Зандер посмотрел на нас, уголки его рта окончательно опустились, и он написал в штаны. — Я этого не делал… Это не я… — Делал, — свидетельствовали мы и, сильно потянув за леску, втащили его через дверь в тщательно подготовленное помещение. Там со стен свисали остатки полихлорвиниловых труб и стояли, что было гораздо важнее для Зандера, две двухсотлитровые бочки соляной кислоты, брошенные вышедшим из дела Джоном Пласти. Мы без каких-либо сложностей доставили Зандера на специально расчищенное для него рабочее место. Нам не терпелось приступить к делу, и через несколько мгновений оклеенный гидроизоляционной лентой Зандер лежал там, где ему было положено находиться. Мы срезали петлю, и когда нож приблизился к его горлу, он судорожно вздохнул. — Боже! — выдавил он. — Вы совершаете непоправимую ошибку. Мы ничего не сказали, поскольку нам предстояла ответственная работа и мы готовились к ней, медленно срезая с Зандера одежду и аккуратно отправляя ее по частям в одну из бочек с кислотой. — Черт! — не унимался он. — Все не так, как вы думаете, и вы даже не представляете, что творите. Мы были готовы приступить и подняли нож, демонстрируя тем самым, что наши намерения, вопреки его утверждениям, нам понятны. — Умоляю, ребята, не надо… Его ужас перешел все мыслимые грани, заставив забыть даже о том унижении, которое он испытал, помочившись в штаны. Ничего подобного он не мог себе вообразить даже в самых страшных кошмарах. Но затем Зандер, к нашему великому изумлению, затих. Глядя прямо мне глаза, Зандер произнес с совершенно неуместной для подобного случая ясностью и голосом, которого я от него никогда не слышал: — Он вас найдет. Мы на секунду задержались, пытаясь понять, чтобы это могло означать, и пришли к выводу: он сделал последнюю попытку остановить нас. Но это бессмысленное и, я бы даже сказал, дурацкое действие, увы, понизило степень испытываемого им ужаса, что рассердило нас, и, прежде чем приступить к делу, нам пришлось залепить ему рот. Когда все было закончено, от него не осталось ничего, кроме одного ботинка. Вначале мы хотели приобщить ботинок к коллекции Зандера, но это как-то не вязалось с нашим общим представлением о гигиене. Поэтому предмет обуви отправился в бочку с соляной кислотой вслед за останками его владельца. «Это скверно, — подумал Наблюдатель. — Они остаются в заброшенном здании слишком долго, и нет никаких сомнений, что их занятия там не имеют никакого отношения к светской жизни». Так же как и та встреча, о которой он договорился с Зандером. Все их свидания носили строго деловой характер, хотя Зандер наверняка определял это иными терминами. Выражение благоговения на физиономии юного глупца в ходе контактов с ним ясно говорило, о чем он думает и что чувствует. Зандер безмерно гордился своим крошечным вкладом в огромное дело и испытывал подлинное счастье оттого, что находился рядом с холодной, неукротимой мощью. Наблюдателя вовсе не беспокоила судьба Зандера — этому типу без особого труда можно найти замену. Его интересовал иной вопрос — почему все случилось именно этим вечером и что бы это означало. Теперь он был рад, что не вмешался, ограничившись наблюдением. Он без всяких усилий мог стереть в порошок захватившего Зандера молодого человека. Даже сейчас он чувствовал, как в его теле играет немыслимая сила, способная вырваться и смести все, что окажется на ее пути. Но нет. Помимо силы Наблюдатель обладал и терпением, которое тоже было выражением его могущества. Если этот, другой, являл собой какую-то угрозу, то следовало выждать и понаблюдать. Выяснив до конца степень угрозы, он нанесет удар — молниеносный, мощный и окончательный. Прежде чем тот, другой, вышел из заброшенного здания и сел в машину Зандера, прошло несколько часов. Наблюдатель следовал за синим «доджем-дуранго» на почтительном расстоянии, потушив фары. Редкие машины на ночных улицах не затрудняли слежки. Когда тот, другой, оставив машину у станции подземки, прошел на платформу и сел в поезд, Наблюдатель проскользнул через уже закрывающиеся двери в вагон, уселся в дальнем его конце и принялся изучать лицо человека, отражавшееся в стекле окна. На удивление молодой и даже красивый, с налетом невинного шарма. Совсем не тот тип, которого ожидаешь встретить в данных обстоятельствах. Но они все выглядят не так, как предполагаешь. Наблюдатель последовал за красавчиком, когда тот вышел на станции «Дейдленд» и направился к одной из множества запаркованных машин. Час был поздний, и парковка оказалась безлюдной. Наблюдатель знал, что может легко решить проблему здесь и сейчас. Просто надо подойти к нему сзади и позволить всей мощи перелиться в руки, а затем обрушить ее на этого типа. Он чувствовал, как по мере приближения к незнакомцу заключенная в нем царственная сила возрастает, и ему казалось, что он слышит, как она радостно вопит в предчувствии убийства. Но затем он вдруг замер и неторопливо двинулся в соседний ряд запаркованных машин. Он сделал это потому, что на приборной доске автомобиля, принадлежащего тому, другому, лежала большая, хороша заметная карточка. Полицейское разрешение на парковку. Теперь он радовался, что проявил терпение. Если этот, Другой, работает в полиции… тогда проблема окажется более серьезной, чем он представлял. Это скверно, потребуется тщательное планирование. И, конечно, дополнительная слежка. Наблюдатель тихо скользнул в ночь, чтобы готовиться и наблюдать. Глава 5 Кто-то когда-то заметил, что грешники не имеют покоя. Неизвестный мудрец наверняка говорил обо мне, поскольку несколько дней после того, как дорогой Зандер получил заслуженную награду, Деловой Декстер был страшно загружен. Рита, продолжая свое маниакальное планирование, врубила еще более высокую передачу, и моя работа тоже не давала мне передохнуть. Создавалось впечатление, что в Майами началась эпидемия убийств, и я три дня был по самые уши покрыт кровавыми пятнами. Такое время от времени у нас случается. А на четвертый день дела пошли еще хуже. По дороге на службу я прикупил пончиков. Я это частенько делаю, особенно после ночных игр. По какой-то неведомой причине мы с Пассажиром начинаем ощущать некоторую усталость и у нас просыпается зверский аппетит. Я уверен, что это явление имеет глубокие корни, но меня больше интересуют не эти корни, а те два пончика, которые надо успеть проглотить, пока стая хищников из отдела вещественных доказательств не разорвала их на куски. Психологические корни могут подождать, когда на кону стоят пончики с джемом. Но этим утром мне удалось ухватить лишь один пончик с малиновым повидлом, и можно считать большой удачей, что в борьбе за него я не лишился пальца. Весь этаж готовился к отбытию на место преступления, и по гудению голосов я понял, что на сей раз нас ждет нечто особенно гнусное. Подобная перспектива мне не нравилась. Это означало, что нам предстоит провести несколько часов вдали от цивилизации и от кубинских сандвичей. Кто знает, что я буду лопать на ленч? С учетом того, что меня обделили пончиками, ленч должен был стать исключительно важным элементом жизни, однако, судя по царящему вокруг меня нездоровому оживлению, мне придется заменить его работой. Я взял свой набор для анализа пятен крови и в обществе Винса Мацуока двинулся к выходу. Винс, несмотря на свой малый рост, ухитрился заграбастать два наиболее ценных пончика, включая тот, который был начинен взбитыми сливками и полит шоколадной глазурью. — По-моему, тебе слишком везет, Могучий Охотник, — сказал я, указав кивком на его добычу. — Боги леса были благосклонны ко мне, — ответил он, отхватив здоровенный кусок. — Мое племя не будет голодать в сезон охоты. — Но зато я буду, — сказал я. Он одарил меня своей ужасной искусственной улыбкой. Создавалось впечатление, что он отрабатывал ее с помощью изданного правительством руководства по приданию лицу нужного выражения. — Закон джунглей суров, Кузнечик. — Знаю, — ответил я. — Согласно ему надо прежде всего научиться мыслить как пончик. — Ха! — произнес Винс. Его смех был даже более искусственным, нежели улыбка. Казалось, что он читает вслух фонетический справочник по смеху. — Ха, ха, ха! Бедный парень, похоже, пытался, подобно мне, имитировать все человеческое. Только у него это получалось гораздо хуже. Неудивительно, что я в его обществе чувствовал себя комфортно. Кроме того, он иногда брал на себя труд покупать пончики. — Тебе следует улучшить камуфляж. — кивая в сторону моей зеленой с розовым гавайской рубашки, украшенной изображением танцующих хулу[9] девиц, — или в крайнем случае эстетический вкус. — Зато куплена по дешевке на распродаже, — ответил я. — Ха! — снова завел он. — Скоро всю одежду для тебя будет выбирать Рита. — Затем, неожиданно оставив свой фальшиво-радостный тон, он вполне серьезно сказал: — Послушай, кажется, я нашел превосходного организатора. — А он может организовать для нас пончики с джемом? — спросил я с тайной надеждой, что разговор о моем неизбежном счастливом бракосочетании сам по себе отойдет в сторону. Но я попросил Винса стать моим шафером, и он, увы, отнесся к этому делу слишком серьезно. — Парень — фигура заметная, — не унимался Винс. — Он организовывал конкурс MTV, вечеринки для звезд шоу-бизнеса и все такое. — Он представляется мне весьма дорогой девицей, — заметил я. — Этот человек мне кое-чем обязан, — сказал Винс. — Думаю, мы сможем убедить его сделать скидку. Возможно, одно место обойдется нам в сто пятьдесят баксов. — Вообще-то, Винс, я надеялся, что мы сможем позволить себе больше одного места. — О нем даже писали в журнале «Саут Бич», — несколько обиженно произнес Винс. — Ты должен с ним хотя бы поговорить. — Если быть до конца честным, — сказал я, и это означало, что я собираюсь соврать, — мы с Ритой хотим чего-то попроще. Ну, вроде буфетного обслуживания. — Ты хотя бы с ним поговори, — мрачно повторил Винс. Похоже, парень окончательно скис. — Я потолкую об этом с Ритой, — сказал я в надежде, что это положит конец острой теме. До конца поездки Винс вообще не проронил ни слова, так что мои надежды в некотором роде оправдались. Прибыв на место преступления, я почувствовал облегчение и даже слегка повеселел. Во-первых, оно находилось на территории кампуса Университета Майами, а я, стараясь вести себя по-человечески, всегда делаю вид, что испытываю особенно теплые чувства к моей дорогой старой альма-матер. Во-вторых, свежей крови здесь было не много, и я мог окончить свои груды в разумные сроки. Кроме того, это означало, что мне не придется иметь дело с отвратительной красной жижей. Я, по правде говоря, не люблю кровь, что со стороны может показаться странным, но это именно так, тем не менее обожаю приводить ее к порядку, с тем чтобы она соответствовала определенным стандартам поведения. В данном случае, насколько мне удалось узнать, кровь не должна была бросить мне вызов. Итак, пребывая в присущем мне радостном настроении, я неторопливо двинулся к желтой полицейской ленте, предвкушая очаровательную интерлюдию к умеренно напряженному трудовому дню… Вступив одной ногой за ленту, я вдруг замер. На какое-то мгновение мир вокруг меня пожелтел, и мне показалось, что я, став невесомым, беспорядочно вращаюсь в космическом пространстве. Я не видел ничего, кроме сияния, похожего на блеск клинка. На заднем сиденье царила мертвая тишина и подсознательное ощущение тошноты в сочетании со слепой паникой — той, которая возникает от скрипа ножа мясника по классной доске. Кроме всего прочего, там ощущалась нервозность и предчувствие чего-то очень скверного. Однако не было ни малейшего намека на то, где и что именно происходит. Ко мне вернулось зрение. Я огляделся, но ничего особенного не обнаружил. Увидеть место преступления я не рассчитывал, поскольку за желтой лентой собралась небольшая толпа, состоящая из охраняющих периметр полицейских в форме, нескольких детективов в скверно сидящих дешевых костюмах и моих чокнутых коллег-экспертов, ползающих среди кустов на коленях и локтях. Для невооруженного глаза все выглядело совершенно нормально, поэтому, чтобы получить ответ, я обратился к своему непогрешимому, всегда затянутому в формальный прикид внутреннему глазу. «Что это?» — беззвучно спросил я и, закрыв глаза, стал ждать ответа Пассажира о причинах этого беспрецедентного дискомфорта. Я привык к комментариям своего Темного Партнера, и очень часто моя первая оценка места преступления бывала продиктована лукавым шепотом восхищения или удивления, но на сей раз… На сей раз я слышал страдание и не мог понять, как это можно истолковать. «Что?» — снова спросил я, но вместо ответа услышал шорох невидимых крыльев. Потеряв надежду что-либо узнать, я решительно шагнул за желтую ленту. Два тела; совершенно определенно сожгли в другом месте, поскольку в поле зрения не имелось настолько больших мангалов, чтобы можно было так тщательно запечь двух женщин средней величины. Трупы были брошены на берегу университетского озера, чуть в стороне от тропы, проложенной вокруг водоема, и обнаружила их группа утренних бегунов. По моему мнению, небольшое количество крови указывало на то, что их головы отделили от туловища уже после сожжения. Одна небольшая деталь привлекла мое внимание. Тела были уложены бережно, можно даже сказать — с почтением. Обуглившиеся руки скрещены на груди. А вместо отсутствующих голов к торсам аккуратно приставили керамические бычьи головы. Подобный жест любящих рук всегда вызывает комментарии Темного Пассажира. Иногда это бывает удивленный шепот или смешок, а иногда и завистливое ворчание. Но вот теперь, когда Декстер сказал себе: «Ага! Бычьи головы! Что на это скажешь?» — Пассажир ответил ему немедленно и весьма выразительно… Он промолчал. Ничего. Ни шепота, ни вздоха?