Молчание. Потом: — Могу показать ему попку. — Что? — Что слышала. — Э-э-э… Вместо чего? — В дополнение. Молчание. Потом Рози сказала: — Ну, во всяком случае, не помешает. — Привет, миссис Хигглер, — сказал Толстый Чарли. — Я хочу получить назад перо. — С чего ты взял, что твое перо у меня? — вопросила она, сложив руки на огромной груди. — Мне сказала миссис Дунвидди. Это как будто миссис Хигглер удивило — впервые. — Луэлла сказала тебе, что перо у меня? — Вот именно. — Я взяла его на хранение. — Миссис Хигглер махнула на Дейзи кружкой кофе. — Не думаешь же ты, что я стану говорить при ней. Я ее не знаю. — Это Дейзи. Ей вы можете сказать все, что сказали бы мне. — Она твоя невеста, — проворчала миссис Хигглер. — Я слышала. Толстый Чарли почувствовал, как заливается краской. — Она не моя… На самом деле мы не… Мне нужно было как-то освободить ее от человека, который угрожал ей пистолетом. Это показалось самым простым выходом. Миссис Хигглер посмотрела на него внимательно, глаза за толстыми стеклами очков как будто блеснули. — Я это поняла. Во время песни. Перед аудиторией. — Она покачала головой, как это делаю старики, размышляя о неразумии молодых. Потом открыла сумочку, достала из нее конверт и протянула Толстому Чарли. — Я обещала Луэлле сохранить его. Толстый Чарли вынул из конверта перо, основательно измятое в ту ночь, когда он, сам о том не зная, изо всех сил сжимал его во время сеанса. — Ладно, — сказал он. — Перо. Замечательно. А что теперь? — Он повернулся к миссис Хигглер. — Что мне теперь с ним делать? — Ты не знаешь? Когда Толстый Чарли был маленьким, мама советовала ему считать до десяти и лишь потом выходить из себя. Вот и сейчас он неспешно сосчитал про себя до десяти и лишь потом вышел из себя. — Разумеется, я не знаю, что с ним делать, глупая вы старуха! За последние две недели меня арестовали, я потерял невесту и работу, видел, как моего воображаемого брата поглотила на Пиккадилли-серкус стена птиц. Я носился взад-вперед через Атлантический океан, как какой-нибудь сбрендивший шарик в пинг-понге, а сегодня вышел перед большим количеством людей и спел, потому что мой бывший босс-психопат прижал дуло пистолета к животу девушки, с которой я обедал. Я всего лишь пытаюсь разобраться в том хаосе, в который превратилась моя жизнь с тех пор, как вы — вы, а не кто-нибудь другой! — посоветовали мне поговорить с братом. Поэтому нет. Я не знаю, что мне делать с этим чертовым пером. Сжечь его? Порубить и съесть? Построить вокруг него гнездо? Выпрыгнуть в окно, держа перед собой? Миссис Хигглер посмотрела на него как угрюмый ребенок. — Следовало спросить у Луэллы Дунвидди. — Сомневаюсь, что это возможно. Когда я к ней заезжал, вид у нее был неважнецкий. К тому же у нас мало времени. — Отлично, — вмешалась Дейзи. — Перо у тебя. А теперь можно нам поговорить о Грэхеме Хориксе? — Это не просто перо. Это перо, которое я получил в обмен на брата. — Так обменяй назад и давай займемся делом. Не можем же мы так все оставить. — Это не так просто, — возразил Толстый Чарли, но вдруг умолк: подумал о словах, которые сам только что произнес, и о ее ответе. И с восхищением посмотрел на Дейзи. — Господи, какая же ты умная! — вырвалось у него. — Стараюсь. А что я такого сказала? Четырех старушек под рукой не было, но имелись миссис Хигглер, Бенджамин и Дейзи. Обед почти закончился, поэтому метрдотель Кларисса с удовольствием к ним присоединилась. У них не было земли четырех разных цветов, но был белый песок с пляжа при отеле и черная земля с клумбы перед входом, красная глина из проулка за зданием и цветной песок в пробирках из сувенирной лавки. Свечи, которые они позаимствовали со столиков возле бассейна, были маленькими и белыми, а не высокими и черными. Миссис Хигглер заверила, что все нужные травы растут на острове, но Толстый Чарли попросил Клариссу принести с кухни букет ароматических трав для бульона. — Думаю, самое главное тут — вера в себя, — объяснил он. — Детали — вещь второстепенная. Важна атмосфера магии. В данном случае атмосферу магии вовсе не помогал сгустить ни Бенджамин Хигглер, который то и дело оглядывал стол и разражался хихиканьем, ни Дейзи, которая постоянно напоминала, что весь ритуал несусветная чушь. Миссис Хигглер бросила ароматический букет в миску с оставшимся после обеда белым вином. Потом начала гудеть и жужжать. Подстегивая остальных, она подняла руки, и вскоре они стали ей вторить — в целом звучание напоминало рой пьяных пчел. Толстый Чарли ждал, когда что-нибудь произойдет. Ничего не происходило. — Толстый Чарли, — подала вдруг голос миссис Хигглер. — Ты тоже гуди. Толстый Чарли сглотнул. Бояться тут нечего, сказал он самому себе. Он же пел перед полным залом, он же прилюдно предложил руку и сердце женщине, которую едва знает. После такого гудеть — проще простого. Он уловил ноту, которую издавала миссис Хигглер, и дал ей вибрировать у себя в горле… Сжал покрепче перо. Сосредоточился и загудел. Бенджамин перестал хихикать. Его глаза расширились, на лице отразился испуг, и Толстый Чарли уже собрался перестать гудеть, чтобы выяснить, что его так встревожило, но жужжание было теперь внутри него, и свечи замигали… — Посмотрите на него! — воскликнул Бенджамин, — Он… … Толстый Чарли спросил бы, что же с ним не так, но было уже слишком поздно. Туманная завеса разомкнулась. Толстый Чарли шел по мосту, по длинному белому пешеходному мосту над бескрайней серой водой. Чуть впереди, посреди моста на деревянном складном стульчике сидел мужчина. И удил рыбу. Глаза и лоб ему прикрывала зеленая фетровая шляпа. Он словно бы дремал и, когда Толстый Чарли приблизился, даже не шевельнулся. Тем не менее Толстый Чарли его узнал и положил руку ему на плечо. — Я так и знал, что ты все подделал. Никогда не верил, что ты по-настоящему мертв. Человек на стульчике не двинулся с места, но улыбнулся. — Много ты знаешь о смерти, — сказал Ананси. — Я мертв, мертвее не бывает. — Он с удовольствием потянулся, вытащил из-за уха тонкую черутту и прикурил от спички. — Ух. Я мертв. И на какой-то срок, пожалуй, таким и останусь. Если время от времени не умирать, люди начинают принимать тебя как должное. — Но… — возразил Толстый Чарли. Призывая к молчанию, Ананси приложил палец к губам, потом подобрал удочку и, крутя ручку, начал втягивать леску. Толстому Чарли он указал на сачок. Толстый Чарли за ним нагнулся и подставил отцу, который опустил в него бьющуюся серебристую рыбину. Ананси извлек из пасти рыбы крючок, потом бросил рыбину в белое пластмассовое ведро. — Ну вот, — сказал он. — Обед на сегодня есть. Тут до Толстого Чарли дошло, что, когда он сел за стол с Хигглерами, был поздний вечер, а здесь — где бы он ни очутился — солнце стояло низко, но еще не зашло. Сложив стульчик, отец отдал его Толстому Чарли вместе с ведром. Они пошли по мосту. — Знаешь, — сказал мистер Нанси. — Я всегда думал, что если ты когда-нибудь придешь со мной поговорить, я столько всякого тебе расскажу. Но ты и сам по себе неплохо справляешься. Так что тебя сюда привело? — Не знаю. Я пытаюсь разыскать Женщину-Птицу. Хочу отдать ей назад перо. — Не следовало тебе связываться с такими людьми, — беспечно ответил отец. — От таких добра не жди. А она та еще птица. Сплошные обиды. Но она трусиха. — Это из-за Паука… — начал Толстый Чарли. — Сам виноват, — прервал ее отец. — Позволил старой перечнице отослать куда-то половину себя. — Я был всего лишь ребенком. Ты-то почему ничего не сделал? Ананси удочкой сдвинул шляпу на затылок. — Старуха Дунвидди не смогла бы сделать с тобой ничего, чего бы ты сам ей не позволил, — сказал он. — Ты ведь мой сын. Толстый Чарли это обдумал, потом спросил: — Но почему ты мне ничего не сказал? — Ты и так неплохо справлялся. До всего доходил своим умом. С песнями же ты разобрался, верно? Толстый Чарли почувствовал себя еще более неуклюжим, еще более толстым и еще большим разочарованием для отца, чем когда-либо, но не ответил просто «нет», а только сказал: