- Можно ли понять и принять, когда любимый человек объявляет, что ты ему больше не нужен? Даже если это сказано сочувственным тоном? И разве можно найти подходящий момент, чтобы ранить в самое сердце? Боль все равно будет огромной, - тихо проговорила Наталья Антоновна. Даша застыла, не зная, что сказать, - это прозвучало как признание, как воспоминание о пережитом. - Мое кафе - единственное, что у меня есть. Я люблю это место, в нем вся моя жизнь. Мне нравится приходить сюда по утрам, нравятся люди, которые здесь работают, - их немного, но мы близки друг другу. Нравятся посетители - каждому я радуюсь и каждого встречаю как родного. Все тут по моему вкусу, на мой лад… - Значит, вы счастливы? - нетерпеливо спросила Даша. Наталья Антоновна посмотрела на нее странно знакомым взглядом, в котором читалась смесь жалости, умиления и удивления. Однажды шестилетняя Даша вернулась из садика и, улыбаясь во весь рот, объявила маме о своем открытии: надо просто взять и нарисовать деньги, сколько нужно, сколько захочется! Тогда не придется ходить на работу, можно будет каждый день кататься в парке на каруселях и есть мороженое! Мама тогда поглядела на дочку точно так же, как сейчас Наталья Антоновна. - Настолько, насколько может быть счастлив одинокий человек. Когда-то мне пришлось выбирать. Я была актрисой, в прошлом даже известной, и мне все время казалось, что лучшие роли еще впереди. «Так и знала, что она необычная женщина!» - Выбор был очевиден, иных вариантов попросту не существовало - так мне казалось. Николай не мог конкурировать с Шекспиром или Чеховым. - А теперь вы что же, раскаиваетесь? Вы блистали на сцене, занимались тем, что вам было по душе, к чему вас предназначила судьба. А если бы вы не отказали этому Николаю, вышли замуж, бросили театр? Что вас ждало бы тогда? - Как ты сказала Диме, дети, борщи и ватрушки, - с грустной усмешкой ответила Наталья Антоновна. - Вот именно! - не собираясь замечать иронии, воскликнула Даша. Ей почему-то непременно хотелось все объяснить, убедить Наталью Антоновну (а заодно, вероятно, и себя саму) в правильности своих мыслей. - У вас был театр, теперь есть любимое кафе. Вы прожили… то есть живете полной жизнью. Да, она не похожа на жизнь многих других женщин, но от этого не стала хуже. Наоборот, о ней можно только мечтать! Вы сказали, что нельзя навешивать вывески и ярлыки, - и были правы! Если ты женщина, это не означает, что обязана стремиться выйти замуж и нарожать кучу детей. Кому это нравится - пожалуйста. Но я другая, у меня другие цели. Каждому свое! - Между прочим, это было написано на воротах Бухенвальда. Пока Даша соображала, что на это ответить, ее собеседница продолжила: - Знаете, милая, в моем возрасте плохо спится. Часто лежу без сна ночи напролет, вспоминаю, размышляю о прошлом. Чаще всего мне приходит на ум, что достижения и успехи, которыми я в свое время гордилась, перечеркнуты Одним-единственным поступком… Хотела бы его исправить, да не могу. Даша вопросительно взглянула на Наталью Антоновну. - Я предала, унизила мужчину, который по-настоящему любил меня. Не понимала еще, что нельзя обижать тех, кто нас искренне любит. Они беззащитны и безоружны в своей любви. Их сердца открыты и оттого уязвимы. Поняла я и еще одно: что тоже любила и, выходит, предала заодно и себя… Она умолкла, а потом, видно, решила сменить тему. Поднялась со стула и поспешно сказала: - Чуть не забыла! Пирожки подогрелись, духовка давно отключилась. Пойду принесу. Даша наелась до отвала, но подумала, что отказываться некрасиво, и, увидев Наталью Антоновну с тарелкой пирожков, изобразила довольную улыбку. - Попробуйте, Дашенька. Вам понравится. Эти пирожки - то, что вам нужно. Я пекла их специально для вас. «Для меня? Откуда вы могли знать, что я тут появлюсь?» - хотела спросить она, но так и не спросила. - Когда увидела вас, сразу поняла: вы тут не случайно. Я долго ждала, верила, что буду прощена. «О, женщина! Велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему…» Все возможно для того, кто уверовал. Любая награда. Слова были непонятные, звучали так, будто Наталья Антоновна говорила сама с собой. Но вдумываться в смысл сказанного желания не было - да и вряд ли поймешь, что она имела в виду. Старики - особый народ, они живут больше в прошлом, чем в настоящем, оттого и выдают порой совершеннейшую дичь. Пирожки же и вправду оказались такие, что ум отъешь. Желудок был полон, и Даша собиралась из вежливости откусить кусочек, однако от воздушных, с тонкой ароматной корочкой и густой ягодной начинкой пирожков было невозможно оторваться. Она нахваливала выпечку и восторгалась кулинарными талантами Натальи Антоновны, а та улыбалась гостье мягкой, всезнающей, сердечной улыбкой доброй бабушки. Кажется, был в этой улыбке и еще оттенок - не то сожаления, не то усмешки… А скорее всего, ничего подобного не было. Спустя некоторое время Даша почувствовала себя как-то… не так. В голове появилась воздушная легкость, будто она выпила сладкого южного вина, а тело, наоборот, отяжелело. Двигаться было лень, мысли сделались тягучими, как ириски «Кис-кис», которые Даша любила в детстве. Освещение в зале стало совсем тусклым. Мебель, цветы, светильники, картины - все пропало, исчезло в сгустившемся бархатистом мраке. Хозяйка кафе, сидящая напротив, теперь казалась скрытой за плотной завесой. Лица Натальи Антоновны было не разглядеть, но зато золотая стрекоза, что присела на ворот ее платья, неожиданно засияла новым жгучим блеском и… пошевелилась. Ей-богу, шевельнулась - раз, другой, потрясенно думала Даша. Тонкие крылышки затрепетали, и стрекоза неслышно поднялась в воздух. Даша смотрела на нее как завороженная, не в силах отвести взгляд. А та повисела пару мгновений и сверкающей искоркой подлетела к Даше. Коснуться бы ее, рассмотреть поближе - мелькнуло в голове. Она сама не заметила, как протянула руку, и волшебная летунья села на приглашающе раскрытую ладонь, замерла, подрагивая крылышками. Даша медленно поднесла руку со стрекозой к глазам, упоенно разглядывая гибкое блестящее тельце. «Хочу, чтобы она стала моей!» - как капризная маленькая девочка, подумала Даша и, не успев осознать того, что собирается сделать, сжала кулак. Золотое свечение мигом погасло, а следом погас свет и внутри самой Даши. Она закрыла глаза и заснула. Шея и поясница затекли от долгого сидения в неудобной позе, и все тело протестующе заныло, когда она попробовала выпрямиться. «Никогда такого не было. Надо же, сморило прямо за столом!» - подумала она, медленно и осторожно поднимаясь на ноги. За окном было черным-черно, часы на стене утверждали, что уже почти полночь. Ей давно следовало быть в постели - завтра, как обычно, рано вставать, дел полно… Внезапно пришло в голову, что она не имеет абсолютно никакого представления о том, что именно ей предстоит делать. То есть она знала, что должна будет трудиться, заниматься чем-то важным - вот только чем? Да уж, радости в старости действительно мало. Впрочем, эта забывчивость не сильно ее расстроила. Она знала, что проблемы с памятью - рядовое явление в почтенном возрасте. А потом - с какой стати волноваться, если спустя мгновение список дел снова возник перед мысленным взором? Кафе, как обычно, сверкало чистотой. Столик, за которым она, по-видимому, заснула, был пуст, если не считать вазочки, куда завтра поставят свежий букетик, а еще подставки для салфеток, перечницы и солонки. «С какой стати мне понадобилось спускаться в зал на ночь глядя?» Как же все это необычно! Вот и сон сейчас снился тоже чудной до нелепости. Как будто ей не семьдесят два, а двадцать семь, и сидит она в богато убранном ресторане. Рядом - молодой мужчина: светлые волосы, очки без оправы, открытая улыбка. Цветы, яркий свет, играет музыка… А потом картинка сменилась, и вот уже она бежит, летит куда-то, не разбирая дороги. Вокруг - паутина улиц, незнакомый город, который сейчас почему-то кажется знакомым, а тогда был чужим. Она сдерживается, чтобы не расплакаться, и мчится все быстрее, как будто хочет, чтобы ветер осушил слезы. Или чтобы от бешеного бега на спине прорезались крылья и унесли ее подальше отсюда. Чем закончился сон, вспомнить не удавалось. Он таял, рассеивался, ускользал. Какая-то тревожная мысль промелькнула и пропала, оставив после себя ощущение недосказанности и чувство беспокойства. Словно она позабыла то. что должна была помнить, упустила самое главное, жизненно необходимое… «Хватит киснуть! - приказала она себе. - Надо освежиться, ополоснуть лицо. А потом подняться, в конце концов, в свою квартиру и лечь в постель». Она побрела в туалет, отметив по пути, что ключи от входной двери лежат возле кассы. «Когда я успела положить их туда? Как запирала дверь? Зачем вообще садилась за дальний столик?» Вопросы множились, атаковали усталый мозг. Она отмахнулась от них, включила свет в туалетной комнате, умылась, с наслаждением погружая лицо в прохладную воду. Проточная вода студила руки, проясняла мысли, уносила прочь все дурное. Закончив, она повернула кран и выпрямилась. Прямо перед ней было большое прямоугольное зеркало, и, глядя на свое отражение, она вновь - в который уже раз за короткий срок! - испытала щекочущее, неясное чувство. На долю секунды ей показалось (абсурд, бред!), что она - это не она. Знакомое лило, прическа и платье - знакомые, но… чужие. Словно она по ошибке забралась в чье-то тело да и застряла там. И воспоминания, которые теснились в голове, принадлежат не ей. и мысли, и чувства - посторонние, чуждые! Еще это имя - Наталья… Ей не хотелось на него откликаться, и казалось, что оно не имеет к ней отношения! А еще померещилось, будто недавно она стояла точно так же, внимательно разглядывая себя в этом зеркале… «Прекрати! Ты прекрасно знаешь: ничего этого не было». …Или все-таки было? В следующее мгновение наваждение исчезло, лопнуло, как мыльный пузырь. Да и откуда ему было взяться? * * * У нее был запасной ключ - получила только что у дежурного администратора. Но, поразмыслив, она не стала им пользоваться, предпочла постучать. За дверью номера было тихо, словно внутри никого нет. Только она точно знала, что он там - специально уточнила все у той же приветливой администраторши. Стукнуть в дверь успела всего разок, к тому же легонько, еле слышно, но он открыл сразу, как будто караулил возле порога. А может, и караулил - ждал, хотя и не особо надеялся дождаться. - Даша, - дрогнувшим голосом проговорил он, и вид у него был такой, словно он вот-вот потеряет сознание. - Куда ты… Она покачала головой, призывая его к молчанию. - Неважно, где я была. Важно, что больше никуда не уйду. Дима, хочу попросить тебя: пожалуйста, забудь все, что я наговорила сегодня. Считай, что это был всего-навсего сон. Тяжелый, дурной сон, а теперь мы оба проснулись. Это мой… - Она запнулась, но справилась с собой. - Это мой второй шанс, чудесный шанс, и я его не упущу! Я люблю Питер и хочу прожить здесь всю жизнь. Прожить с тобой. Они смотрели друг на друга, стоя по обе стороны двери. Что-то заканчивалось, и что-то новое зарождалось между ними. На душе у нее было спокойно - она подумала, что так и должно быть. Так всегда бывает, когда все происходит, как должно происходить. Девушка машинально коснулась пальцами броши в виде золотой стрекозы, и Дима проследил взглядом за ее рукой: