Послезавтра 17-го педсовет. Хочется многое высказать. Как это сделать, чтобы не обидеть «мастеров» и чтобы доказать, что то, что они делают, далеко от истинной педагогики. Боюсь. Как бы еще больше не навредить классу. Попробую все как следует продумать. Только не сейчас. Я уже устала. Из дневника драматурга А. Афиногенова: «Людей надо поддерживать радостью, ругать – это очень легко, но от этого люди грубеют, черствеют, замыкаются, перестают верить людям, а потом и себе, и тогда у них ничего не выходит». Недавно я получила письмо от бабушки П.Божинского. «Здравствуйте, Серафима Григорьевна, в одно из наших свиданий Вы выразили желание, чтобы я передала Вам свои наблюдения о связи учебы с производством. Я делаю это с большим запозданием и, весьма возможно, уже без пользы. И, к сожалению, я могу сказать не очень много. Положительная сторона, по-моему, в том, что (я говорю о Пете) он, познакомившись с заводом, производственными процессами, близко столкнулся с рабочими. Рабочий вызвал у него уважение и даже желание самому стать рабочим. Не имея большого пристрастия к науке, он увидел в рабочем почетное звание, которое его удовлетворяло. Оговариваюсь – это мои соображения, Петя, быть может, не согласился бы с ними. Положительно повлияло на него положенный учащимся заработок: он стал ценить и труд и деньги, и не только заработанные им деньги (в общую кассу он их не вносит, но тратит на культурные цели), но и стал более сознательно, экономно тратить мои деньги, идущие на наше прожитье (за покупками он ходит часто). Отрицательная сторона. Попав в рабочий коллектив, он возомнил себя «рабочим», еще не став им. Это выразилось в какой-то доле самоуверенности и даже зазнайства (несколько небрежный тон, более развязные манеры). Мои нравоучения (которыми я, может быть, злоупотребляю) стал воспринимать с критикой, в которой слышится нотка «я и сам все это знаю». Приходится задевать его самолюбие, чем вызываю его недовольство, а сама расстраиваюсь. Мне кажется, что учащимся в самом начале их производственной жизни надо внушить, чтобы они хорошо поняли, что, придя на завод и став у станка, они еще не стали рабочими, а чтобы достичь этого почетного звания, надо приобресть еще многое и многое, а не только внешнее – закурить папироску или выпить вина. Знаю, что Петя относится к производственной работе с интересом и вниманием. Бывает огорчен, если ему приходится «мало» поработать в свою смену. С ком. приветом Н.Божинская» Педагогический совет 17. XI. 59 г. Хочу выступить. Как? Характеристика класса: это – ученики; ни одного хулигана, ни одного распущенного, уличного. За всеми – почти нормальный домашний надзор. Кружок по химии изучение полимеров. «Как выращивать хороших учеников»,Т.Колосков. Класс плохо занимается: нет навыков систематической работы; способности у большинства средние; катастрофически слабых нет. Запущенность, приводящая к безнадежности. Класс в основном дисциплинирован – есть: болтовня на уроках, опоздания. Это определяет тем, как понимать дисциплину: по максимуму или по минимуму. ?Редко Резкость с учителями. Коллектив порывист, подвержен настроениям. Иногда порыв бывает более или менее длительным. Часто Бывают полосы неудач, пессимизма, тогда – плохо: недружелюбие друг к другу, к учителям, смешки, скепсис, недоверие ко всему и вся, плохая учеба, неопрятность нестриженные волосы и т.д. Удача начинается с внешнего вида, с интересного дела, с взрыва, с хорошей беседы, с «мощной» ругани, с общей радости. Пушкова, Харламова Л., Харламова А., Тужилкова – весь актив в половину двенадцатого оставили станки и ушли в кино. Но Класс умеет увлечься. Это – ученики. Хотелось бы, чтобы учителя разбирались в довольно ярких нюансах и реагировали тотчас в период удач, стараясь продлить эту полосу, не допустить первой ссоры. I-ая четверть. Мрачные настроения. Не отпетый! Доказательства приведите. К чему об этом? Лето. Масса новых встреч. Новые мысли. Кончена традиционная десятилетка, которая во все годы венчала среднее образование – для них оно не окончено. Возраст. Письмо бабушки Божинского. А мы стараемся разобраться во всех этих «новшествах»? Требования- те же. Метод – тот же. Раздражения – больше. Уважения – почти нет. Мелочь (Задерживают на уроке химии.) Макаренко – «как можно больше уважения к человеку, как можно больше требований к нему». «Проектировал» личность. Подражание великому гуманисту Горькому. Учитель. Предмет. Воспитывающее обучение. Учитель – личность увлекающаяся и обязательно увлекающая. Х.Д. Рошовская в прошлом учебном году: «За 5 недель практикума ни одного замечания», «оценки только 5 и 4», «Работы оформлены даже изящно». Х.Д. Рошовская в этом году (как в партитурах листа): «плохо, плохо, еще хуже, угрожающе и невероятно плохо». Найдите «хорошо». Ухватитесь за это хорошее, пойдите от него, воспитывайте на нем. Класс мыл дополнительно вестибюль по просьбе пожилой уборщицы – блестящий материал для воспитания – пусть учитель блеском глаз, улыбкой одобряет поступок и от него: – давайте начнем хорошо учиться! (Подумают – это искусственно, ну, можно другой пример: прекрасный ответ с внутренней логикой, удачная контрольная работа, хорошая практическая работа.) Даже если это «крупица». Прическа Симонова, Дарьин. Газета – Смирнов. Лом – таскали «на совесть». Учителя-мастера. Б.И. Леонтьев. Учителя-ремесленники, урокодатели, далекие, холодные, равнодушные. Бывают ли они с ребятами вне класса (физик, химик – никогда!). А возможно ли учителю бывать вне класса с учениками, если у них есть еще свои классы? «Сюрпризам» нет конца 22 ноября 1959 года «Сюрпризам» нет конца. Несколько дней назад А.С. доложил о том, что Харламова А., Харламова Л., Тужилкова М и Пушкова Н. оставили станки и ушли в кино. Вчера по моей просьбе собрали линейку производственных классов и зачитали строгий приказ о выговорах девочкам и Меренкову, который нагрубил начальнику цеха. В приказе предложено комитету ВЛКСМ решить вопрос о лишении нашего класса красного знамени. И это тоже я предложила. Тужилкова плакала. Вечером были в театре. Смотрели в Театре Советской Армии пьесу Э.Де-Филиппо «Моя семья». Спектакль очень удачный и глубокий. Ребятам понравился и театр, и пьеса. Это – удача. В театре только краем глаза наблюдала за ребятами. Не разговаривала. Как-то очень тяжело. Домой шли вместе. Оживленно обсуждали спектакль, игру актеров, идеи, смысл пьесы. Надо срочно что-то предпринимать. Что? Скандал? Беседа с родителями? План с активом? Диспут на тему о культуре? Срочно надо идти на завод, но расписание уроков очень неудачно – практика ребят, а у меня уроки, сложная работа в шестых. 6 июня 1960 года Приходится очень жалеть о том, что я ни о чём не записывала целый год. Нужно написать отчет, а следовательно вспоминать, вспоминать – это очень трудно. 3-го прошел экзамен по истории. Не буду описывать своего волнения перед этим событием. На консультации приходили все, и, как мне показалось, они ничего не знали. Вели себя шумно, даже несколько вызывающе. Прогнала Меренкова. Настроение было ужасное (тем более что должно было приехать множество гостей, которых интересовал этот «эксперимент»). Но бывают же чудеса! Экзамен прошел очень хорошо. Лучше, чем в прошлом году у 10 класса «В» (не производственного). Слабо отвечали Титов, Кочерыгина, Меренков. Остальные были что называется «на высоте»: очень по существу, скромно, не заученно, очень убежденно. Было много «сюрпризов»: девять человек получили «отлично», 8 – «хорошо» и 4 – «удовлетворительно». Комиссия была очень довольна, а я как экзаменатор, чего уж говорить, просто ликовала. У меня праздник. Вечером была на Ленинских горах. Как было чудесно с зеленой высоты смотреть на Москву, сверкающую множеством огней. Все время ощущение сильных крыльев! Жизнь прекрасна! Отчет о воспитательной работе в 11 классе 204-ой школы им. А.М.Горького 1959-60 уч. год. Вопросы воспитательной работы в одиннадцатом классе чрезвычайно сложны. Об этом я могу сказать только сейчас, когда курс их обучения в школе окончен, когда идут экзамены. Если бы меня спросили, какой коллектив вам предложить взамен этого, я попросила бы такой же. Очень сложный и очень интересный для учителя-воспитателя. Все конечно не так как прежде: нет той теплоты и привязанности, которая обычно сопровождала последний год, и месяцы, и дни в школе моих прежних учеников, нет слез и восторгов, но и нет беспомощности: «куда же мы без школы?». Этого нет, но есть другое – ученики какие-то взрослые, и, пожалуй, они крепче прежних (хоть в науках они и не преуспевали) во многом, как-то они надежнее. Очевидно, здесь большая роль принадлежит заводу, рабочим, труду. Одни работали хорошо, с увлечением, другие – «тянули лямку», но так или иначе завод воспитывал и, мне кажется, в основном верно. Во всяком случае, в отличие от наших бывших выпускников, никто из этих, нынешних, не посчитает жизнь отвратительной штукой, если им не удастся поступить сразу в институт, они пойдут на работу без этого гнетущего и неверного чувства своей бестолковости, ненужности и пессимизма. Будут работать и будут учиться, как тысячи молодых рабочих. Это уже верное ощущение окружающей действительности и своего места в жизни. Жизнь в классе проходила в довольно напряженном темпе. Событий искусственных и естественных было очень много. Собрания, походы, экскурсии, диспуты, вечера, театр, каток и многое другое заполняли их школьные дни. Постоянное движение – это очень важно. Когда наступал «штиль» – ожидай неприятностей – начиналась полоса неудач, проявлялось недружелюбие, смешки, скепсис, недоверие ко всему и вся и двойки, двойки без конца. Удачи начинались с интересного дела, с «взрыва», с хорошей теплой беседы, с общей радости. Класс умел увлечься. Из серии воспитательных мероприятий надо отметить очень интересный и очень бурный диспут о моральном облике советского молодого человека, который никого из ребят не оставил равнодушным. Взгляды, которые были высказаны на этом диспуте, сводились к очень верным положениям коммунистической морали и коммунистического поведения. В середине учебного года было проведено производственное собрание с участием мастеров и рабочих, которое тоже вылилось в очень откровенный, большой разговор об организации труда учащихся на заводе, о той пользе, которую они получили, трудясь бок о бок с рабочим классом, о недостатках и достоинствах их практики. Собрание очень тщательно готовил ученик Г.Кузнецов. Большое впечатление на ребят произвела экскурсия в Горки Ленинские (апрель). Я запомнила сосредоточенным лица ребят, благоговение в глазах. В доме, где жил больной Ленин, ученики шепотом обменивались впечатлениями, боясь нарушить великую тишину. И даже в аллеях, где гулял Ленин, шли осторожно и говорили тихо. И я там не сделала классу (было со мной, правда, 10 человек) ни одного замечания. Тем более меня удивила та реакция, которая последовала у учителей М.Фатеева и Е.Горшковой после экскурсии во Владимир. Страшные, уничтожающие слова о классе, о ребятах, о песнях и шутках в автобусе, о пренебрежении ими памятников старины и о многом другом, что естественно вычеркивало все найденное верное, хорошее. На мой взгляд, экскурсия во Владимир была просто не продумана – она была и по времени организована так, что ребята в ней не чувствовали необходимости (за несколько дней до конца учебного года такие экскурсии организовывать очень рискованно). Если учитель везет или ведет куда-то учащихся, он должен даже предварительно увлечь их перспективой, именно увлечь, а этого не было. Меня несколько смутила позиция М.Фатеева, который будучи «гостем» в «химической экскурсии», вел путевые заметки (беспощадные, как всякая фотография) и не посчитал возможным активно вмешаться в быт этой экскурсии. В этом же учебном году мы с классом посетили выставку французской живописи второй половины XIX в. в Музее изобразительных искусств и, аккуратно просмотрев нетленные полотна великих французов, устав, ушли с выставки с «нетронутыми» сердцами. Напрасно я старательно подводила каждого к картинам Ренуара – равнодушные взгляды, еле-еле скрытый зевок – и все. Почему? Да потому, что я сама плохо разбираюсь в живописи и перед выходом в музей не настроила ребят к восприятию картин, а на самой экскурсии я добросовестно пыталась выложить им свои воззрения и даже (чего греха таить) навязывала им свой вкус, а это тем более дурно. Вот и неправильно решена педагогическая задача. Причина во мне. Поэтому на обратном пути, идя по набережной Москвы-реки, я не услышала ни слова о тех часах, которые мы провели в музее. Не было восторгов, а о потерях и скуке при мне просто молчали. Вывод я тогда сделала, кажется, правильный – экскурсию надо готовить тщательно. И не только продумывать ее познавательную и воспитательную отдачу, но и готовить ее с психологической стороны. Надо задумываться и над вопросом: готовы ли учащиеся воспринять то, что я пожелаю им представить? Бывали мы и в театрах. Еще в десятом классе мы стали «театралами». В этом учебном году запомнилась и мне, и ребятам одна пьеса в Театре Советской Армии «Моя семья» Эд. де Филиппо. Спектакль очень удачный и глубокий. Ребятам понравился. Домой, как обычно, шли вместе. Оживленно обсуждали спектакль, игру актеров, идеи, смысл пьесы. Касались даже своеобразного музыкального сопровождения – на гитаре музыкант очень осмысленно «разговаривал» перед началом очередного действия, передавая зрителю настроение героев, объясняя музыкальными образами образ их мыслей. Все праздничные дни я провела с классом. Может быть, в этом и нет большой педагогической необходимости, может быть, это от моей трусости – боялась оставить одних, но у нас были очень хорошие праздники (вообще класс умеет веселиться лучше, чем учиться). Запомнился ноябрь, 7-ое. Ответственный за вечер Толя Смирнов. Собрались предварительно. «Скалькулировали» те пятнадцать рублей, которые внес каждый. Обговорили все организационные мелочи. – Надо быть очень веселым и постараться, чтобы всем было весело, – я – Толе. – Да-а.. – Толя растянуто, неуверенно, – вряд ли получится так. (Класс находился в очередном «трансе».) Но стараться почти не пришлось. Три комнаты на семью Титовых. Чистота. Уют. Почти роскошная мебель. Суетливая добрая мама приготовила для нас студень и пирог. Веселая музыка. Танцы. Розовые лица девушек. Юноши подчеркнуто вежливы, даже галантны, только Галахов, Дарьин и Кузнецов возятся, как в школьном коридоре… Удивительно милы все, просты и понятны. В комнатах царит та непринужденность, которая так свойственна доброму школьному коллективу. Никаких секретов, косых взглядов и нервного девичьего смеха, все как-то по особому мило и тепло… Единственная и не очень сложная тревога – как бы Салосин и Кузнецов не разбили посуду, очень уж неуклюжи. Поздно возвращаемся домой. Улицы совсем пустынны. Идем широкой магистралью, Новослободской, прямо посреди улицы, под гирляндами ламп. Сколько тем для разговоров! Восторженный возглас Воскова: «Замечательный у нас класс, Серафима Григорьевна, нет больше такого в школе. Что не человек – интересная личность, индивидуум». Все ребята поддерживают Валю, и я в эту ночь верю, что действительно другого такого класса нет. И Володя Галахов, как бы продолжая мою мысль, говорит, будто про себя: – Еще бы только год, и тогда уж не нарушить дружбы. Очень хорошо был проведен первомайский вечер и новогодняя ночь. Ребята привыкали друг к другу, я постоянно была с ними и имела возможность беседовать с каждым не только в официальной обстановке класса, но и дома и на улице, в походе и на экскурсии. Я давно заметила, что такие беседы куда более действительны. Я заметила, что после этих «мероприятий» (если их можно так назвать), класс бывал прилежней на уроках, как-то мягче, урок как бы был продолжением теплоты и взаимопонимания, которые собирались по крупицам на вечерах, прогулках и походах. И тем горше становилось оттого, что мои коллеги не замечали ни одной из этих с большим трудом накопленных «крупиц». В одиннадцатом классе было в этом отношении тяжелей, чем в десятом. Я не могла понять Х.Д.Рошовскую, Е.А.Горшкову, которые ежедневно, приходя в учительскую, беря журнал или кладя его, говорили фразы, в которых преобладали слова: «плохо», «плохой», «не знают», «не умеют», «не хотят», «отвыкли» и т.д. и т.п. (Как в партитурах листа: быстро, быстро, еще быстрей, стремительно и т.д.). Пытаюсь уговорить, рассказываю о том, как на днях, например, «мои» мыли полы в кабинете истории, машиноведения и как устали, и как по просьбе уборщицы Марии Васильевны вымыли еще и большой вестибюль 2го этажа. Без дополнительной просьбы учителя, без приказа, просто потому, что уборщица старая и уставшая. Говорю о том, как Лобанов и Кузнецов преданны своим труженицам-матерям, как тяжело им живется, как много трудится Галахов, как добр Салосин и до глупости откровенен Меренков. Тщетно. Ничто не вызывает симпатии у моих коллег. Они непреклонно заявляют, что «они (т.е. ученики) ничего не знают и не хотят знать!». Неверие и недоверие – вот что обуревает учителей. Никаких просветов. Вообще, в разговорах в учительской среди преподавателей чаще всего выражаются пессимистические взгляды на дело воспитания своих «подзащитных». Я не знаю почему, то ли это страховка перед предстоящими экзаменами, то ли просто результат плохого физического самочувствия. Я была упряма. Я «отбивалась» и «отгрызалась» как могла, иногда же (довольно часто), выслушав очередную порцию ругани, я приходила в класс, «разражалась», и, как правило, результаты были плачевные, начинался тот минор, который не давал ни крыльев, ни сил ни мне, ни ребятам. Что сказать учителям? Как добиться, чтобы они посмотрели и на себя, где они неправы, почему не смогли увлечь своим предметом, почему не увидели ничего верного, красивого в учащихся, почему не ищут правильного рационального метода в работе со взрослыми ребятами? Ведь каждый из них, по-видимому, очень хорошо владеет своим предметом. Неужели так трудно увлечь учеников красивой формулой, логикой доказательства, эффектно поставленным опытом? Я была пионервожатой, когда работали такие мастера как Протопопова, Леонтьев, Цейтлин, Кульницкая, Жарова, и видела, что эти корифеи методики умели увлечься красивым поступком ученика, отличным ответом. Я помню, например, что комсомольца Болотникова я узнала в момент, когда Б.И.Леонтьев, захлебываясь и сияя, рассказывал в учительской о его блестящем ответе по истории Отечественной войны 1812 г.. Вот с этого ответа и началась школьная биография этого юноши (он пришел в школу, кажется, в 9-ый класс), окончившего школу с золотой медалью. А вот на меня смотрели скептически, когда я в этом году рассказала о докладе Галахова об Албании, когда присутствующий на уроке А.Т.Кинкулькин слушал, боясь проронить слово этого мальчишки, а после урока восторженно обругал меня: