– Я думала, ты не придешь, Радомир. – Я и не пришел. Путь мой идет дальше, мимо ваших костров. Взгляд ее становится тусклым, а улыбка меркнет, и ведун чувствует себя виноватым. Он отводит глаза, не зная, куда себя деть, в то время как Весна делает шаг вперед. Снимает она венок и, приподнявшись, надевает его на голову ведуна, подарив ему мягкую улыбку. Юноша выглядит растерянным, и Весна тихо смеется. – Куда бы ни вели тебя дороги, – говорит она, – пусть путь твой будет легким, Радомир. Он облизывает пересохшие от волнения губы и, сделав шаг вперед, берет узкие ладони девушки в свои руки, вглядываясь в зеленые ее глаза. Под светом Солнца им никуда не сбежать друг от друга, не скрыть своих дум. Весна в трепетном волнении ожидает, что же скажет ей ведун, но Радомир медлит, словно собираясь с мыслями. – Отправил меня Ратибор в лес, на поиски цветка папоротника. Этот цветок будет моим подарком тебе. Я преподнесу его твоему отцу, когда буду просить отдать мне тебя в жены. Лицо девушки бросает в краску, и она сильнее сжимает пальцами ладони ведуна, что держит ее за руки. С того разговора подле дома Радомира прошло уже много времени, и она не думала, что юноша столь серьезно воспримет ее слова. Но вот он, стоит перед ней, поджимает губы и глядит уставшими карими глазами, ожидая ее решения. Ждет Радомир, что же скажет она ему в ответ на его желание преподнести Велимудру папоротников цвет. Качает Весна головой и, протянув руку, накрывает ладонью скулу юноши, вглядываясь в его глаза. – Тебе не нужен папоротников цвет, чтобы я любила тебя. Мое сердце уже твое. Усталое лицо ведуна озаряет радостная улыбка, и, обхватив ладонями лицо девушки, он склоняется вниз, прижавшись своими губами к ее губам. Весна удивленно ахает, но не успевает она понять, что произошло, как Радомир выпрямляется. Уши его горят от смущения, он улыбается ей, радостный и смущенный. – Лишь тебе могу вручить я свою жизнь, Весна, – тихим голосом говорит ведун, доверяя ей самый страшный секрет, – но Велимудр должен знать, что ради тебя я сделаю все, что угодно. Он не должен думать, словно со мной ты будешь несчастна. – Но мой отец не думает так, Радомир, – возражает она. – Почему ты думаешь, что должен что-то доказывать? – Я не думаю. Я знаю. Ведун вздыхает, переводя взгляд поверх головы девушки. Солнцерожденные продолжают празднество, но кидают на них любопытные взгляды, хихикая. Знает Радомир, что, хоть и уважает народ детей Солнца ведунов, да после последнего нападения варягов не верят им столь сильно, сколь верили ранее. Множество солнцерожденных обладают великим Даром, но в то роковое мгновение никто из них не смог защитить свой дом. Даже предупреждения Святовита оказались лишь пустым звуком, и потому должен Радомир доказать Велимудру, что дочь его рядом с ним будет счастлива. Он склоняется к ней, вернув венок на русую макушку, и, оставив легкий поцелуй на ее щеке, шепчет: – Я возвращусь назад быстрее, чем догорят костры. И она, улыбнувшись улыбкой нежной и грустной, отвечает: – Я буду ждать тебя здесь. Я всегда буду ждать тебя. Большого труда стоит ему не обернуться, хоть и знает он, что Весна смотрит ему в спину. Радомир силится заставить ее поверить, что уверенности у него столько же, сколько в ней – надежды, но не всякую ложь можно выдать за истину. Лес манит уютной тенью своей кроны, но Радомир не спешит нарушать его границы. Ведун медленно сжимает и разжимает кулаки, и сердце его стучит так громко, что заглушает весь остальной мир. Не сможет лес ему навредить, он с детства знает эту истину, но дышит тяжело и рвано, когда голову его, подобно мутной воде, полнит тревога. «Беги в лес, Радомир! Беги, сынок, лес мудр, он защитит тебя! Он не пустит врага в свою синь, беги же, ручеек, я скоро тебя догоню!..» Она не солгала только в одном – лес и правда его защитил. Радомир понимает, что что-то не так, когда птицы прекращают петь. Оглядывается по сторонам, но не видит между деревьев просвета, что помог бы понять, в какой стороне выход из чащи. Радомир прикасается ладонью к покрытому мхом стволу ближайшего дерева, прикрывая глаза. Пытается понять, куда держать ему путь, но лес молчит, глух и безразличен к его словам. Вздохнув, убирает юноша руку, вновь продолжая идти куда глаза глядят. Что еще остается ему? Ратибор учил, что, коль заблудился, нужно оставаться на месте, но Радомиру этого не понять. Коли потерян, какая разница, как далеко зайти? Быть может, одна из этих дорог приведет домой. Народ его верит в то, что лес хранит само таинство жизни. Из поколения в поколение ведуны обращают к нему свои просьбы, черпая силы и обретая покой. Потому сюда и направил его Ратибор, надеясь, что здесь смирится Радомир с тяжестью, что возложена на плечи его по закону крови. Но боль утраты куда сильнее благоразумия, и упрямится юноша, не желая покоряться жестокой Судьбе. Радомир останавливается лишь тогда, когда тропа выводит его к иве, чьи густые ветви касаются зеркальной поверхности тихого озера. Он знает это место и невольно отступает на шаг, выставляя перед собой согнутую в локте руку, желая защититься. Внимание его привлекает тихий плач, доносящийся со стороны дерева, и медленно подходит ведун ближе. Убирает в сторону тонкие ветки древней ивы, что стоит здесь еще с тех самых пор, когда боги ходили среди людей, и заглядывает в густую крону. Возле самых корней, тихо плача, сидит маленький мальчик, вытирая слезы дрожащими руками. Как мог здесь оказаться ребенок? Впрок задаться этим вопросом, да только делает Радомир шаг, позволяя ивовому пологу сомкнуться за спиной. – Не плачь, дитя. Я помогу тебе. Он опускается на одно колено, положив ладонь свою на детское плечо. От ребенка пахнет гарью и кровью, ноги его черны от пепла и грязи. Всхлипнув, мальчик медленно поворачивает голову в его сторону, и внутри Радомира все холодеет от ужаса. На него смотрят его собственные заплаканные глаза. Это он десять лет назад прибежал к этой самой иве и прятался в ее корнях, пока Ратибор не нашел его. Это он пах гарью и кровью, а ноги его были черны от пепла и грязи. Мальчик смотрит на него глазами, красными от слез, и, шмыгнув носом, тихонько шепчет: – Они уже здесь. Отшатнувшись, вскакивает ведун на ноги, но стоит ему выпрямиться, как ива исчезает. Все вокруг меняется, и сам он становится другим. Порыв невиданной силы кидает холодные белые лепестки ему в лицо, и он щурится, прикрывая глаза ладонью. За спиной Радомира зеленеет листвою лес, перед ним – белый снег, что сияет под светом Луны. Облаченная в белое платье, с венком из застывших цветов на голове, стоит перед ним девочка, и босые ноги ее красны от холода. Смотрит на него голубыми глазами сквозь тонкие пряди белых волос, падающих на лицо, и взгляд у нее вовсе не детский. Радомир смотрит на нее, и все вокруг леденеет. – Рядом, – говорит она. Лицо ее идет трещинами, из которых по коже бежит голубая кровь. Девочка распахивает рот в беззвучном крике, рассыпаясь белым пеплом, и в мире не остается ничего, кроме снега и бледного света безучастной Луны. Радомир кричит, закрывает лицо руками, но холод пробирает до самых костей, заполняя собой его нутро. Слышится ему волчий вой и когда, казалось, силы должны были покинуть холодное его тело… Он открывает глаза. Радомир рывком садится, пальцами сжимая мягкую траву под собой. Спиной прижимается к стволу раскидистой ивы, в чьих корнях погрузился в сон, и это – то же проклятое дерево. Рубаха прилипает к его мокрой от пота спине, зубы стучат друг о друга, словно он до сих пор окутан холодом. Подобно рыбе, открывает рот, не в силах сделать даже малейший вдох. Внимание его привлекают тихие шаги, и сквозь ивовые ветви видит чью-то тень, которая словно плывет над землей. Хрипя, перебирает юноша ногами по траве, стремясь отодвинуться как можно дальше, спиной упираясь в древесный корень. Осязаемым становится видение, беда идет по его душу. Ему некуда бежать. Ветви расступаются, образовывая проход, а трава не приминается при каждом шаге, словно бы она и вовсе не ступает по ней. Смотрит на него глазами зелеными, как само сердце леса, и белоснежные волосы ниспадают до самых пят. Юная и нежная, с цветами, вплетенными в непокорные локоны, подходит ближе и узкой своей ладонью прикасается к его влажному от пота лицу. Радомир опускает ресницы, чувствуя, как отступает тяжесть пережитого, а по телу его парным молоком разливается покой. – Далеко же ты забрел, ведун, – с материнской лаской говорит она, пальцами второй руки мягко приподняв его подбородок. – Тяжки думы твои. Не то ищешь, для чего пришел. Радомир и не помнит, зачем шагнул под своды леса. Лишь тьму видит перед собой, предчувствием беды полнится сердце. Дева мягко обхватывает лицо его ладонями и, наклонившись, касается губами лба. Солодом и можжевельником пахнет от нее, хлебом и молоком, землей и кровью. Теплом опаляет, холодом веет, и тайнами полнятся ее думы, подобно резному ларцу с драгоценностями. С жадностью вдыхает он аромат ее волос, падающих ему на лицо, и подается вперед, распахнув губы в молчаливой мольбе. – На что мне Дар, – шепчет он губами сухими, – если все уже решено? – Коль было бы все решено, оставили бы тебе боги твое наследство? Дева мягко сжимает его руки своими ладонями, помогая подняться. Тело кажется невесомым, не ощущает он ни тяжести, ни усталости. Ведет она его прочь от ивы, держит крепко и нежно, не давая свернуть с пути, и шагает за ней ведун покорно и трепетно, как дитя за своею родительницей. Макушка ее бела, как у древней старухи, и кажется ему, что волосы эти видел он в месте ином. Там, среди снега и ночи, на берегу грохочущей холодной водою реки… – Хоть все силы отдам, не спасу от беды. – Не спасешь, – кивает она. – От беды не спасать, от нее защищать нужно. Коль придет, так расправь плечи, ведун, да твори свое ведовство. Довольно прятаться за ивовыми ветвями. Если не ты, то кто? Ведун не отвечает. Смотрит на то, как нежной рукой своею она проводит по еловым ветвям, что склоняются до самой земли, и лес тянется к ней. Совсем юной кажется она, но в зеленых этих глазах видит он тоску, которую нельзя прожить за одну жизнь. Неуловимо знакома ему, родной кажется, да только как возможно такое, коли впервые пересеклись их дороги? Дева молчит, все ведет его сквозь чащу, и лес кланяется перед ней, расступается, как перед хозяйкой. И тогда он понимает, кто перед ним. Дева останавливается, едва меж стволов деревьев появляется просвет, и оборачивается. Взгляды их встречаются, темная зелень хранит тайны веков, и она улыбается ему нежно и печально. Узкой ладонью вновь прикасается она к его лицу, тихим голосом говорит: – Прощай, ведун. В руки твои вложены нити Судьбы, так выбери верную. И он кланяется ей, коснувшись пальцами земли. – Спасибо. Идет прочь, не оглядываясь, ибо знает – за спиной его никого нет. Боги покинули их, но не все. Лик девы с белыми косами все так же ясно стоит у него перед глазами. Знает он самый большой секрет, который отныне будет хранить до самой смерти. Ходит по лесам и полям Мать Сыра Земля, явившая ему свой лик, из чащи лесной выведшая. Когда иные ушли, продолжает оберегать она свои владения от зла и хвори, ибо не богиня, а сама суть природы, и не смеет покинуть тех, кто отчаянно нуждается в ее защите. Там, под пологом пушистых еловых ветвей, нашла она свой последний оплот, который отныне он должен беречь от врага. Лес остается позади, а в руках у него нет цветка папоротника. Только важно ли это? Не за тем отправлял его Ратибор в лес. Знал ли старейшина, кого встретит его преемник под кронами древних дерев? Коли и ведал, да только не признается, старый лис. Добился он своего, заставил ведуна лицом к лицу встретиться с собственным страхом да выйти из владений Хозяйки полным сил. Что до Весны – вместо цветка папоротника он отдаст ей в качестве свадебного дара свое сердце. Солнце все так же светит над его головой, и Радомир закрывает глаза, делая глубокий вдох. Сколько же провел он, блуждая в чаще, коли пусто поле и нет на нем следов от костров? Тишина эта пугает его, бьется в груди сердце загнанной птицей, и мечется в нем предчувствие беды. Не сразу, но чувствует он запах гари, запах страха и крови и, распахнув глаза свои, оборачивается, глядя в сторону дома. – Нет, – стонет он, хватаясь за волосы, с силой сжимая пальцами и смотря на столпы черного дыма, тянущегося в небеса, – нет, нет, нет! Большеречье охвачено огнем. Глава 12. Дым над рекой Их легкие драккары без труда проходят по руслам рек, пропуская завоевателей в глубь чужого материка. На мелководье корабль начинает царапаться о дно, и тогда сходят воины на берег, да на крепких своих плечах переносят его к полноводью. Моменты эти особенно нравятся Ренэйст в их путешествии, равно как и привалы на берегу. Ставят они шатры, сидят у огня, и льются по землям солнцерожденных песни северян. Единственное, что не любо ей – Солнце. Слишком яркое, слишком жгучее, щиплющее за щеки и мешающее видеть, оно заставляет ее тосковать по бледному свету Луны, под которым снег сияет тысячами звезд. Даже слой тюленьего жира, коим они вынуждены покрывать свою кожу, плохо спасает от этого жара, но особенно забавно смотреть на Ньяла. Лицо и руки рыжеволосого воина покрывает такая россыпь веснушек, что он кажется едва ли не коричневым. Олафсон огрызается в ответ на шутки иных воинов и втирает тюлений жир в кожу так ожесточенно, словно бы это может помочь ему стереть с себя поцелуи южного светила. Драккары быстры, но не вместительны, и потому не берут они добычу на борт своих кораблей. Оттого, опережая их, первыми в путь отправляются кнорры. Грузовые эти корабли до Темных Времен ничуть не уступали своим военным собратьям. Северные ветра более не наполняют их паруса, загруженные провизией суда гораздо медленнее на гладком морском полотне, но лишь на кноррах могут они доставить на родину свой улов. Продолжая налегать на весло, Рен оборачивается, глядя на идущий следом корабль. Вздымаются над зеркалом вод крепкие весла, толкая кнорр вперед, широкой грудиной прорезая застывшие волны, и среди мощных фигур рослых воинов, что кажутся черными в свете Солнца, видит она растрепанного своего брата. Вороном выглядит Витарр на их фоне, загнанной в ловушку птицей, слишком гордой, чтобы просить о помощи, и потому рвущей крылья о терновый куст. Даже здесь, вдали от Чертога Зимы, он хмур и нелюдим. Ренэйст никогда не тосковала по дому. Взращенная этими стенами, только и думала она о том, как бы скорее их покинуть. Всякий волчонок стремится сбежать из норы, да не каждый сознается в том, что хочет вернуться. Бликами Солнца с поверхности реки смотрят печальные материнские глаза, тревожат душу, вкладывают в сердце думы, которые гонит от себя Ренэйст злым кивком головы. Не носить ей ключа у пояса, тяжелые ножны ему замена. Сколько бы горьких слез ни проронила Йорунн-кюна, дочь у нее – валькирия, а не владычица над пламенем домашнего очага.