Сейчас крыша сломана, и любой прохожий мог заглянуть в их разорённую спальню. Раньше здесь было так красиво. О, теперь Жаби вспомнила всё. Всё, что стёрлось из памяти после страшного происшествия, теперь вернулось. У корней дерева был маленький, надёжно спрятанный лаз. Юркнув вниз, ты оказывался в коридоре. Впереди, чуть левее, находилась уборная. Ещё чуть дальше, справа, — кладовка, полная орехов и маленьких вкусных шишек. Посередине располагалась большая спальная комната, где обитали мама и все её дети. Кровати стояли в ряд. Как же им уютно жилось. Дети спали по двое. Они ложились валетом и перед сном всегда немного пихались задними лапками и болтали. По утрам каждый норовил натянуть одеяло на себя. Моя непослушная сестра! — подумала Жаби, и слеза скатилась по её щеке. Обычно они так и говорили: сестра или брат, потому что у маленьких мышат не бывает имён. Утром они садились на край кровати и мама раздавала всем по ореху. Пока дети ели, она пела какую-нибудь известную мышиную песню: Мышка бежит по глубокому снегу или Семь кексов в норке про запас. Иногда после завтрака они отправлялись на прогулку. Всё это было до того, как на острове появился лис… Как-то раз мышата повстречали своего папу и вежливо с ним поздоровались. Но у него было очень много дел, и он, кажется, собирался куда-то уезжать. Да, таков мышиный мир. После прогулки они всегда возвращались в норку. Если маме надо было задержаться в лесу, чтобы набрать орехов, дети прыгали на кроватях. Придя домой, мама ласково их отчитывала: — Сколько раз повторять, так можно ушибиться. Давайте-ка лучше потанцуем! И они пели Возьмём друг друга за хвосты и встанем в хоровод. Иногда мама рассказывала им сказки, например про то, как маленькая-маленькая мышка перехитрила злую кошку. Дети не могли усидеть на месте — такая увлекательная была история. Они с нетерпением ждали конца, когда кошка упадёт в воду, а мышка побежит домой с сыром. Все смеялись и хлопали в ладоши. Какое чудесное у Жаби было детство! О, как же она любила свою маму. Жаби заплакала, глядя на разорённый дом. Гордон был возмущён. — А представь, лис бы схватил тебя. И мы бы с тобой никогда не встретились! И ты бы никогда не стала умнейшим комиссаром… Гордон прокашлялся и как бы начал речь: — Когда умирает детёныш, умирает не просто милый и пушистый малыш. Мир внезапно лишается будущего начальника полиции. Погибает не только малыш, но и всё то, чем он мог бы стать. Страшно и грустно вдвойне, когда умирает детёныш. Гордон разошёлся не на шутку и, набрав воздуха, продолжил: — В каждом детёныше живёт целый мир. И он должен жить дальше. Иначе погибнет певец, специалист по запахам и ловкий штамповщик бумаг — а кроме того, милый друг и поедатель кексов. Погибнут все дети и внуки этого детёныша. Тысячи мышей никогда не увидят свет! Трагедия! Суне пихнул Гордона в бок. — Но она же не умерла, — напомнил он. Гордон снова прокашлялся: — Нет. Но я так злюсь, когда думаю о том, сколько бед может натворить лис… Будь у нас печать, мы хотя бы ка-данкнули! Потом до него дошло, что в некотором смысле это он, Гордон, во всём виноват. Ведь он выгнал лиса из своего полицейского округа. Хмм, вот что важно: мало просто прогнать опасного преступника. Тогда он будет опасен для других. Гордон подошёл к Жаби, обнял её и со слезами в голосе произнёс: — Мне очень жаль, что твоя мама пропала. Какое горе… — Подожди-ка, — сказал Суне. — Давайте немного подумаем, — предложила Гертруда. — Ты же говорил, что полицейские должны думать. Они сели в круг. Гордон ещё не совсем оправился. Жаби нюхала свою тряпочку. — Сколько здесь было кроватей? — спросила Гертруда. — Восемь, — сказала Жаби. — Мы спали по двое. И ещё мамина, конечно… — Сейчас здесь только одна, — заметил Суне. — Твоя, сломанная, — которая развалилась, когда лис ворвался в нору. Кто-то мог прийти сюда позже и унести остальные кровати? Если да, то кто? Полицейские задумались. — Мама и остальные дети! — улыбнувшись, сказал Гордон. — Или другие мыши, — печально сказала Жаби. Гертруда покачала головой: — Сколько у вас было тряпочек? — У каждого малыша по одной… — А сейчас тут только одна! Жаби развернула свою тряпочку и посмотрела на неё. — Моя, — сказала она. — То есть ты хочешь сказать, что братья и сёстры забрали свои тряпочки? А моя осталась. И они решили, что это меня съели. Суне кивнул. Гордон немного воспрял. — М-да, — сказал он, — звучит неплохо, но это всего лишь догадки. Они вселяют надежду, но мы должны искать дальше. Что будем делать? Жаби свернула свою тряпочку и отложила в сторону. — Сперва надо всё обнюхать, — объяснила она. — Надо убедиться, что здесь не живут другие мыши. А после этого я скажу, что делать. Полицейские вылезли из норы, и Жаби с Гертрудой принялись обнюхивать местность. Мышами пахло не очень сильно. Но ведь ночью лил дождь. Так что это ещё ничего не значило. — Ни следов, ни улик, — сказал Гордон. — Зато — отличная догадка маленьких полицейских, которая дарит нам надежду. Что делать теперь, Жаби? — Наденьте ваши красивые фуражки, — сказала Жаби. Шапочки Гертруды и Суне немного раскисли от дождя. Но у Гертруды в рюкзаке было несколько запасных. Жаби осмотрела стоявших перед ней полицейских. — Не думаю, что он посмеет напасть на полицейских, — сказала она. — Поэтому важно не снимать фуражки. Сейчас мы разнюхаем, где он прячется. И допросим его. — Кого? — спросила Гертруда. — Лиса, — сказала Жаби. Глава 7. Протокол допроса. Лис