Я сердито потребовал ответа, но услышал лишь глухое бормотание. Создавалось впечатление, что Пассажир нырнул за какое-то укрытие в надежде переждать бурю незамеченным. Я открыл глаза. Причиной тому было сильное удивление. Я не помнил ни единого случая, когда бы Пассажир не мог высказаться по нашему любимому сюжету, и вот теперь он оказался не просто подавлен, а спрятался. Я посмотрел на два обуглившихся тела с неожиданно возникшим уважением. Я не понимал, что все это значит, и, поскольку подобного никогда не случалось, неплохо было бы выяснить. Эйнджел Батиста — «Не родственник» стоял на коленях, упершись ладонями в землю, и внимательно изучал какие-то предметы, которые я со своего места не видел, да, признаться, и не очень-то хотел. — Ты еще этого не нашел? — спросил я у него. — Чего «этого»? — не поднимая глаз, поинтересовался он. — Понятия не имею, — ответил я. — Но оно должно быть где-то здесь. «Не родственник» вытянул вооруженную пинцетом руку, выдернул из земли одну травинку, внимательно ее изучил и положил в пластмассовый пакетик для вещественных доказательств. — Почему кто-то приставил к телам керамические бычьи ГОЛОВЫ? — спросил он. — Потому что шоколадные растаяли бы на солнце, — ответил я. Он кивнул, не глядя на меня, и сказал: — Твоя сестра считает, что это дело рук сантерии. — Неужели? Подобная мысль мне в голову не приходила, и это слегка огорчило меня. Ведь это же Майами, здесь мы постоянно встречаемся с разного рода ритуалами, в которых часто фигурируют головы животных. В этой связи прежде всего следовало подумать о сантерии. Это афро-кубинское верование, являющееся симбиозом анимализма племени йоруба с католицизмом и получившее распространение в Майами. Для адептов этой религии жертвоприношение было делом обычным, что прекрасно объясняло появление бычьих голов. И хотя исповедующих сантерию сравнительно немного, почти каждая семья в городе хранила пару маленьких освященных свечей или купленную на ботаническом рынке раковину каури. В городе господствовало мнение: даже если ты сам не веришь, то проявление уважения ко всем разновидностям религий повредить не может. Как уже сказано выше, я должен был сразу об этом подумать, но моя сводная сестра — ныне сержант отдела расследования убийств — сообразила быстрее меня, хотя в нашей семье я, предположительно, самый умный. Узнав, что расследовать дело будет Дебора, я почувствовал облегчение, поскольку это сведет к минимуму уровень глупости, вызывающий оцепенение. Кроме того, я надеялся, что возня со жмуриками позволит сестре веселее проводить время. До этого она тратила дни и ночи, порхая вокруг своего слегка поврежденного дружка Кайла Чатски, потерявшего пару второстепенных конечностей в результате встречи с тронувшимся умом, свободно практикующим хирургом. Хирург специализировался на том, что превращал человека в воющую картофелину, и именно этот злодей весьма искусно лишил сержанта Доукса некоторых частей тела. Чтобы до конца разделать Кайла, ему не хватило времени, поскольку Дебора его Пристрелила. Сестренка, восприняв это дело весьма близко к сердцу, целиком посвятила себя восстановлению мужских сил Кайла Чатски. Я не сомневаюсь, что она этим заработала множество очков по части этики вне зависимости or того, кто ведет счет, но подобная малополезная растрата времени не только ухудшила ее отношения с департаментом полиции, ной лишила бедного, одинокого, никому не нужного Декстера заботы со стороны единственного живого родственника. Второе, на мой взгляд, гораздо важнее первого. Итак, это была хорошая новость. В данный момент Дебора находилась в дальнем конце тропы и оживленно беседовала со своим боссом, капитаном Мэттьюзом. Сестра, без сомнения, снабжала начальство всем необходимым для его вечной войны с прессой, категорически отказывающейся смотреть на капитана с его более приличной стороны. Пресса уже была тут как тут. Более того: ее передовые отряды успели рассыпаться на местности, чтобы сделать зарисовки общего плана, а два местных волкодава мрачными голосами бубнили в свои микрофоны о двух столь трагически закончившихся жизнях. Что касается меня, то я, как всегда, возблагодарил Бога за то, что живу в свободной стране, где пресса обладает священным правом показывать в вечерних новостях обгорелые трупы. Капитан Мэттьюз пригладил ладонью свои и без того безукоризненно уложенные волосы, хлопнул Дебору по плечу и отправился беседовать с прессой. Оставшись там, где ее покинул капитан, Дебора уставилась на спину босса, когда тот начал говорить с одним из настоящих гуру местной прессы — Риком Сангрой. В своей работе Рик всегда следовал девизу: «Чем больше крови, тем ближе к первой полосе». — Привет, сестренка, — сказал я. — Добро пожаловать в наш реальный мир. — Гип-гип-ура, — ответила она, вздернув головку. — Как дела у Кайла? — спросил я, поскольку вся предыдущая подготовка подсказывала мне, что это как раз то, о чем следует спросить. — Если физически, — сказала Дебора, — то нормально. Но его постоянно мучает его бесполезность. Эти вашингтонские задницы не позволяют ему вернуться к работе. Мне было трудно судить, может ли Чатски вернуться к работе, поскольку никто никогда не говорил, в чем эта работа заключается. Я знал только, что она имеет какое-то отношение к деятельности правительства и является секретной. Это все, что мне было известно, и я позволил себе отделаться дежурной фразой: — Уверен, что время его исцелит, но надо еще потерпеть. — Да, я тоже в этом уверена, — сказала она и посмотрела на то место, где лежали два обугленных трупа. — Как бы то ни было, но это позволит мне немного отвлечься. — Ходят слухи, будто ты считаешь, что это дело рук сантерии, — сказал я, и она резко повернула голову в мою сторону. — А ты думаешь, что это не так? — воинственно спросила она. — Нет, это вполне возможно. — Но? — резко произнесла Дебора. — Никаких «но»! — ответил я. — Что, дьявол тебя побери, Декстер, ты об этом знаешь? — спросила она. Скорее всего вопрос имел под собой основание. Я славился тем, что иногда высказывал очень тонкие догадки в связи с наиболее мерзкими убийствами, расследованием которых мы занимались. Благодаря своей способности проникать в мысли и объяснять поступки извращенных психов-убийц я даже приобрел некоторую популярность, что было совершенно естественно. Но никого, кроме Деборы, не знал, что я сам являюсь извращенным психом-убийцей. Деборе лишь недавно стало известно о моей истинной природе, и она не стеснялась извлекать из этого выгоду для своей работы. Я не возражал и даже был радей помочь. Для этого и существуют семьи. Меня не тревожило, если мои сотоварищи-чудовища оплатят свои долги перед обществом на старом добром электрическом стуле. Разумеется, исключение составляли те изверги, которых я приберегал для своих невинных игр. Но на сей раз мне действительно нечего было сказать Деборе. Более того: я сам хотел получить от нее хоть какие-то крохи информации, которые помогли бы понять, с какой стати Темный Пассажир вдруг съежился и спрятался. Это было для него совершенно нехарактерно. Однако о поведении Пассажира я рассказывать Деборе, естественно, не стану, дабы она окончательно не усомнилась в состоянии моей психики. Но что бы я ей ни сказал об этой принесенной в жертву богам парочке, она мне все равно не поверит. Сестра не сомневается, что я располагаю какой-то информацией, но предпочитаю держать ее при себе. Более подозрительным, чем ближайший родственник, может быть лишь ближайший родственник, служащий в полиции. Да, вне всякого сомнения, она думает, что я от нее что-то скрываю. — Давай, Декстер. Кончай валять дурака и выкладывай, что ты об этом знаешь. — Дорогая сестра, я, увы, пребываю в полном неведении. — Полное дерьмо! — заявила она, видимо, не уловив моей иронии. — Ты что-то от меня скрываешь. — Да никогда! — ответил я. — Разве могу я соврать своей единственной сестренке? — Выходит, это не сантерия? — спросила она, обжигая Меня взглядом. — Понятия не имею, — ответил я своим самым примирительным тоном. — Возможно, с сантерии следует начать, но… — Я так и знала! — выпалила она. — Что значит это «но»?! — Значит, так… — протянул я и остановился, так как эта мысль родилась в моей голове только что. Но, поскольку я уже сказал половину фразы, пути назад не было. — Ты когда-нибудь слышала, чтобы сентеро использовали керамику? И быков? Для своих целей они употребляют козлиные головы. Некоторое время сестра сверлила меня суровым взглядом сержанта полиции, а затем спросила: — И это все? Это все, что у тебя имеется? — Я же сказал тебе, Деб, что у меня ничего нет. Да и эта мысль у меня родилась только сейчас. — Что же, — буркнула она, — если ты говоришь правду… — Конечно, правду, ничего, кроме правды… — запротестовал я. — …то это дерьмо… — сказала она и, обратив взор на капитана Мэттьюза, мужественно отвечавшего на вопросы представителей прессы, добавила: — даже меньше того навоза, которым располагаю я. До этого я понятия не имел, что дерьмо меньше навоза, но всегда приятно узнавать что-то новое. Однако даже после этого потрясающего открытия у меня не оказалось ничего, что могло бы пролить свет на главный вопрос: почему Темный Пассажир вдруг съежился и нырнул вскрытие? И на своей работе, и занимаясь любимым хобби, я видел такие вещи, что простые люди не могут себе даже представить, если они, конечно, не смотрели те фильмы, которые демонстрируют в полицейском управлении попавшимся на пьяной езде водителям. Но каждый раз, когда я сталкивался с необычными фактами, какими бы мерзкими они ни были, мой постоянный спутник их лаконично комментировал, иногда даже простым зевком. Однако сегодня, не увидев ничего более зловещего, чем пара обгорелых трупов и вышедших из-под руки любителя-гончара изделий, Темный Пассажир бежал, словно испуганный паук, оставив меня без руководства. Я испытывал новые, незнакомые ощущения, но обнаружил, что они мне не нравятся. Итак, что же мне теперь делать? Я не знал никого, с кем можно было бы обсудить проблему так, как с Темным Пассажиром. По крайней мере если хотел остаться на свободе. А я этого очень хотел. Кроме того, насколько я знаю, в этой сфере, кроме меня, экспертов нет. А что, собственно, мне известно о моем, если так можно выразиться, собутыльнике? Знаю ли я его только потому, что в течение многих лет делил с ним пространство? Факт его бегства в подвал заставлял меня нервничать так, словно я, придя на работу, вдруг обнаружил, что забыл надеть брюки. Таким образом, когда дело дошло до понимания сути вещей, оказалось, что я не имею представления, что такое Темный Пассажир и откуда он появился. Раньше мне это казалось не имеющим никакого значения. Теперь же по какой-то причине ситуация изменилась. У желтой ленты, которую полиция растянула вокруг тел, собралась небольшая толпа. Людей было достаточно, чтобы стоящий среди зевак Наблюдатель не привлекал к себе внимания. Он смотрел с жадным интересом, который никак не проявлялся на его лице. Его лицо вообще ничего не выражало. Это была маска, которую он надел для того, чтобы никто не мог заметить таящейся в нем силы. Несмотря на это, некоторые из окружавших его людей, похоже, чувствовали ее и время от времени нервно на него поглядывали словно слышали неподалеку рычание тигра. Наблюдатель от их беспокойства получал большое удовольствие. Он наслаждался глупым страхом, с которым люди смотрели на дело его рук. Все это было частью той радости, которую он ощущал благодаря своему могуществу, и частично объясняло причину его появления. Но сегодня у него были особые основания для наблюдения, и он смотрел, как никогда, внимательно. Люди суетились, словно муравьи, а внутри его играла, сжимаясь и разжимаясь, словно пружина, неукротимая сила. «Ходячее мясо, — подумал он. — Глупее, чем овцы. А мы их пастухи». Злорадствуя по поводу их жалкой реакции на представление, которое он для них устроил, Наблюдатель чутьем хищника вдруг уловил чье-то присутствие. Он медленно повернул голову и посмотрел вдоль желтой ленты… Вот он. Человек в яркой гавайской рубашке. Значит, этот, другой, действительно из полиции. Наблюдатель осторожно потянулся к нему мыслями. Тот, другой, вдруг замер и смежил веки, словно задавая кому-то безмолвный вопрос… Да, теперь все обретало смысл. Этот человек ощущал даже слабое прикосновение чужих мыслей и, несомненно, обладал большой силой. Но какова его цель? Наблюдатель увидел, как другой распрямился, огляделся по сторонам и, как ему показалось, пожав плечами, прошел за полицейскую линию. «Мы сильнее, — подумал Наблюдатель. — Сильнее, чем все они. Скоро они, к своему великому горю, это узнают». Наблюдатель ощущал, как растет его нетерпение. Но прежде чем действовать, надо узнать больше. Он будет ждать подходящего момента. Ждать и наблюдать. Пока.