— Э-э-э… — Покойный Моррис Ливингстон терялся в словах. — Мэв, дорогая, я знаю, это может оказаться для тебя потрясением, но правда в том… Телефон издал «пи-ип», и на экране появился значок пустой батарейки. — Боюсь, я тебя не понимаю, Моррис, — сказала Мэв. — Кажется, у меня телефон разрядился. — У тебя нет батарейки, — сказал он. — У тебя нет телефона. Это иллюзия. Я все пытаюсь тебе сказать, что ты теперь за гранью — опять из головы вылетело… Ах нет, нам не полагается это называть… в общем, становишься… о черт… как бабочки и червячки… Ну, сама понимаешь… — Гусеницы, — сказала Мэв. — Думаю, ты имел в виду гусениц и бабочек. — Э-э-э… вроде того, — сказал в телефоне голос Морриса. — Гусеницы. Их я и имел в виду. Так во что превращаются червячки? — Ни во что они не превращаются, Моррис, — несколько раздраженно ответила Мэв. — Они просто червяки. Серебряный телефончик слабо икнул, высветил значок пустой батарейки и выключился. Закрыв его, Мэв убрала аппарат в карман, потом подошла к ближайшей стене и ради эксперимента надавила на нее пальцем. На ощупь стена была липкой и похожей на желе. Она надавила чуть сильнее, и вся рука целиком ушла в стену. А потом прошла насквозь. — Ну вот, — сказана она вслух. И — не впервые в жизни — пожалела, что не послушалась Морриса, которому (надо признать) сейчас известно о смерти и ее правилах гораздо больше нее. «Ладно, — подумала она. — Быть мертвой немногим отличается от всего остального на свете: учишься и импровизируешь на ходу». Выйдя через главную дверь, она очутилась по ту сторону стены — в вестибюле. Попробовала еще раз — с тем же результатом. Тогда она вошла в бюро путешествий на первом этаже и попыталась выбраться наружу через западную стену. Через стену-то она прошла, но все равно оказалась в главном вестибюле, только попала в него с восточной стороны. «Словно ты в телевизоре и пытаешься выбраться через экран», — решила Мэв. С точки зрения топографии, теперь ее вселенная, похоже, ограничена дурацким офисным зданием. Она поднялась наверх посмотреть, что делают полицейские. Они как раз рассматривали стол и беспорядок, который оставил, собирая вещи, Грэхем Хорикс. — Знаете, — любезно сказала Мэв. — А ведь я в чулане за книжным шкафом. Честное слово, я там. Полицейские ее проигнорировали… Присев на корточки, женщина порылась в мусорной корзине. — Есть! — победно сказала она и вытащила белую мужскую рубашку, забрызганную высохшей кровью. Рубашку она положила в полиэтиленовый пакет. Здоровяк достал сотовый. — Присылайте судмедэкспертов. Теперь камеру номер шесть Толстый Чарли считал не узилищем, а убежищем. Во-первых, камеры находились глубоко в недрах здания, далеко от мест обитания даже самых предприимчивых из мира пернатых. Во-вторых, брата нигде поблизости нет. Его уже радовало, что в камере номер шесть вообще ничего не происходит. «Ничего» было бесконечно предпочтительнее ужасов и неприятностей, какие то и дело на него сыпались. Даже мир, населенный исключительно замками, тараканами и людьми по имени К., казался гораздо привлекательнее того, где злобные птицы хором каркали его имя. Дверь открылась. — Разве вас не учили, что надо стучать? — спросил Толстый Чарли. — Нет, — сказал надзиратель. — На самом деле у нас не стучат. Ваш адвокат наконец пришел. — Мистер Мерримен? — спросил Толстый Чарли, но осекся. Леонард Мерримен был округлым джентльменом в узеньких золотых очках, и мужчина позади надзирателя никак на него не походил. — Все в порядке, — сказал мужчина, который не был его адвокатом. — Можете нас оставить. — Нажмите кнопку звонка, когда закончите, — сказал надзиратель и запер за собой дверь. Паук взял Толстого Чарли за руку. — Я тебя отсюда вытаскиваю. — Но я не хочу, чтобы меня вытаскивали! Я ничего не сделал. — Отличная причина выбираться. — Но если я выберусь, то выйдет, что я сбежал, а значит, виноват. Я же стану беглым заключенным! — Ты не заключенный, — весело возразил Паук. — Тебе еще не предъявили никаких обвинений. Ты просто помогаешь им в расследовании. Да, кстати, есть хочешь? — Немного. — Чего бы тебе хотелось? Чай? Кофе? Горячий шоколад? При упоминании о горячем шоколаде у Толстого Чарли потекли слюнки. — Ужасно хочется, — признался он. — Значит, горячий шоколад. Схватив Толстого Чарли за руку, Паук велел: — Закрой глаза. Толстый Чарли послушался, хотя и сомневался, что от этого станет лучше. Мир растянулся и сжался, и Толстый Чарли подумал, что его сейчас стошнит. Потом в голове у него все улеглось, по щеке его погладил теплый ветер. Он открыл глаза. Они стояли под открытым небом, на большой ярмарочной площади, в стране, которая никак не походила на Англию. — Где мы? — Кажется, это называется Скопье. Городок у границы Италии или еще где-то. Я уже давно сюда приезжаю. Тут готовят потрясающий горячий шоколад. Лучшего я не пробовал. Они сели за маленький деревянный столик, выкрашенный в огненно-красный цвет. Подошел официант и сказал что-то на языке, который Толстому Чарли показался совсем не итальянским. — Дос шоколадос, приятель, — сказал Паук. Официант кивнул и удалился. — Ну вот, — сказал Толстый Чарли, — сейчас ты втянул меня в еще большие неприятности. Теперь меня объявят в международный розыск или еще что. Про меня станут писать в газетах. — И что они тебе сделают? — улыбнулся Паук. — Посадят в тюрьму? — Хватит. Появился горячий шоколад, и официант разлил его в крошечные чашечки. Температурой он напоминал раскаленную лаву, а консистенцией — что-то среднее между шоколадным супом и шоколадным кремом, но пах восхитительно. — Послушай, — начал Паук, — ну и напортачили мы с воссоединением семьи, правда? — Мы напортачили? — переспросил с нажимом на первом слове Толстый Чарли. — Это не я украл мою невесту. Это не я устроил так, чтобы меня уволили. Это не я устроил так, чтобы меня арестовали… — Нет, — согласился Паук. — Но это ты вовлек в наше дело птиц, да? Толстый Чарли рискнул сделать крошечный глоток из своей чашки. — Ух! Кажется, я только что обжегся. — Он посмотрел на брата и увидел у него на лице собственное выражение: тревогу, усталость, испуг. — Да, это я вовлек в наше дело птиц. И что теперь? — Кстати, здесь готовят довольно вкусную лапшу с мясной подливой. — Ты уверен, что мы в Италии? — Не совсем. — Можно задать тебе вопрос? Паук кивнул. Толстый Чарли постарался подобрать слова: — Та история с птицами. Когда они объявляются стаями и делают вид, будто сбежали из фильма Альфреда Хичкока. Как по-твоему, такое возможно только в Англии? — А что? — Потому что, кажется, голуби нас заметили. Голуби были заняты совсем не тем, что полагается делать голубям. Они не клевали корки от сандвичей и не дергали вверх-вниз головами, выискивая оброненную туристами еду. Они стояли совершенно неподвижно и смотрели. Вдруг захлопали крылья, и к ним присоединилась еще сотня птиц, большая их часть приземлилась на статую толстяка в огромной шляпе, которая стояла в центре площади. Толстый Чарли поглядел на голубей, голуби глядели на него. — И что нас ждет в худшем случае? — вполголоса спросил он. — Они нас обкакают? — Не знаю. Но боюсь, они способны на много большее. Допивай свой шоколад. — Но он же горячий! — Тогда нам понадобится пара бутылок воды, верно? Гарсон? Негромкий шорох крыльев, перебранка подлетевших пернатых, и за всем этим — негромкое гульканье, точно кто-то шушукается.