— Уж скорее он у тебя с душком. Знаешь что, в следующий раз, когда его увидишь, спроси про эту его кузину. Я не говорю, что она его кузина, и обратного тоже не утверждаю. Просто хочу сказать, что если она его кузина, то в семье у него сплошь гулящие и стриптизерки, а с таким человеком встречаться не следует. Теперь, когда мама снова стала нападать на Толстого Чарли, у Рози отлегло от сердца. — Ничего больше не хочу слышать, мама. — Ладно. Молчу. В конце концов, не я же выхожу за него замуж. Не я выбрасываю псу под хвост свою жизнь. И не я стану плакать в подушку, когда он будет вечерами выпивать со всякими девицами. И не я буду ждать день за днем, ночь за пустой ночью, когда он выйдет из тюрьмы. — Мама! — Рози постаралась, чтобы восклицание вышло возмущенное, но сама мысль о том, что Толстый Чарли может попасть в тюрьму, была такой смешной, такой нелепой, что она с трудом подавила смешок. В кармане у Рози защебетал сотовый. Нажав кнопку, она сказала «Да» и «С радостью. Это будет чудесно». Потом убрала телефон. — Это был он! — воскликнула она. — Приглашает меня сегодня к себе. Будет для меня готовить. Правда, мило? — И добавила: — Да уж, тюрьма! — Я мать, — сказала ее мама в лишенной пищи квартире, где даже не смела садиться пыль, — и знаю то, что знаю. У себя в кабинете Грэхем Хорикс смотрел в экран компьютера, а за окном день сменялся сумерками. Он открывал документ за документом, сводку за сводкой. Кое-какие исправлял. Но большинство удалял. Сегодня вечером ему полагалось поехать в Бирмингем, где один его клиент, бывший футболист, должен был открывать ночной клуб. Грэхем Хорикс позвонил с извинениями: жаль, очень жаль, но неотложные дела, в поте лица и все такое… Вскоре за окном совсем стемнело. В холодном голубоватом свечении от компьютерного экрана Грэхем Хорикс изменял, переписывал и удалял. Вот вам еще одна история, какую рассказывают про Ананси. Когда-то давным-давно жена Ананси посадила поле гороха. Горох вырос такой хороший, такой круглый, такой зеленый — лучше не бывает. При одном виде стручков слюнки текли. Как только Ананси увидел созревшее поле, то сразу захотел гороха. И не часть, нет, все поле, ведь у Ананси был неуемный аппетит. Он ни с кем не хотел делиться горохом. Он хотел заполучить все себе. Поэтому Ананси лег в кровать и стал стонать — громко-громко и долго-долго, — и жена с сыновьями прибежали со всех ног. — Умираю, — заскулил Ананси слабо-слабо и жалобно-прежалобно, — моя жизнь кончена. И его жена с сыновьями заплакали горючими слезами. А Ананси слабо-слабо и жалобно-прежалобно говорит: — Я при смерти, поэтому обещайте мне две вещи. — Все что угодно, — говорят жена с сыновьями. — Во-первых, обещайте похоронить меня под большим хлебным деревом. — Под тем хлебным деревом, которое растет возле горохового поля? — спрашивает жена. — Конечно, под этим, — говорит Ананси и слезно добавляет: — И обещайте мне еще кое-что. Обещайте, что в память обо мне разожжете небольшой костер в ногах моей могилы. И, дабы показать, что вы обо мне не забываете, никогда не давайте ему погаснуть. — Обещаем! Обещаем! — восклицают, рыдая, жена Ананси с сыновьями. — И на этом костре — в знак вашей любви и уважения — пусть будет котелок с соленой водой, чтобы напоминал вам о жарких соленых слезах, которые вы пролили, когда я лежал при смерти. — Обещаем! Обещаем! — плачут они, и Ананси закрывает глаза и больше не дышит. Отнесли Ананси к большому хлебному дереву, что росло возле горохового поля, и закопали на шесть футов, в ногах могилы развели маленький костер, а рядом поставили котелок с соленой водой. Ананси ждет целый день, а когда наступает ночь, вылезает из могилы, идет на гороховое поле и срывает там самые толстые, самые сладкие, самые спелые стручки. Он их собирает и варит в котелке, и наедается так, что живот у него становится круглым и натянутым, как барабан. Потом, перед рассветом он забирается назад под землю и засыпает. Он спит, когда приходит жена с сыновьями и видит, что горох исчез, он спит, когда они видят, что котелок пуст, и наполняют его снова, он спит, пока они горюют. Каждую ночь Ананси выходит из могилы, танцует и радуется своей хитрости, и каждую ночь наполняет котелок и живот горохом и ест до отвала. Проходят дни, семья Ананси все худеет и худеет, ведь все, что поспело, собирает по ночам Ананси, и есть им нечего. Жена Ананси смотрит в пустые тарелки и говорит сыновьям: — Что бы сделал ваш отец? А сыновья все думают и думают и вспоминают каждую историю, какую рассказывал им Ананси. Потом они идут к большим ямам, где варят смолу, покупают на шесть пенни смолы, много смолы, целых четыре больших ведра. И несут их на гороховое поле. А там делают человека из смолы: смоляное лицо, смоляные глаза, смоляные руки, смоляные пальцы и смоляное туловище. Отличный вышел человек, черный и гордый, как сам Ананси. В ту ночь старый Ананси, толстый, каким за всю жизнь не бывал, выбирается из-под земли, упитанный и счастливый, с животом, натянутым, как барабан, и идет на гороховое поле. — Кто ты? — спрашивает он смоляного человека. Но смоляной человек молчок. — Это мое место, — говорит ему Ананси. — Это мое гороховое поле. Тебе лучше уйти подобру-поздорову. Смоляной человек не отвечает ни слова и не шевелится. — Я самый сильный, самый могучий, самый великий, лучше меня нет, не было и не будет, — говорит ему Ананси. — Я отважнее Льва, быстрее Гепарда, сильнее Слона, ужаснее Тигра. Он раздувается от гордости и мощи и забывает, что он всего лишь маленький паучок. — Трепещи, — говорит он. — Трепещи и беги. Смоляной человек не трепещет и не бежит. Правду сказать, он просто стоит на месте. Поэтому Ананси ударяет его кулаком. И кулак Ананси прилипает намертво. — Отпусти мою руку, — говорит Ананси смоляному человеку. — Отпусти мою руку, не то я дам тебе затрещину. Но тот не говорит ни слова, не шевелит и пальцем, и Ананси дает ему пощечину. — Ладно, — говорит Ананси, — шутки в сторону. Если хочешь, можешь держать обе мои руки, но у меня есть еще четыре и две ноги, и всех тебе не удержать. Поэтому лучше отпусти меня, и я тебя пощажу. А смоляной человек не отпускает руки Ананси и не говорит ни слова, поэтому Ананси ударяет его всеми своими руками, а после пинает ногами. — Ладно, — говорит Ананси, — отпусти меня, не то я тебя укушу. Смоляной человек залепляет его рот, затыкает нос, замазывает все лицо. Так жена Ананси с сыновьями и нашли его на следующее утро, когда пришли на гороховое поле к старому хлебному дереву: он намертво прилип к смоляному человеку, мертвее не бывает. Увидев его таким, они нисколечки не удивились. В те дни обычным делом было застать Ананси таким. Глава шестая, в которой Толстому Чарли не удается попасть домой даже на такси Дейзи проснулась от звонка будильника и, как котенок, потянулась в кровати. Из-за стены доносился шум душа — значит, соседка уже встала. Надев розовый махровый халатик, она вышла в коридор. — Хочешь овсянку? — крикнула она через дверь ванны. — Не особенно. Но если приготовишь, съем. — Умеешь ты дать ближним почувствовать себя нужными, — сказала Дейзи и поставила в крохотной кухоньке кастрюльку на плиту. Потом вернулась в свою комнату, надела рабочую одежду и посмотрела на себя в зеркало. Скорчила рожицу. Затянула волосы в тугой узел на затылке. Ее соседка, худышка из Престона по имени Кэрол, высунула голову из ванной. — Ванная твоя. Какие новости от овсянки? — Вероятно, надо помешать. — Ну, где была прошлой ночью? Сказала, пойдешь отмечать день рождения Сильвии и, насколько я знаю, не вернулась. — Любопытство сгубило кошку.