– Вам плохо? – насторожился Михаил. – Нет, нормально… Сердце иногда пошаливает, доктор говорит, что мне нельзя волноваться. Возраст уже не тот, опять же эта проклятая жировая масса, от которой так и не смог избавиться… Вы уверены, что Лэсси и фрау Розенталь мертвы? – Кажется, понимаю, о ком вы говорите… Мне жаль, но это так. Собака и женщина находились в доме, когда вторглись люди из БНД. Они действовали без подготовки, за домом не следили, полезли внутрь, не зная, что их ждет, то есть проявили полную профессиональную несостоятельность. Собака, видимо, залаяла, женщина подняла крик… Мне жаль, – повторил Кольцов. – Эта несчастная, которую они задушили… – Мой боже, какая неоправданная жестокость… – пробормотал Эберхарт. – Наши люди не могли так поступить, я ничего не понимаю… Фрау Розенталь проживает на моей улице, очень добрая одинокая женщина. Муж умер от разрыва аорты, сын погиб четыре года назад в результате несчастного случая – он служил в армии ФРГ, скончался на полигоне в результате случайного подрыва боеприпаса… У нее есть ключ от моего дома, за умеренную плату она выводит погулять Лэсси, а также стирает и раз в неделю делает уборку. Мне некогда этим делом заниматься, да я и не знаю, с какой стороны подходить к пылесосу… – Он справился с волнением, глубоко вздохнул. – Давайте уточним, герр Эберхарт. «На берегу», так сказать, во избежание возможных недоразумений. Вы работаете в разведывательном центре на Фельдештрассе, готовы сотрудничать с нашей страной. Ничего не поменялось? Вы владеете секретной информацией, которую согласны предоставить нашей стороне? – Вы даже не представляете, какой информацией я владею, – усмехнулся Эберхарт. – Она сравнима с теми сведениями, которые доступны руководству центра в лице герра Баумана и нашим заокеанским кураторам – тому же Алану Робинсону или его заместителю Джеку Портеру… – Ваша мотивация меня пока не волнует. Обсудим это позднее, если вы настроены обсудить данный вопрос. Полагаю, идеология здесь не замешана. Каким образом вы собирались предоставлять нам информацию? Это устные сведения, копии с документов, микропленка? – Зачем же микропленка? – усмехнулся Эберхарт. – Шпионской аппаратурой пользуются наши агенты в вашей стране – например, в секретных инженерных организациях, которые вы называете почему-то «ящиками», – последнее слово Эберхарт произнес по-русски. – Лично я имею возможность использовать обычную аппаратуру, не припомню случая, чтобы меня обыскивали. В силе все перечисленные вами способы. Впрочем, сомневаюсь насчет копий с документов, это несколько смахивает на нахальство. – Согласен. Вас интересуют деньги? – Договоримся, – уклончиво отозвался немец. – Всех интересуют деньги. Даже тех, у кого они есть. Но я нежадный, бешеную оплату требовать не собирался. О чем мы с вами говорим, господин Кольцов? – Эберхарт негромко выругался. – Все кончено. За мной ведется охота. Возвращаться домой нельзя, на работе я уже не появлюсь – по крайней мере, в прежнем качестве. Из города меня не выпустят – у всех пограничников будет мое фото. А внешность мою, сами понимаете, изменить трудно. Хранить секретные документы дома или в других местах не имею привычки. Вы разговариваете с обреченным человеком, господин Кольцов. Мне осталось недолго гулять. Вы еще можете вырваться – вы молодой, мобильный, хорошо соображаете, а вот я… – А вот падать духом, герр Эберхарт, не советую. Уверен, у вас прекрасная память, и она фиксирует пусть не все, но наиболее важные сведения. С соображением тоже все в порядке. Вам ведь удалось уйти от своих коллег. – Всего лишь счастливая случайность. О том, что Вайсмана схватили и допрашивают, мне стало известно в четыре часа пополудни. Его не сразу раскололи – вы правы, Вайсман не предатель. Но и не герой. За какие идеалы он должен сносить удары по голове? Я чувствовал, чем это кончится, ушел с работы, сославшись на недомогание, сел в машину, поехал в Шпандау. Там ее оставил, вернулся на метро, до темноты сидел в библиотеке Врослау – там никто не тревожил, и было время подумать. Дворами и переулками вышел к своему дому, надеясь, что ничего страшного не произошло… – Не отчаивайтесь, герр Эберхарт, вам помогут. И если понадобится, вывезут в восточный сектор. Даю слово офицера. В Западном Берлине, особенно на окраинах, много мотелей и небольших гостиниц, там мы сможем провести ночь, а потом навестим советскую резидентуру. Сразу ехать туда опасно – наши адреса тоже могли оказаться под ударом. Нужно всё проверить, понаблюдать, а делать это в темноте сложно. Прочесать за ночь большое количество мелких гостиниц БНД не сможет… – Нет, это риск, – покачал головой Эберхарт. – Гостиницы исключены. В трех кварталах к западу от Потсдамерплац есть квартира моего хорошего знакомого. Когда-то мы работали вместе, сейчас Хьюго отошел от дел, занялся бизнесом, уехал на год в Брюссель. Он человек одинокий, оставил мне ключи от квартиры. Они всегда на связке вместе с моими ключами. Иногда я туда заезжаю – проверить, всё ли в порядке. В доме нет ни растений, ни животных, частые визиты не нужны. Это трехэтажный жилой дом на несколько квартир, в жилище моего знакомого ведет отдельная дверь с заднего двора. – Это прекрасно, – сказал Михаил. – Но вас будут искать, вы об этом забыли? Поднимут адреса ваших знакомых, родственников. – Про Хьюго никто не знает, – возразил Эберхарт. – Когда мы водили с ним знакомство, я работал в отделе по восточным секторам на Айхерштрассе. Это другая организация, другие люди. Теоретически до жилища Хьюго они доберутся, но для этого потребуется неделя. Там безопасно, поверьте. Пойдемте на соседнюю улицу, господин Кольцов, там есть стоянка такси… Глава девятая В машине Эберхарт беспокойно ворочался, сунул в рот какую-то таблетку, долго пытался ее проглотить, чему препятствовала сухость во рту. Кое-как проглотил, немного успокоился. Вышли за квартал до нужного места, двигались дворами, чтобы не попасться соглядатаям. Эберхарт отдувался, отмахивался от вопросов о самочувствии. Со здоровьем он явно не ладил, а последние события еще больше усугубили его состояние. Город не вымер, иногда попадались люди, проезжали машины. Двое мужчин, идущих по своим делам, любопытства не вызывали. С фасада нужный дом не осмотрели, да и не хотелось – прошли через задний двор, Эберхарт поднялся на второе по счету крыльцо. Дверь не запиралась, отворилась с легким скрипом. Короткий коридор, вертикальные выступы в стене, что-то вроде ниши. Между массивными «пилястрами» находилась дверь в жилище. Вход был обособлен – в чем имелись свои плюсы и минусы. Эберхарт погремел ключами, впустил «гостя из заграницы». Включил свет и в изнеможении опустился в прихожей на пуфик, с наслаждением вытянул ноги. – Не смотрите так, Кольцов, – проворчал он, – доживете до моих лет, попадете в передрягу – там и посмотрим, как будете себя чувствовать… Все в порядке, не нервничайте, тяжеловато просто после всего этого… Осматривайтесь, не стесняйтесь, здесь несколько комнат с кроватями, просторная кухня. В шкафу над плитой найдете кофе, если вас не смущает кофе перед сном. Лично я предпочту хороший английский чай – он там же, где и кофе. Гастрономического рая не обещаю, но загляните в холодильник, там должна быть кое-какая еда. Последний раз я приезжал сюда неделю назад, кое-что привез, словно чувствовал, что понадобится… Он, кряхтя, как старый дед, добрел до ближайшей комнаты, кажется, лег, испустив душераздирающий стон. В квартире было пыльно, не ухожено, здесь давно не жили. Окна были плотно зашторены. – Включайте осветительные приборы, не бойтесь, – проворчал из спальни Эберхарт. – Никто не прибежит, соседи знают, что квартира под присмотром. Кухня отличалась большими размерами – мечта советских домохозяек. Михаил поморщился. За такую кухню супруга Настя душу дьяволу бы отдала. Центральное пространство занимала разделочная тумба – хоть мамонта разделывай. Дальняя стена увешана шкафами от кухонного гарнитура. Между шкафами висел на кронштейне компактный цветной телевизор. «Подумаешь, – фыркнул про себя Кольцов, – на его кухне тоже есть телевизор. А то, что не цветной, – так советским людям цветного и не надо». Кофе перед сном не пугал, и он поставил турку на плиту. Рядом – чайник с водой. В холодильнике лежали вакуумные упаковки с вяленым мясом. «Буффало» – гласила надпись на этикетке. Больше ничего интересного. Сыр изъела плесень, к йогуртам не приучен. Мясо «буйвола», импортированное из разлюбезных Соединенных Штатов, было будто резиновым, безвкусным, но все же условно относилось к съедобным продуктам. Михаил жевал его с отвращением, слил закипевший кофе в турку, стал заваривать чай. Грузно вошел Эберхарт, он снял куртку, остался в «демократичной» вязаной кофте, в мятых брюках. Опустился на табурет, обвел пространство тяжелым взглядом. – В холодильнике есть сыр… – Считайте, что нет, – Кольцов сглотнул. – Заплесневел ваш сыр. Эберхарт засмеялся – с пугающим надрывом. – Доставайте, не бойтесь, он таким и должен быть. Это специальная плесень – пищевая. Так надо. Гурманы любят и ценят. – Спасибо, без меня, герр Эберхарт. Плесень есть плесень, мы еще не докатились до такого убожества, предпочитаем свежие и здоровые продукты. В вашей стране это редкость, могу посочувствовать. Вот ваш чай. – Он выставил чашку на стол. Эберхарт кивнул, потянулся к сахарнице. – Не хочу настаивать, господин Кольцов, но вы зря переживаете о возможном провале вашей резидентуры. Мои коллеги вскрыли места залегания Штази. Я не мог вмешаться в эту разработку. О подпольных квартирах КГБ нашему отделу ничего не известно. Видимо, ваши люди действуют независимо от Штази – и это, безусловно, умно. Но настаивать не буду, разработкой ваших нелегалов могли заниматься другие структуры. Будем молиться, что эта задача оказалась им не по зубам… Вы верите в Бога? – Одна из ваших коллег, правда, с другой стороны, вчера уже спрашивала об этом. Сегодня ее убили. – Прискорбно. И что вы ей ответили? – Немец смотрел тяжело, одутловатое лицо принимало какой-то библейский образ. – Не верю. – Хорошо вам… – Эберхарт взялся за чашку, осторожно отпил. – В шкафчике за вашей спиной есть виски. Это хорошая марка – «Джек Дениелс». Сомневаюсь, что в вашей стране пьют виски, но я бы рекомендовал… – Забудьте, Людвиг. Сам не буду и вам не дам. Спиртное не лечит. Пейте чай и ложитесь спать. – Знаю, знаю, – натужно улыбнулся немец. – В вашей стране говорят… Дословно не помню, но смысл такой, что утро умное, а вечер – глуп, и его надо быстрее пережить… – Да, вы ухватили суть, – кивнул Михаил. – Работа, ориентированная на СССР, пошла вам на пользу. Вы сказали, что куратор вашей конторы от ЦРУ, некто Алан Робинсон, находится в Западном Берлине? – Я такого не говорил, господин Кольцов, но он действительно находится в Западном Берлине, и сегодня утром мы встречались на Фельдештрассе. К сожалению, разговора не вышло, Робинсон спешил… – Вы знаете, где он живет? – Боюсь, этого никто не знает, в том числе мой непосредственный босс Вильгельм Бауман. Ходят слухи, что он перевез в Западный Берлин семью и в ближайшие полгода назад в Штаты не вернется. И в СССР не поедет – его там взяли на карандаш. Чем вызван интерес? Собираетесь похитить Робинсона? – Да, у меня же целая армия секретных боевиков, и возможности девать некуда… Вам знакома фамилия Поплавский? – Еще как, – хмыкнул немец. – БНД считает эту операцию своим большим успехом – вырвали Поплавского буквально из клешней КГБ и перевезли в безопасное место. Инженер, высококлассный специалист, автор и участник ряда серьезных разработок Советского Союза. Ракетные пусковые установки, станции радиоэлектронной борьбы, современные огнеметные системы, до которых западная наука еще не додумалась… Поплавский тоже находится в Западном Берлине. Лично не знаком. Его прячут. Если где-то и возят, то с охраной. Сочувствую вам, Кольцов, но знания и опыт Поплавского просто находка для западного военно-промышленного комплекса. Не случись эта мерзкая история с Вайсманом, о привлечении к делу которого я уже жалею, имелись все шансы познакомиться с Поплавским. А дальше, как говорится, варианты… – Неприятная история, согласен, – вздохнул Кольцов. – Повторяю, вас вытащат… Как насчет аванса, герр Эберхарт? – Думал уж, не спросите, – усмехнулся собеседник. – Ладно, долгий срок в тюрьме я уже заработал, хотя еще не совершил ничего предосудительного. Что вас интересует? Жест доброй воли, так сказать. Центральный аппарат Штази, исследовательский отдел, некто Вальтер Шульц – попался на «ухаживаниях» за малолетним ребенком, что было тщательно заснято. Полтора года передает информацию нашему человеку в Восточном Берлине. Институты в Зеленограде, связанные с вашим ВПК? Пожалуйста, институт полупроводников, заместитель директора Каргополов… – Эберхарт с усилием, но почти без ошибок произнес фамилию. – Он был завербован сотрудницей французского посольства Мадлен Куртье в феврале восьмидесятого. Женщина представилась членом французской компартии, хвалилась отцом – участником антифашистского Сопротивления. Кстати, ее отец действительно был антифашистом, но к завершению вечера в ресторане Каргополов на это плевать хотел. Теперь он просто не может все бросить, вынужден сотрудничать. Омское конструкторское бюро «Трансмаш». Вы рассекретили Поплавского, его заместителя, но совершенно не обратили внимание на некую Соколову – руководителя конструкторско-технологического отдела. Ее завербовали отдельно, первые двое просто не в курсе, что женщина тоже работает на нас. Предоставленная ей информация просто обесценила ваши передовые разработки в области систем заряжания пусковых установок, входящих в ЗРК. Что-то не так с вашим общественным строем, господин Кольцов. Завербовать вашего человека – не проблема. Верность идеалам – ложь. Чем образованнее работник, чем больше он достиг в профессиональном плане, тем легче его привлечь на свою сторону. Я не злорадствую, это факт, на который вы должны обратить внимание. Ваша страна внушает страх, но она больна – больна от пяток до макушки. Ваша идеология уже не работает, она мертва. – Но все же вы выбрали именно эту страну, – подметил Кольцов, – несмотря на все ее болезни. В чем мотив – в двух словах? – В двух не получится, – Эберхарт через силу улыбнулся. – Простая обида, которая выжгла болезненную язву… Это не важно. Обратной дороги нет. – Ну, отчего же, – возразил Кольцов. – Минуту назад обратная дорога была. Вы никого не предали, секретную информацию не разбазаривали. Были только намерения – а это лучше, чем само преступление. Наняли бы хорошего адвоката, и он бы разнес обвинение в пух и прах. Работу бы не сохранили, но на свободе остались. То, что вы рассказали о Соколовой и Каргополове, – так, недоказуемое утверждение. А про Шульца я уже знал. Поймите правильно, Людвиг, я не призываю вас сдаться, но все же хорошо обдумайте, чего вы хотите. Дальнейшая беседа как-то не клеилась. Эберхарт мрачно смотрел на дно опустевшей чашки, лицо его, казалось, становилось расплывчатым, обретало землистый оттенок. Он поднялся, пошатываясь, удалился в спальню, затворил за собой дверь. Михаил допил кофе, несколько минут посидел в задумчивости, потом покурил у открытой форточки. В спальне что-то упало, кажется, стул, приставленный к кровати. Он вышел из оцепенения, вскинул голову. Что такое? Спина похолодела. Он бросился из кухни, вбежал в комнату. Горел светильник, закрепленный на стене. Постель Эберхарт не разбирал и одежду не снимал, возможно, не успел. Никого еще не доводили до добра тяжелые думы! Стало плохо с сердцем. Кровь отхлынула от лица, мужчина стал задыхаться. Он пытался привстать, схватился за спинку стула, повалил его. Сам не удержался, рухнул обратно в кровать, только ноги остались на полу. Блуждали и закатывались глаза, человеку не хватало воздуха. – Что с вами, Людвиг? – Михаил бросился к нему, стал трясти. Самого охватила дрожь, холод растекался по конечностям. Диагноз был предельно прост – обширный инфаркт. На фоне переживаний и всего такого. А «все такое» явно возникло не сегодня. Мужчина выглядел нездоровым с самого начала. Эберхарт пытался приподняться, что-то хрипел, но слова уже не различались. Михаил бросился к выключателю, зажег верхний свет. Метнулся к спаренному комоду у окна, стал выдергивать ящики. Что-то похожее на аптечку лежало в третьем снизу ящике. Он стал перебирать таблетки, в которых ни черта не соображал. Где же популярные валидол, корвалол, что там еще? К черту! Все необходимое должно быть у Эберхарта при себе! Он выбросил коробку с лекарствами, стал обшаривать его карманы, даже нашел какой-то початый стандарт с надписями на латыни. Но все это было бесполезно. Дрожь прошла, прозвучал какой-то шамкающий вдох. А в следующий миг Эберхарт уже не дышал. Лицевые мышцы перекосили лицо, в глазах застыла пронзительная тоска. Михаил похолодел. Предательская слабость заставила опуститься на колени. Он не верил своим глазам, не отдавал себе отчета. Но понимание приходило, в душу забиралась безысходность. Он оказался у разбитого корыта. Эберхарт умер, так и не став шпионом КГБ… Впрочем, агентом он бы и так не стал. Его искали все спецслужбы Западного Берлина, и вовсе не затем, чтобы поощрить. Но рассказать он мог многое, озвучить имена, прояснить аспекты деятельности БНД против Советского Союза. А это стоило дорогого. Михаил поднял на кровать ноги мертвеца, зачем-то укрыл его пледом. Еще побыл немного рядом с ним. Увы, отыграть назад в этой жизни можно все, кроме смерти. Он выключил свет, вышел из комнаты, плотно притворив дверь, побрел на кухню. Покинуть квартиру было выше его сил. Куда уходить? Вяленая «буйволятина» не лезла в горло. Выпил чаю, покурил у окна, отрешенно созерцая темноту. Потом покинул кухню, прошел на цыпочках мимо комнаты с мертвым человеком, забрался в какое-то дальнее помещение, где имелась тахта, частично разделся, лег. А вот теперь этот долгий день закончился окончательно – самый безумный день в его жизни. События вспыхивали перед глазами, наслаивались друг на друга. Мелькали лица, живые, мертвые (в большинстве, конечно, мертвые). Проявлялось миловидное женское лицо, обрамленное светлыми волосами. Провалился в сон как в небытие… Утро было мглистым, пасмурным, за окном моросил дождь. Тучи перегруппировались, надвигались с севера. Состояние было омерзительным, разболелась челюсть, по которой вчера славно перепало. Но спасибо, что живой… Уже рассвело, сквозь шторы просачивалась серая муть. Ночью никто не тревожил. Первым делом он заглянул в «покойницкую». За прошедшую ночь Эберхарт живее не стал. Лицо обострилось – словно похудело. Запаха еще не было, но кожа кое-где покрывалась пятнами. Начиналось разложение. Подавив тошноту, Михаил плотно закрыл дверь, отправился на кухню. Заварил кофе, включил зачем-то телевизор. Местный телеканал передавал криминальные новости. Диктор бодро отчитывался перед телезрителями о произошедшем за сутки. Вооруженное ограбление магазина на Дерекштрассе – все живы, но ювелирные изделия пропали, и на поиск преступников брошены лучшие силы полиции. В грузовом автомобиле «Мерседес», перевозившем продукты питания из Западной Германии в Западный Берлин, обнаружена партия наркотиков. Вредные вещества благополучно конфискованы, ведется поиск преступников. Из Шпрее под мостом спасатели извлекли чемодан, в котором лежал сложенный пополам женский труп. Тело отправлено в морг на экспертизу, а следственный отдел пытается выяснить имя потерпевшей и обстоятельства, приведшие к трагедии. О вчерашних событиях, связанных со стычками БНД и Штази, – ни звука. Словно не было переполоха на Рупенталь с несколькими трупами, раздавленного под колесами тепловоза мужчины, бойни на Кюрхаллее. Власти Западного Берлина берегли нервы своих граждан. Оставалось надеяться, что тело в чемодане принадлежит не Марте Киршнер… Он выпил половину чашки, извлек из холодильника «испорченный» сыр, отрезал часть. Продукт был странный, разваливался во рту, мощно отдавал плесенью, но желания выплюнуть его изо рта, в принципе, не возникало. Михаил жевал пористую рыхлую массу, запивал кофе. Криминальные новости закончились, пошла реклама. Замелькали слащавые лица детей и взрослых, актеры расхваливали какие-то соки, лекарства, пылесосы. Надоело. В Советском Союзе практически не было рекламы. Зачем? Глупый пережиток буржуазного строя. Он выключил телевизор, постоял у окна, созерцая сгущающуюся облачность. По стеклу стекали дождевые капли. Он принял душ за клеенчатой занавеской в ванной комнате, отыскал в навесном шкафу станок для бритья, соскреб щетину. Челюсть после вчерашнего «прилета» смотрелась неважно, синь расползлась по подбородку. Все это было крайне неприятно. Но не пудриться же. Одежда после вчерашних похождений превратилась в жалкое зрелище. На куртке и брюках чернели пятна. В доме проживал, слава богу, мужчина, причем одинокий – следов пребывания рядом женщины не нашлось. Шкаф с одеждой находился в дальней комнате. Михаил сменил белье, влез в темно-серые джинсы хваленой фирмы «Ливай Страусс», натянул через голову немаркий пуловер. Обувь оставил свою, хорошенько ее почистил. В шкафчике в прихожей висела куртка из дорогой замши. Примерил – понравилась. Мелькнула смешная мысль: написать записку – мол, не вор, попал в тяжелую жизненную ситуацию, все верну и компенсирую издержки. Перед уходом не сдержался, снова заглянул в спальню. По комнате струился неприятный запах – пока еще слабый, но что начнется через несколько часов? На лице мужчины, на которого возлагались большие надежды, все больше образовывались пятна. Михаил вышел из комнаты, помялся в прихожей у закрытой двери. Оставалось еще одно дело, в принципе несложное. Он снял телефонную трубку. Гудок проходил – аппарат работал. Телефон был кнопочный, для советских людей – диковинка. Номер полиции, кажется, 110. Откашлялся, набрал несложную комбинацию цифр. Отозвался диспетчер. Коверкая голос, усиливая акцент, Михаил назвал адрес, сообщил о трупе, добавил, что смерть некриминальная, и повесил трубку. Больше в этой квартире ничто не держало. Эх, знал бы господин Эберхарт, какое важное дело он отправил коту под хвост… Упомянутое животное мяукнуло, когда он резко вышел в «тамбур» и захлопнул дверь. Бросилось к входной двери, ударилось тельцем и затаилось в темноте. Откуда взялось? Не важно. Кошки всегда откуда-то берутся. Спина похолодела. К крыльцу подходили несколько человек. Шоркали подошвы. Не мимо шли, а именно сюда. Он запаниковал. Машинально надавил на дверь, чтобы укрыться в квартире. Поздно, сам ее захлопнул, а ключа не было. Завертелся, обнаружил нишу справа от двери, втиснулся в нее, прижался к стене. Холодный пот стекал по позвоночнику. Кого еще черти принесли? Вряд ли это дворники, курьеры или водопроводчики. Эберхарт уверял, что квартиру его приятеля могут вычислить не ранее чем через неделю, а прошла всего ночь. Умеют работать, черти, когда не надо… Он стоял, не дыша. Распахнулась входная дверь, ругнулся мужчина, наступив на убегающую кошку. Животное с визгом выкатилось на улицу. Ругались почему-то по-английски. В тамбур с улицы вошли несколько человек, приблизились к двери. Один нажал на кнопку, в недрах квартиры прозвенел звонок. Подождали, еще раз позвонили. Незнакомцы мялись под дверью, сопели. Им ничто не мешало сделать пару шагов и заглянуть в нишу. Удушливый страх душил горло. – Работай, Фрэнк, – проворчал мужчина. Что-то заскрипело в замке – работали отмычкой. «Англосаксы! – осенило майора. – Братцы кролики из ЦРУ – кураторы и надзиратели над местными спецслужбами! И вчера они же работали. А я удивлялся, почему такое количество жертв? И Эберхарт удивлялся. Немцы так не поступят, не станут убивать, особенно непричастных, вроде той же фрау Розенталь. А церэушникам плевать, с них грехи уже списаны, пусть за их деяния отвечает директор Центральной разведки Уильям Джозеф Кейси! Вскрытие же замка без ордера – вообще не тема». В замочном устройстве что-то отвалилось, звякнула пружина. – Джерри, остаешься здесь, мы с Фрэнком – в квартиру… Двое вошли, закрыли дверь. Секунды, казалось, колотили кувалдами по черепу. Оставшийся на стреме шевельнулся, переступил с ноги на ногу. Через несколько мгновений обнаружат труп, ситуация изменится… Михаил стиснул кулак – уже не привыкать калечить и убивать представителей западных разведок… Но гора сегодня сама пошла к Магомету – Джерри сместился в сторону и заглянул в нишу. Это был лысоватый субъект. Он жевал резинку, челюсти монотонно ходили взад-вперед. Кольцов ударил его в живот, вложив в удар всю ненависть к поработителям угнетенных народов. Джерри прекратил жевать, выпучил глаза. От второго удара он подавился жвачкой, разжалась рука, выпал сложенный полуавтоматический зонт. Джерри беззвучно хлопал ртом. Третий удар отбросил его к стене, выбил дух. Мелькнула мысль: «Перестрелять из «Глока» тех двоих, чтобы больше не гадили». Самое время затеять «горячую» войну. Но нет, не стоило, пусть продолжается «холодная», к ней привыкли, кому-то даже комфортно в этом затянувшемся противостоянии… Джерри сползал по стенке, закатывая глаза. Михаил схватил его за шиворот, придержал, чтобы не гремел при падении, осторожно пристроил на полу. Из квартиры донесся шум. Пошла жара в баню… Кольцов подхватил оставшийся без хозяина зонт, заспешил к выходу. В заднем дворе никого не было, даже кошки. Бежать не стоило. Но может же человек торопиться по своим делам? Бодрым спортивным шагом он пересек двор, свернул в ближайший проулок. Дождь разгулялся, промокала дорогая замша. Зонт раскрылся над головой, как купол парашюта. Мимо шли какие-то люди, тоже под зонтами. Широким шагом Михаил добрался до следующего проулка, двинулся в просвет между оградами и только на следующем повороте облегченно выдохнул и взял курс на шумную улицу… Положение складывалось невеселым. Бурю с ветром, швыряющим потоки воды, майор переждал под навесом универмага, а когда дождь стал косым и захлестал по ногам, вошел в фойе. Там толпились люди, тоже пережидали непогоду. Шушукались девушка с парнем, обмениваясь влюбленными взорами. Сексуальная революция уже отгремела (впрочем, Кольцов не ориентировался в ее этапах) – на людях старались не облизывать друг друга. Чинно дожидались окончания дождя пенсионеры. С интересом поглядывала на майора КГБ женщина бальзаковского возраста, и он поймал себя на мысли: «А почему бы нет? Может, познакомиться с местной вдовушкой, втереться к ней в доверие и отсидеться у нее до лучших времен?» Дождь не стихал. А когда наконец закончился, погода все равно не давала спуска – ощутимо похолодало. Электронный термометр на здании полицейского участка показывал шесть градусов по Цельсию – слава богу, с плюсом. «Вдовушки» дорогу не переходили. Больше часа он провел под куполом универмага, бродил по отделам. Покупок не совершал, просто смотрел, настраиваясь на нужный лад. Товарное изобилие было налицо, и цены особо не кусались. Одежда и обувь на любой вкус и со всех континентов, бытовая техника – стиральные машины, холодильники, телевизоры, диковинные видеомагнитофоны, которые в западном мире давно стали нормой. Все это можно было купить, заплатив деньги, – прямо на месте, не вставая в очередь, не записывая ручкой номерок на ладони. Это раздражало. Германия проиграла войну, тридцать семь лет назад была самым нищим государством Европы, кое-как восстановилась. Откуда эти роскошь и изобилие?