Татьяна Устинова Лучше не бывает В отпуске мы не были много лет, все не получалось у нас никак, ибо времени не было, денег не было… И в этом году тоже казалось, что, скорее всего, ничего не получится — в отделе кадров говорили, что не отпустят, ибо заявление надо заранее писать, а муж мой и по совместительству отец моих детей все сроки профукал, разумеется. Не будет отпуска, не поедем в отпуск!.. Ну и ладно, ну и наплевать, мы уж привыкли без этого отпуска, подумаешь!.. Дети, перестаньте сопеть и отводить глаза, взбодритесь и немедленно подтвердите, что вам тоже наплевать, поедем или не поедем, что вы взрослые и умные, все понимаете!.. Да-а-а, тянули дети на разные голоса, сопя и отводя глаза, не поедем, ну и ладно. Младший, кажется, собирался зарыдать, а старший, напротив, усмехался горькой байроновской усмешкой. …Сейчас кажется, что все это было не с нами. И вдруг решилось — едем в Саратов!.. Там свадьба у детей друзей наших друзей. Наши друзья едут на свадьбу и приглашают нас с собой, и мы едем с ними!.. Ура, мы едем в Саратов! Кажется, дней на пять, а то и на все шесть — вечность! Дети немедленно стали прилежными мальчиками и надеждой и опорой семьи. Они немедленно помчались в магазин, приволокли по жаре ящик нарзана и распихали бутылки по полкам в холодильнике. После чего вытащили рюкзаки, осмотрели их со всех сторон — рюкзаки как рюкзаки, но осматривать их перед отпуском обязательно, это необходимо, — и заныли, что им нужны новые плавательные трусы, плавательные очки и плавательное еще что-то. Там, в Саратове, Волга-река, и они будут в ней плавать даже и во время свадьбы детей друзей наших друзей. На свадьбу им наплевать, а на Волгу нет!.. «Мам, а вторые джинсы брать, как ты думаешь?… Мам, а полотенца повезем или нам там дадут?… Мам, а что лучше — кеды или сандалии?…» И жара, жара, и солнце вовсю, и жалюзи на окнах спущены, и свет от них полосатый, летний, горячий, и паркет там, где лежит полоска солнца, тоже горячий!.. «Мам, а ты корзину для пикника собирать будешь?…» Ну, чтоб жареная курица, картошка в мундире, яйца вкрутую, огурцы, помидоры и свежий черный хлеб. Выражается немедленная готовность бежать по жаре в магазин за хлебом и курицей — чтобы это уже все было как гарантия того, что мы едем. Выражается готовность доставать из кладовой корзину. Выражается готовность делать все что угодно, лишь бы ничего не сорвалось и не отменилось. И, конечно, все сорвалось и отменилось. В самый последний-распоследний момент. Я не смогла — важная встреча, не перенести, не подвинуть. Даже Женька кое-как договорился со всемогущим отделом кадров, и отпуск ему подписали, несмотря на то что все сроки он профукал! А я… всех подвела. Нет, они понимают, что встреча важная. Нет, они знают, что такие встречи назначаются редко и мне она гораздо нужнее, чем человеку, который ее назначил. Нет, они стараются не огорчаться, но, черт побери, опять?! Тим, убери с лестницы свой рюкзак, чтобы он тут никому не мозолил глаза, и новые плавательные трусы убери тоже, кому они теперь нужны?! День, когда друзья уехали без нас в Саратов, — окончательно и бесповоротно уехали они! — прошел плохо. Совсем плохо он прошел. И тогда моя сестра Инка все придумала заново. У меня уже не было ни сил, ни фантазии, ни веры. Я сдалась. — Значит, так, — сказала Инка. — Полетим в Калининград, бывший Кенигсберг, на море. В этом самом Кенигсберге прошла наша с Инкой «далекая юность», кажется, именно так принято говорить о юности, хотя мне и по сию пору кажется, что ничего она не далекая, а, напротив, близкая!.. В первый раз мы поехали туда в свадебное путешествие — молодожены, то есть мы тогда еще с молодым, а нынче уже старым мужем, Инка с подругой Надеждой, брат молодого (нынче старого), а там нас поджидали свекровь, еще какие-то родственники, соседи! Для молодых, то есть для нас, были куплены путевки в пансионат, откуда мы очень быстро смылись к свекрови: в пансионате нечего было есть и очень строго следили за нашей с молодым нравственностью. На ночь мы сдвигали две узенькие студенческие кроватки, чтобы было удобней не то чтоб резвиться, резвиться на них все равно было нельзя, но хотя бы как-то осязать друг друга, а утром являлась администраторша с проверкой, ругала нас на чем свет стоит и заставляла кроватки раздвигать. Мы пораздвигали дня три, а потом смылись. С тех пор дважды в год мы перлись в Калининград, и все время разными компаниями, а когда родился Мишка, то и с Мишкой, и с нашими родителями, и свекровь всех принимала, размещала и устраивала, варила картошку, жарила мясо, пекла клубничный рулет — я так и не научилась печь клубничный рулет, а свекровь умерла, и спросить теперь не у кого. Полетим по очереди, распорядилась Инка. Сначала мы, а вы сидите с нашими собаками, а потом вы, а мы возвращаемся к собакам. И там у нас будет один общий день — когда вы прилетите, а мы еще не улетим, собаки как-нибудь денек перебьются. По срокам все получается, если тут, в Москве, что-нибудь случится, всегда можно быстро вернуться, лететь всего ничего. Я объявила детям, что мы вроде бы летим в Калининград. Там прекрасно, там море, там дуют прохладные и плотные ветры, там белый песок и зеленые волны до горизонта. А вдоль горизонта идет сторожевой корабль!.. Дети не поверили ни единому слову. На море, да еще всей компанией?! Дети сказали, что это просто смешно, море какое-то!.. Муж сказал, что второго такого удара отдел кадров не переживет — один раз еще туда-сюда, но переносить?! Я сказала, что это наш последний шанс. …Никто не верил. Мы вяло делали вид, что на самом деле летим в отпуск, и даже вяло обсуждали, куда именно там пойдем и что именно станем там делать. Купленные билеты никого ни в чем не убеждали. Мало ли что — билеты! Их сейчас так же просто сдать, как и купить. Жара разгоралась. Сосны на участке наливались прозрачным янтарным светом, пахло смолой и цветами — сестра поручила мне не только собак, но и цветы, я честно их поливала. Когда же мы будем собираться, недоумевала я. Да чего там собирать, отвечали дети и муж, они не верили, что придется собираться. Они точно знали, что все опять сорвется и отменится!.. Сейчас кажется, что это было не с нами. Утром в день отъезда мы с Женькой нервничали, как институтки перед попечителем, — оба. Чемодан с откинутой крышкой стоял на кровати, в нем одиноко белели чьи-то одинокие трусы, а больше ничего там не было. Дети слонялись туда-сюда. Они вытаскивали рюкзаки, осматривали их и пихали обратно в кладовую. Сынок, собери вещи!.. Я еще успею, мам, отстань. Мы старались не смотреть друг на друга, нам было отчего-то страшно, вот до чего мы дошли. И в этот момент… Нет, ничего такого ужасного не случилось. В этот момент принесли счета за квартиру и электричество. Мы как будто только этого и ждали — оба. Мы вцепились в счета и стали всласть, от души, во все горло ругаться. Мы так не ругались тыщу лет или никогда не ругались. Мы поносили правительство, инфляцию, курс доллара и японской иены — и друг друга. Ты что, хочешь прямо сейчас мчаться в кассу и платить?! Нам через два часа выезжать, денег у нас в обрез, может, потом заплатим?! Это ты со своей вечной безалаберностью, а я так не привык! Нужно сейчас, и немедленно! Да, но деньги!.. Что деньги?! Ты хочешь, чтоб нас выселили или свет отключили?! Мы уедем, да еще так надолго, на целую неделю, не заплатив?! Ты уже вообще ничего не соображаешь, витаешь в своих писательских облаках, живешь придуманной жизнью, а здесь все гораздо проще и прозаичней, дорогая!.. Да, но деньги!.. Что деньги?! Пришли дети и уставились на нас в каком-то недоверчивом изумлении. Мы ругались. Дети переглянулись и очень быстро, как белки, помчались, вытащили рюкзаки, сложили вещи и вынесли их к порогу. Папа, хлопнув дверью и на ходу пересчитывая купюры, ушел в сберкассу. Я добавила к трусам в чемодане еще купальник и свитер. Женька явился через двадцать минут и хмуро сказал, что дело сделано, нас не выселят и свет не отключат. И добавил в чемодан бритвенный прибор и джинсы. Позвонила сестра и спросила, достаточно ли мы веселимся и ликуем по поводу предстоящего отпуска. О да. Веселится и ликует весь народ. Так мы и не верили ни во что, пока не увидели море — огромное, зеленое, холодное море до горизонта. Вдоль горизонта шел сторожевик. — Неужели мы в отпуске? — спросил мой муж. Дети, закатав штаны, полезли в буруны и скакали там по-павианьи. И тут мы тоже стали скакать и обниматься. Мы обнимались и скакали, не обращая внимания на людей, которые смотрели на нас странно. Мы были на море и точно знали, что все это происходит с нами, сейчас, сию минуту! Мы скакали, хохотали и вывалялись в холодном песке. Мы решили, что в ноябре опять поедем на море. Какая разница когда — летом или осенью, лишь бы поехать и лишь бы всем вместе. Ольга Баскова Опасное погружение Лика открыла холодильник и погрузилась в созерцание чисто вымытых полок. Чистота была единственным его достоинством вот уже несколько дней. Да, чистота — и больше ничего. Конечно, если тщательно его обследовать, наверное, можно откопать пару завалявшихся яиц, а может, и их уже простыл след. Она дотронулась до холодного лба, на котором выступили капельки пота. Из денег остались лишь пять жалких тысяч. Если экономить, на них можно продержаться какое-то время. Одной, но не с двумя маленькими детьми. Холодильник жалобно запищал, напоминая хозяйке, что дверцу лучше закрыть, тем более ничего путного из него не выудишь. Лика поспешила это сделать. Холодильник мог испортиться, а мастер ей был не по карману. Женщина села на табуретку и вздохнула. Господи, ну зачем Виктора понесло в горы? Она просила его не ехать, умоляла, видимо, предчувствовала беду. Но муж ее не послушал. В жизни у него было две страсти — горы и дайвинг. Увлечение дайвингом Лика разделяла еще со студенческих лет. Каждый год они с Виктором ездили на разные моря и совершали увлекательные экскурсии по подводному миру, любуясь кораллами и разноцветными, будто игрушечными, рыбками. Разные моря… Да, когда-то она могла себе это позволить. А теперь о дайвинге придется забыть. А жаль. В ее положении можно было попробовать поискать сокровища на дне морском. Совсем недавно Лика прочитала в газете о смельчаках, пытавшихся достать сокровища с затонувшего еще до революции парохода «Цесаревич Николай», на котором, как сплетничала «желтая» пресса, можно было отыскать золотые монеты и дорогие украшения, принадлежавшие богатым ювелирам, отправившимся в тот роковой рейс. Это еще никому не удалось: корабль опутали рыболовные сети. Значит, золото до сих пор лежало там целое и невредимое. Эх, ей бы дорогое снаряжение, тогда она показала бы, как это нужно делать. Но сейчас денег не нашлось бы и на маску с ластами. Она нахмурилась, вспомнив пройдоху — компаньона мужа, который после его гибели заставил ее подписать какие-то бумаги, и Лика сделала это, не читая: она слишком погрузилась в свое горе. Умер единственный близкий человек, и будущее казалось мрачным и темным. Наверное, партнер по бизнесу это почувствовал, потому что подсунул ей отказ от своей доли в фирме, сделавший женщину бедной в одночасье. Придя в себя, Лика попыталась бороться, но компаньон окружил себя дорогими адвокатами, которые в два счета разъяснили ей, что лучше бы оставить все как есть. Когда у тебя двое детей десяти и пяти лет, на многое смотришь по-другому. Лика сдалась. Два года она проедала остатки былой роскоши, и скоро наступил момент, когда нужно было хорошо подумать, как жить дальше. Лика вспомнила о дипломе экономиста и постаралась устроиться на работу. Но ей было уже за тридцать, и, учитывая это, а кроме того, нулевой стаж, ее нигде не брали. Поняв, что работу по специальности не найти, она попыталась подыскать что-то другое, но, как оказалось, ей ничего не светило, кроме малоквалифицированных и малооплачиваемых специальностей. Что же, если нужда прижмет, придется мыть полы. Лика плеснула заварку в кружку с отбитой ручкой и вздрогнула, увидев лежавшее на подоконнике письмо от Галки Валовой. Надо же, за своими хлопотами она забыла прочитать его. Женщина взяла конверт и аккуратно, будто там лежала пачка денег, вскрыла. Ее однокурсница, подруга и жена некогда лучшего друга Виктора, Сашки, не признавала электронных писем. — В них разве можно излить душу? — удивлялась она. — Все равно что телеграмма, только без боязни за лишние слова. Но кому захочется все писать подробно в проклятой электронке? Нет уж, я буду по старинке. Лика закрыла глаза. Письмо вернуло ее в то время, когда они все были молоды и полны надежд. Муж и Сашка сразу после института занялись бизнесом — и не совсем удачно. Их давили конкуренты. Тогда Виктор отказался от своей доли, продав ее Сашке, и решил уехать из теплого приморского города. — Поехали с нами, — звал он Сашку и Галину. — В этом захолустье только и достоинств что море. Для бизнеса это гиблое место. — Тебе хорошо говорить. — Друг скривился. — У тебя и у Лики никого нет, а у нас здесь престарелые родители. Согласен, мы заняли в бизнесе неудачную нишу, но все можно поправить. Убедить друга ему не удалось. Они переехали в Приреченск, и Виктор снова попробовал раскрутиться — на этот раз удачно. И если бы не его трагическая гибель в горах, семья бы не бедствовала. Лика нервно глотнула, подумав, что осталась совсем одна. У них с Виктором не было родителей, и ни одна живая душа не могла помочь. Кстати, Сашка тоже раскрутился, и еще лучше Виктора. Галка присылала фото — вот тут электронка ей пригождалась. Жаль только, что женщины с тех пор не виделись — не было времени. Семья Валовых обзавелась несколькими квартирами, машинами и трехэтажным особняком на побережье, с бильярдом, сауной и бассейном, пусть даже небольшим. Несомненно, у них водились деньги. Деньги, эти проклятые деньги. Внезапно Лика встала и сжала кулаки. А что, если ей поехать к Валовым в гости, скажем, денька на три, и попросить взаймы? Они наверняка не откажут старой подруге. Галка сама хочет, чтобы Лика приехала, опять приглашает, намекает на важный разговор. Может быть, Сашка пристроит ее на работу? Тогда можно вернуться в маленький приморский городок, в котором прошла ее юность. Лика ударила кулаком по столу. Решено. Она поедет завтра, а детей оставит на пожилую соседку, отдав ей последние пять тысяч. Три дня Степановна посидит с ними. Укрепившись в этой мысли, Лика заглянула в комнату к детям, сидевшим за компьютерной игрой, потом осторожно прикрыла дверь, вышла на лестничную клетку и позвонила Степановне. Старушка открыла не сразу, немного пошаркала в глубине квартиры, и только потом щелкнул замок. — Это ты, Лика? — Я, Клавдия Степановна. Лику всегда удивляло, как соседка узнавала ее, не открывая двери, без «глазка». Вот и сейчас молодая женщина, улыбаясь, восхищенно поглядела на Степановну: — Вы как экстрасенс. Видите за закрытой дверью. Старушка покачала головой: — Это несложно, поверь. Ну кто ко мне ходит? Дети с внуками далеко, а из соседей только ты. Для этого не нужно быть экстрасенсом. Лика дотронулась до ее прохладной руки: — Клавдия Степановна, мне очень совестно просить вас об этом. Мне позарез нужно уехать в другой город. Соседка всплеснула руками: — С деточками побыть? Да ради бога, мне не трудно. Наоборот, даже в радость. Ну сама посуди, мои от меня за несколько тысяч километров, не каждое лето наведываются, я хоть с твоими понянчусь. Сейчас каникулы, Кирилла в школу водить не нужно. Ну, а с Петькой мы разберемся. Детский садик недалеко. Лика кинулась ей на шею: — Вы мне как родной человек! Спасибо вам большое!