— Ну что ж, начнем с того, что меня подозревают в убийстве, — честно признался я. — Декстер, — одернула меня Рита и вопреки законам природы стала еще более красной. — Полиция считает, что вы кого-то убили? — решил расспросить поподробнее преподобный Джиллс. — О, не вся, — сказал я, — только моя сестра. — Декстер — криминалист, — выпалила Рита. — Его сестра — детектив. А это — это он просто пошутил. И пресвитер снова кивнул мне. — Чувство юмора полезно в любых отношениях, — заметил он. На какое-то время преподобный Джиллс замолчал, его лицо приобрело задумчивое и даже где-то озабоченное выражение, а потом он сказал: — А как вы относитесь к детям Риты? — О, Коди и Эстор просто обожают Декстера, — ответила Рита вместо меня, и, казалось, она была счастлива, что мы больше не говорим о том, что я под подозрением. — Да, но как Декстер относится к ним? — мягко настаивал священник. — Я их люблю, — ответил я. Преподобный Джиллс кивнул: — Хорошо. Очень хорошо. Иногда дети становятся обузой. Особенно когда они не твои. — У Коди и Эстор очень хорошо получается быть обузой, — заметил я. — Но меня это не тяготит. — Им нужно наставление в жизни, — сказал он, — ведь они через многое прошли. — О, об этом уж я позабочусь, — уверил его я и подумал, что вдаваться в детали излишне, поэтому добавил: — Они и сами жаждут, чтобы их наставили. — Превосходно, — заключил священник. — Значит, они будут ходить в воскресную школу, верно? Мне это показалось неприкрытой попыткой шантажа в целях обеспечения его потребительской корзины в будущем, но Рита отчаянно закивала и я смирился. Кроме того, я обоснованно считал, что, кто бы что ни говорил, Коди и Эстор обретут свой духовный комфорт где — нибудь в другом месте. — Теперь что касается вас, — сказал он, откидываясь в своем кресле и потирая тыльную сторону одной руки ладонью другой. — В сегодняшнем мире отношения должны строиться на прочном фундаменте веры, — продолжил преподобный, выжидающе глядя на меня. — Декстер? Каковы ваши соображения? В целом у меня имеются кое-какие соображения. Надо полагать, рано или поздно священник найдет способ закрутить все так, что дело окажется в его юрисдикции. Не знаю, насколько большой грех врать лицу духовного сана, но я желал, чтобы это собеседование закончилось побыстрее и обошлось малой кровью, а разве такое возможно, скажи я как на духу? Поэтому я отвертелся фразой: «Да, я верую, преподобный». В человеческую жадность и глупость и в вожделенный острый нож при лунном свете. Я верую в темный невидимый мир, леденящий душу смех из внутренней темноты и абсолютную остроту лезвия. О да, я верую, преподобный, и, больше того, убежден, что моя вера непоколебима, потому что столько раз сводил счеты с разными жизнями. Я живу ею. Надо смотреть правде в глаза: убедить этого человека в правоте своей веры было бы трудно, но и попасть в ад за ложь священнику мне тоже не хотелось. Хотя если ад существует, то у меня броня в первых рядах. Поэтому я выразился в том духе, что вера чрезвычайно важна, и он остался доволен. — Замечательно, да, — одобрил преподобный и украдкой бросил взгляд на часы. — Декстер, может быть, вы хотели бы узнать о нашей церкви побольше? Хороший вопрос, но он застиг меня врасплох, потому что мне казалось, что на этом интервью от меня потребуется отвечать на вопросы, а не задавать их. Я был готов маневрировать еще час, но о чем спрашивать? Что они используют — виноградный сок или вино? А из чего сделана корзина для сбора пожертвований — из дерева или из металла? А танцы — это грех? Я просто не знал, о чем говорить. Но он, казалось, проявлял искренний интерес. Поэтому я улыбнулся преподобному Джиллсу и сказал: — Вообще-то я хотел кое-что спросить. Что вы думаете об одержимости? — Декстер! — Рита изобразила нервозную улыбку. — Это же нельзя… Преподобный Джиллс поднял руку. — Все в порядке, Рита, — сказал он. — По-моему, я понимаю, что Декстер имеет в виду. — Он откинулся в своем кресле и кивнул, оказывая мне любезность своей улыбкой знатока. — Давненько не захаживали в церковь, Декстер? — Ну, в общем-то, да, — ответил я. — Я думаю, вы найдете обновленную церковь, отвечающую нуждам современного мира. Главная истина — Бог любит нас — неизменна, — блаженно проговорил преподобный. — Хотя наше понимание этой истины порой меняется. — И тут он мне подмигнул: — Я полагаю, лучше согласиться, что демонам место на Хеллоуине, а не на воскресной службе. Что же, какой-никакой, а все-таки ответ. Не ждать же в самом деле, что преподобный Джиллс достанет гримуар[40] и начнет произносить заклинания, однако, признаюсь, я остался разочарован. — Ну, понятно, — сказал я. — Есть еще вопросы? — спросил он с самодовольной улыбкой. — О церкви или по обряду? — О нет, — отмахнулся я. — Все предельно ясно. — Мы стараемся, чтобы так и было, — сказал он. — Пока Иисус во главе, все остальное встанет на свои места. — Аминь! — воодушевленно воскликнул я. Рита косо посмотрела на меня, но преподобный выглядел удовлетворенным. — Ну что же, — сказал он, поднимаясь и протягивая руку, — тогда до двадцать четвертого июня. — Я тоже поднялся и пожал его руку. — Однако надеюсь увидеть вас здесь до бракосочетания, — продолжил преподобный Джиллс. — У нас по воскресеньям в десять утра проходит отличная современная служба. — Он снова подмигнул и пожал мою руку с двойным усердием. — Домой придете как раз к футбольному матчу. — Это потрясающе, — оценил я, думая, как здорово, когда бизнес предвосхищает нужды клиентов. Он уронил мою руку и схватил за руку Риту, а потом и вовсе обнял ее. — Рита, — сказал он, — как же я рад за тебя! — Спасибо. — Рита всхлипнула, уткнувшись ему в плечо. — Спасибо тебе, Декстер, — сказала она. Наверное, за компанию, но мне все равно приятно. Глава 29 Впервые за долгое время я не мог дождаться, когда же доберусь до своего закутка. Не потому, что соскучился по кровавым пятнам, — мне не терпелось удостовериться в правильности идеи, которая озарила меня в кабинете преподобного Джиллса. Одержимость демонами. Все крутится вокруг этого. Я никогда не чувствовал себя одержимым, хотя Рита делает попытки заявить права на меня. Одержимость — хоть какое-то объяснение, кроме того, похожие случаи уже известны в истории, поэтому мне очень хотелось проверить это. Первым делом я посмотрел автоответчик и электронную почту: сообщений нет, за исключением обычного уведомления нашего управления о необходимости поддержания чистоты в обеденной зоне. Никаких извинений от Деб. Я сделал несколько осторожных звонков, выяснил, что она пытается поймать Курта Вагнера, и испытал облегчение, поскольку это означало, что она не подозревает меня. Проблема решена, совесть чиста, и я стал искать ответ на вопрос о демонической одержимости. Видное место в этих исследованиях занял старый добрый царь Соломон. Ему, вероятно, было довольно уютное демонами, большинство из которых имели непроизносимые имена с несколькими буквами «з». И он распоряжался ими как слугами, связав их договором и вынуждая работать на постройке своего большого храма, что привело меня в состояние легкого шока, поскольку я всегда считал, что храм — хорошая вещь, и, безусловно, должны были существовать какие-то законы по поводу адекватного использования труда демонов. Я имею в виду, если мы потрясены, когда слышим о незаконном труде иммигрантов, собирающих апельсины, не следовало бы всем этим богобоязненным патриархам иметь некое постановление о запрете на демонов? Но вот же — все черным по белому. Царь Соломон общался с ними вполне беззаботно, как их босс. Им не нравилось, что ими распоряжаются, но с Соломоном они мирились. Этот факт породил интересную мысль: а что, если кто-то другой может контролировать их и пытался поступить таким образом с Темным Пассажиром, который бежал от принудительного труда? Я сделал паузу и подумал. Самая большая проблема этой теории в том, что в нее не вписывается подавляющее чувство смертельной опасности, которое захлестнуло меня с самого начала, даже когда Пассажир был еще на борту. Я легко могу понять нежелание делать работу по принуждению, но оно не имеет ничего общего со смертельным ужасом, который я ощутил. Означает ли это, что Пассажир не демон? Означает ли это, что происходящее со мной всего лишь психоз? Параноидальные фантазии, вызванные жаждой крови и боязнью преследования? И тем не менее принято считать, что в каждой мировой культуре на протяжении всей истории человечества в том или ином виде существовала идея одержимости. Я просто никак не мог присовокупить ее к своей проблеме. Я чувствовал, что нахожусь на правильном пути, но никакого прорыва у меня не получилось. Неожиданно для себя я выяснил, что уже половина шестого, и сегодня более, чем когда-либо, мне хотелось бежать из офиса к дому с его сомнительной неприкосновенностью. На следующий день я опять сидел в своем закутке, печатая отчет по очень скучному массовому убийству. Даже в Майами случаются обычные убийства, и это было как раз одно из них, точнее, три с половиной, потому что три тела находились в морге, а одно — в интенсивной терапии больницы «Джексон мемориал». Это была обычная разборка со стрельбой из проезжающего автомобиля в одном из районов города с низким уровнем цен на недвижимость. Я не видел смысла тратить много времени на нее, поскольку было много свидетелей, и все они согласились, что это деяние совершил некто по имени «ублюдок». Но тем не менее формальности надо соблюдать, и я провел полдня на месте преступления, чтобы удостовериться, что никто не бросился к беднягам и не принялся кромсать садовыми ножницами, когда их расстреливали из проезжавшей мимо машины. Я пытался изобрести новую методику доказательства, что подобное направление брызг крови соответствует стрельбе из движущегося оружия, но от скуки мои глаза собирались в кучку и я тупо смотрел на экран, пока не услышал звон в ушах, который стал нарастать, преображаясь в звук гонгов, и вот я уже опять во власти той самой ночной мелодии, и пустая белая страница текстового редактора вдруг окрасилась свежей кровью, которая хлынула на меня, заполнила офис и весь видимый мир. Я вскочил с кресла и заморгал; видение исчезло, оставив меня чуть ли не в полуобморочном состоянии и полном изумлении. Теперь галлюцинации стали одолевать меня средь бела дня, даже когда я сидел за своим рабочим столом в полицейском управлении, и мне это не нравилось. Либо нечто становится сильнее и ближе, либо я приближаюсь к полному безумию. Больные шизофренией слышат голоса, а может, и музыку? Можно ли квалифицировать Темного Пассажира как голос? Что, если я был совершенно безумен все это время, а теперь наступил завершающий этап искусственно созданного Пассажиром сомнительного здравомыслия Декстера? Вряд ли такое возможно. Гарри натаскал меня и был убежден, что я все усвоил, Гарри, наверное, понял бы, если бы я был сумасшедшим, но он говорил, что у меня все нормально. Гарри никогда не ошибался. Итак, это мы выяснили и со мной все в порядке, в полном порядке, спасибо. Так почему же я слышу эту музыку? Почему у меня трясутся руки? И почему я должен цепляться за призрак своего Пассажира, чтобы не сидеть на полу с прижатым к губам указательным пальцем? Очевидно, никто в здании ничего не слышал, кроме меня. В противном случае коридоры кишели бы людьми — либо танцующими, либо вопящими. Нет, страх проник только в мою жизнь, он крадется за мной быстрее, чем я от него бегу, наполняя огромные пустые пространства, когда-то занятые Пассажиром. Я не знал, что делать дальше; мне была необходима дополнительная информация из внешних источников, если я хочу понять происходящее. Многие считают, что демоны реальны; Майами переполнен людьми, которые упорно трудятся изо дня в день, чтобы держать их подальше. И хотя бабалао наотрез отказался иметь к случившемуся хоть какое-то отношение, он, на мой взгляд, был бы не прочь узнать, что это такое. Я был практически уверен, что сантерия допускает одержимость. Кроме того, Майами — город, прекрасный своим разнообразием, и я, безусловно, могу поискать и другие источники информации, чтобы задать вопросы и получить совершенно иные ответы — возможно, даже такие, которые ищу. Я оставил свою клетушку и направился к автостоянке. Магазин «Древо жизни» располагался на окраине района под названием Либерти-Сити, той части Майами, которую туристам из Айовы[41] поздней ночью лучше не посещать. Территория этого конкретного района находилась во власти иммигрантов с Гаити, и многие здания здесь были раскрашены в яркие цвета, как будто одного цвета недостаточно для жизни. Стены некоторых домов были расписаны сценами, изображающими быт гаитянской деревни. На них доминировали петухи и козы. На внешней стене «Древа жизни» было нарисовано большое дерево — вполне логично, — а под ним изображения двух мужчин, стучащих в длинные барабаны. Я припарковался прямо перед магазином и вошел через дверь-ширму, которая звякнула колокольчиком, а затем захлопнулась позади меня. В глубине, за занавесом из бисера, женский голос крикнул что-то по-креольски[42], а я в ожидании появления продавца встал у стеклянной стойки. Магазин был увешан полками, на которых стояли многочисленные банки, заполненные таинственными веществами в жидком, твердом и неопределенном состоянии. Одна или две из них содержали нечто такое, что когда-то, вероятно, было живым. Через мгновение какая-то женщина раздвинула бисерную штору и вошла в переднюю часть магазина. На вид ей можно было дать примерно лет сорок, она отличалась хорошей фигурой, высокими скулами и слегка бронзовым оттенком кожи. На ней было струящееся красно-желтое платье, а голову венчал тюрбан тех же цветов. — Ах, я могу помочь вам, сэр? — произнесла женщина с сильным креольским акцентом. Она скептически оглядела меня и слегка покачала головой. — Ну, в общем, — сказал я и прикусил язык. А как принято начинать такой разговор? Не мог же я сказать, что считаю себя одержимым и хочу вернуть своего демона? Бедняжка просто обольет меня куриной кровью. — Сэр? — нетерпеливо подтолкнула она меня. — Я хотел узнать, — правдиво начал я, — есть ли у вас книги об одержимости демонами. Э-э, на английском. Она сжала губы с явным неодобрением и отчаянно затрясла головой.