины? – Когда меня призовут к ответу, – тихо отвечает ему воительница, – я буду готова. Обратный путь занимает куда больше времени, ведь теперь корабли их полнятся добычей. Стоя на борту кнорра, вглядывается Белолунная в водную гладь, ощущая, как смотрят ей в спину недобрые глаза. Он не отвернется, даже если она посмотрит прямо на него, и ни за что не скажет, откуда ведомо ему ее имя. Не дают ей покоя мысли о том, как в ночь испытания услышала голос, зовущий по имени. Никого, кроме Хейд, не было подле нее возле потока, и Рен убедила себя в том, что собственное имя почудилось ей в шуме воды. Она оглядывается на ведуна и чувствует, что ни в чем не может быть уверена. Юноша сидит среди иных пленных, прижимая к груди хрупкую девушку. Жмется она к нему в поисках защиты, цепляясь пальцами за порванную рубаху. Ведун прижимается щекой к ее макушке, шепча что-то успокаивающее, но какие слова могут успокоить сейчас, когда родной дом сожжен дотла, а впереди их ждут лишь холод и лунный свет? Ренэйст хмурится, наблюдая за ними, и ловит на себе злой взгляд. Крепче прижимает солнцерожденный девчонку к себе, глядя на дочь Луны загнанным зверем, и та лишь цокает языком, отвернувшись. Знает Ренэйст, что, рано или поздно, она получит от него ответы на все вопросы, которые только захочет задать. В Чертоге Зимы у него будет много времени, чтобы смириться. Внимание дочери конунга привлекает Ове, что тревожно вглядывается в водную гладь под веслами их кораблей. Ренэйст пересекает палубу и приближается к встревоженному побратиму, взглядом находя Хакона. Мужчина о чем-то разговаривает с Ульфом Бурым, стоя у противоположной стороны кормы, и она решает не беспокоить его раньше времени. Приблизившись к Товесону, Белолунная кладет ладонь на его плечо, переводя взгляд на океанскую воду. Страх окутывает ее сразу же, стоит ей только посмотреть на лазурные волны, и невольно отступает девушка на шаг назад. Видится ей, как волны, поднявшись до самых небес, всей своей несокрушимой мощью обрушиваются на нее, и Ренэйст приходится собрать в кулак все свое мужество, дабы не поддаться ужасу. – В чем дело? – тихо спрашивает она. – Ты бледен, словно саму Хафгуфу увидел. Ове глубоко вдыхает, дрожащими пальцами убирая за ухо тонкую косичку, заплетенную у виска. Вспоминая, сколь спокоен он был во время испытания, даже когда тролль гнался за ними, Ренэйст не может представить, что могло испугать его. Вдвоем стоят они подле борта, и, подняв на посестру взгляд серых глаз, отвечает он едва ли не шепотом: – Хафгуфа или нет, но в воде что-то есть. Подобные шутки больше подходят Ньялу, оттого и не думает она, что может Ове пугать ее ради забавы. Ведомо ему, сколь страшат Белолунную глубокие воды, и, даже пожелав подшутить подобным образом, не стал бы он поступать так с ней. Отпустив плечо воина, Рена вновь вглядывается в поверхность воды. Испуганный вскрик невольно срывается с ее губ, когда по кораблю проходит крупная дрожь, словно бы что-то с силой ударяет по днищу. Поспешно отскакивает воительница в сторону, потянув за собой побратима, и замирают они, прислушиваясь. На других кораблях так же начинается суматоха, луннорожденные, что не заняты греблей, льнут к бортам, тревожно вглядываясь в поверхность океана, по которой проходит легкая рябь. Видит на идущем подле них драккаре своего брата, и Витарр взволнованно смотрит на нее в ответ. Плечи ее обхватывают мужские руки, отодвигая в сторону, и на место своей возлюбленной становится Хакон. Ренэйст делает шаг к нему, положив руку на крепкое плечо Медведя, словно прикосновение к нему может избавить ее от страха. – Что там такое, Один вас задери? – Что-то было в воде! – Тень от весла на волны криво легла, а вы боитесь, словно детеныши. – Вода волнуется. Там что-то есть. – Там не может ничего быть. Все давно уже мертво. Дрожь более сильная, чем ранее, проходит по кораблям, и разговоры смолкают. Пленники прижимаются друг к другу, словно это может сберечь их, и женщины прячут детей, плачущих и напуганных, в своих руках. От страха прекращает Ренэйст дышать, ногами чувствуя, как что-то могучее касается дна кнорра, слегка подкидывая его на волнах, и волнение это передается от воина к воину, подобно пожару. – Замрите! – рявкает конунг. Корабли застывают среди океана, волны которого начинают бурлить так, как вскипает вода в котле. Нарастающий гул заставляет бороться с желанием зажать уши ладонями, словно слепые щенки, оглядываются дети Луны по сторонам, не ведая, что может издавать подобный звук. Грубая рука Хакона мягко, но крепко сжимает ее ладонь, и Ренэйст прижимается к его боку, подобно солнцерожденной девушке, замершей в руках ведуна. Он появляется из морской бездны, живое воплощение легенд, и океан расступается перед ним. Гладкое и гибкое тело извивается кольцами, на которых в лучах Солнца влажно блестит чешуя. Рев, вырвавшийся из глотки чудовища, пронзает, подобно сотне стрел, и в ужасе смотрят северяне на него, не в силах поверить своим глазам. Морской змей предстает пред ними, являя собой чудовищную мощь. Не иначе как сам Ермунганд, сын Локи, Мировой Змей явился по их жизни, разгневанный тем, что нарушили корабли детей Луны его мертвый сон. Змей распахивает пасть, пронзая небеса громогласным рыком, и бьет могучим хвостом по водной глади, поднимая штормовые волны. Вода заливает борт кнорра, и после этого воины словно пробуждаются ото сна. Изрыгая проклятия, мечутся они по палубе в поисках своего оружия, да разве могут их мечи и копья навредить ему? Ни одна ее стрела не собьет даже чешуйку с тела чудовища, Ренэйст даже не сомневается в этом. Видит она, как корабли, коим удалось оказаться позади морского змея, стремятся отплыть как можно дальше. С силой налегают они на весла, унося судна прочь, в то время как вниманием Мидгардсорма овладевают три корабля, что замирают перед ним. Ганнар отдает приказ начинать грести, да только что толку? Не суметь им скрыться от чудовищного сына самого Локи, вмиг нагонит, не оставив от них ни следа. Драккарам легче, ведь нет на них тяжкого груза, мешающего плыть быстрее. Воины кидают в змея копья, и тот, взревев вновь, бьет гибким хвостом, сбивая мачту кнорра. С громким треском ломается древесина, лопаются канаты, удерживающие свернутый парус, и мужчины разбегаются в стороны, да только не всем удается избежать удара. Громкий крик Ове, полный боли, разрывает ей сердце, и Ренэйст бросается вперед. В ужасе оглядывается она, пытаясь найти своего побратима, и с противоположной стороны от упавшей мачты появляется перед ней Ньял. – Под парусом! – рявкает Олафсон, бросаясь в нужную сторону первым. На подмогу к ним спешат еще двое воинов. Вчетвером им удается поднять парус и вершину мачты, вытаскивая из-под завала Ове и тех, кому посчастливилось выжить; большинству пленных и луннорожденных, которым не удалось избежать столкновения, падающей мачтой переломило хребты. Товесон стонет от боли, зажимая ладонью левую сторону своего лица. Сквозь пальцы его льется кровь, и рычит он сквозь зубы: – Мой глаз!.. – Это лишь глаз, Ове, – рычит дрожащим от волнения голосом Ньял, – потому мы и рождаемся с двумя! Но для лучника потеря глаза – великое горе, ведь как будет целиться он, имея лишь одно око? Ренэйст дрожащими пальцами придерживает побратима за плечи, оглядываясь по сторонам. Разгневанный змей обвивается вокруг кнорра, стискивая его в смертельных объятиях, и сквозь шум суматохи слышит она, как трещит древесина их судна. Ове прижимается лбом к ее плечу, с трудом стоя на ногах после удара, и Волчица крепко обнимает его, подняв испуганный взгляд на Ньяла. Рыжеволосый юноша выглядит растерянным и испуганным; могли ли допустить они мысль, что первый их набег окончится так? Конунг велит покинуть кнорр, спрыгивая в воду, дабы перебраться на драккары. Быть может, пока чудовище будет занято опустевшим кнорром, им удастся отплыть достаточно далеко, чтобы у него не возникло желание преследовать их? Нельзя оставаться здесь, вот-вот погибнет корабль, сжатый смертоносными тисками. Ренэйст оглядывается на Хакона, и тот, обрубая веревки, сдерживающие пленных, кивает ей в сторону борта, велев тем самым следовать приказу конунга. Вместе с Ньялом подводят они Ове, помогая ему взобраться ногами на корму, и с драккара в воду прыгает Хейд. Островитянка подплывает как можно ближе к кольцам морского чудовища, откинув с лица темные волосы, и кричит, протянув руку: – Держись, Ове! Я ловлю тебя! Из подола своей рубахи Олафсон делает для него повязку, и она уже насквозь пропитана кровью. Ослабевший юноша выскальзывает из рук своих братьев по оружию, погружаясь в воду, и Хейд тут же ныряет за ним, помогая лучнику всплыть на поверхность. Придерживая его голову над водой, Хейд, испуганно глянув на змея, с трудом плывет назад, к драккару, где уже другие воины помогают ей поднять Ове наверх. Убедившись, что дальше о нем позаботятся, Ньял хватает девушку за плечи и кричит, стремясь перекричать царящий вокруг хаос: – Я прыгну первый, а ты – за мной! Клянусь, Рена, я поймаю тебя, просто прыгни! Не дожидаясь ответа, Ньял ловко перепрыгивает через борт корабля, и в следующий же миг огненная его макушка исчезает под водой. Кнорр практически пуст, последние воины прыгают в воду, и Ренэйст оглядывается назад, стараясь найти Хакона. Он стоит с другой стороны, помогая спрыгнуть в воду солнцерожденным детям, и конунгова дочь все же ставит одну ногу на покрытую трещинами перекладину, борясь со сковывающим ее ужасом. С самого детства боится она воды, и совершить подобный прыжок – чистое безумие. Как может она окунуться в темные эти глубины, не испытывая при этом страха? Белолунная крепко жмурится, подаваясь вперед, но среди треска древесины, не выдерживающей силы сдавливающих корабль змеиных колец, она слышит тонкий девичий крик: – Стойте! Помогите нам! Обернувшись, замечает Белая Волчица ту самую славянку, которую видела в объятиях ведуна. Перепрыгивая через появляющиеся в палубе разломы, подбегает Ренэйст к ней, замечая и самого ведуна, что пытается выдернуть из-под рухнувшей мачты придавленный ею конец веревки, которой они связаны. Солнцерожденный кидает на нее полный ненависти взгляд, ладони его стерты в кровь, и он дергается вперед, стремясь закрыть своим плечом хрупкую девушку, когда луннорожденная выхватывает небольшой нож, покоящийся на ее поясе. Опустившись на одно колено, Рена разрезает веревки, связывающие тонкие девичьи запястья, после чего поворачивается к ведуну. Их взгляды встречаются, и она видит, сколько гнева и ненависти плещется на дне карих глаз. Едва став свободным, юноша тут же вскакивает на ноги, притягивая к груди свою возлюбленную. Ведун оглядывается по сторонам, быстрым шагом направляясь к корме, и Ренэйст спешит следом, чувствуя, как с каждым шагом, что приближает ее к воде, ей становится все тяжелее идти. Но боги жестоки, как и чудовища, рожденные в ужасающем союзе. Змей сжимает кольца сильнее, и кнорр разламывается на две части прямо под ногами ведуна. Ренэйст бросается вперед, хватая его за плечи, спасая тем самым от падения, и свет Солнца над их головами закрывает голова чудовища. Испуганно замирают они, три мышки перед могучим хищником. Нет им спасения. – РЕНЭЙСТ! Хакон замирает с противоположной стороны разлома, глядя на свою возлюбленную в бессильной ярости. Он протягивает руку, с трудом устояв на досках, что распадаются буквально под ногами, и велит ей прыгать. Опустив взгляд, смотрит конунгова дочь на пропасть, что распахивает пасть перед ними, и, обернувшись, крепко сжимает ладонью плечо ведуна, заставляя его посмотреть на нее. – Брось ее! – кричит она, второй рукой указывая на Медведя. – Он поймает! Иначе мы все погибнем! Лицо юноши перекашивает от злобы, когда понимает – у него нет иного выхода. Отстранив от себя жмущуюся к его груди девушку, солнцерожденный обхватывает руками влажное от слез лицо. Вглядываясь в глаза, что-то говорит, но из-за стонов умирающего корабля Ренэйст не может разобрать ни слова. Ведун целует ее, резко прижавшись губами к губам, после чего подхватывает на руки, кидая ценную свою ношу в сторону Хакона. Берсерку удается поймать девушку за руку, сжав тоненькое запястье в своей хватке, после чего он отступает на шаг, прижимая ее к груди. Мужчина хочет что-то крикнуть, но ему приходится отступить, ведь в следующий миг хвост змея, подобно хлысту, опускается на палубу, окончательно разбивая кнорр на части. Ей становится так страшно, что она словно бы прекращает бояться. Видит над головой голубое небо, и весь мир словно замирает. Не слышит ничего, кроме стука своего сердца, и не может вымолвить ни слова.