– Спасибо. Девушка взяла бутылку, кинулась во двор, и на пороге наткнулась на застывшую Таню. – Да чтоб тебя, – рявкнула Даша, – чего ты тут застыла? – Дашенька, а что это было? Даша сразу поняла, о чем идет речь, поэтому схватила Таню за руку и потянула за калитку. – Да пошли уже, некогда. Домовой это был. Наш домовой. Он очень стеснительный и не любит, когда на него глазеют. У тебя дома такой же, только он от одиночества чуть кукухой поехал. Но немного позже отойдёт и сам тебе покажется. – А если не покажется? – Тебе же лучше. По ночам будешь спать спокойнее. Даша торопилась не зря. Когда девушки подходили к дому бабы Нины, там уже стоял дед Матвей и митинговал перед двумя бабульками. – Надо эту ведьму из деревни изгнать, пока она нам всю скотину не заморила, – кричал дед, – махая перед носом бабок кепкой, зажатой в кулаке, – надо разобраться с ней по-быстрому, пока она с нами не разобралась. – Слышь, Ленин в октябре, как тебе не стыдно, – Даша от злости забыла элементарную вежливость, – она же за тебя горой стояла, она же тебя прятала ото всех. Кормила, поила за свой счёт. Вы же вместе на дело ходили, яйца у бабушки и у меня тырили, дома обчищали, а теперь ты перестроился и решил её изгнать из деревни? За что, дед Матвей? – Дык, ведьма же, – дед развёл руками. – Да какая она к чёрту ведьма, – отмахнулась девушка, – максимум не очень порядочный человек. Ей помочь нужно, а вы её добить решили. – Даш, а ведь она бы тебя не пожалела, – заметила одна из старушек. – Ну, я-то не она. Если мы все злом на зло будем отвечать, что с нашей деревней станет, во что мы превратимся? Я хочу, чтобы она возродилась, а не исчезла с лица земли. – Вот же малахольная – всплеснула руками вторая. – Вот что, дорогие мои старички, давайте, топайте отсюда подальше, я сейчас со святой водой буду экспериментировать, мало ли что может случиться, и Таню с собой забирайте. – Я никуда не пойду, – заупрямилась девушка. – А тебя никто и не спрашивает, иди отсюда, – резко ответила Даша и, зайдя во двор бабы Нины, заперла за собой калитку. Она зашла в дом и кинула взгляд на хозяйку, та как будто задремала. Девушка прислушалась к ровному дыханию старушки, и ей стало очень стыдно. Она нависла над старушкой и потихоньку стала развязывать верёвку. – Даша, – позвала её баба Нина, девушка вздрогнула от неожиданности, и застыла в неудобном положении, ожидая подвоха, – ты прости меня, дуру старую. Время мое пришло. Умираю я. Была бы бабка твоя рядом, всё бы было по-другому, а нет её и мне конец, вот и обозлилась я на весь свет. Обидно мне стало, что я умираю, а они все живут. А ведь многие из них намного старше меня. – Да что вы, баба Нина, вы вон какая здоровая, ну приболела чуток, так это ничего, пройдёт, – кинулась утешать бабушку Даша, стараясь побыстрее развязать её, – сейчас вы полежите, отдохнёте и всё будет хорошо. – Нет, не будет. Не спорь со мной, у меня времени на это нет. Старые люди всегда знают, когда умрут. Спасибо, что от греха отвела, не дала человеческую душу погубить. Добрая ты, как твоя бабушка. Передай ей, что всю жизнь я ей была благодарна и с благодарностью умираю. – Нет, ну, это уже совсем никуда не годится, – начала возмущаться Даша, – бабушка, может вам лекарства какие нужны, я мигом сгоняю, привезу. Вы не переживайте, у меня деньги есть. – Деньги… Деньги в верхнем ящике комода в синем платочке возьми, да схорони их, не растрынькай. Это ваши деньги, – продолжала баба Нина, – Дашка-то, бабка твоя, простодырая. Всю жизнь всё всем раздаёт, а коснётся – и похоронить не на что будет. Я всё до копеечки туда сложила. Забери и спрячь, до поры до времени, сама знаешь, какой. Даша открыла ящик комода и достала довольно-таки увесистую пачку купюр. – Четыреста восемьдесят тысяч за десять лет, – усмехнулась про себя девушка, – все до копейки. Она едва сдерживалась, чтоб не разрыдаться. – Ты, детка, не реви, а то дождь пойдет, и все зрители мои намокнут, – усмехнулась баба Нина. – А откуда вы знаете? – удивилась Даша. – Так не первый год, поди, живу. Ты ж с моей Анюткой с измальства дружила. Как обидят тебя, или ударишься больно и расплачешься, так и дождь пойдет и всю ребятню по домам разгонит. Дети они глупые, но наблюдательные, всегда старались играть с тобой так, чтоб ты не плакала. Вот и я приметила. Даша, а Анечка моя ещё не вернулась? – Не знаю, могу сбегать посмотреть. – Сбегай, деточка. Она уже открывала дверь, когда старушка окликнула её: – Даша, прости меня за всё. – Да я уже простила, – пожала она плечами, – я думала, вы уже поняли. Даша вышла за калитку и тут же была атакована старушками: – Ну, что? – Умирает она, – девушка тяжело вздохнула. – Стало быть, помогла святая водичка-то, а? – радостно закричал дед Матвей. – Умирает она, причем тут водичка? – рявкнула Даша деду, – и ничего весёлого тут нет. А то, что люлей от неё получил, так видать по заслугам. Вы бы пошли к ней. Одной, наверное, страшно умирать, – с мольбою в голосе сказала девушка бабулькам. Бабки сразу заохали, закачали головами и, не сговариваясь, отодвинув девушку от калитки, гуськом направились в дом к бабе Нине. Аня ещё не вернулась с работы, и Даша не захотела возвращаться в дом умирающей старушки. Она пошла домой и села на кухне у окна. Девушка сидела и думала, что жизнь порою так несправедлива, а люди ещё несправедливее. Ну почему она так плохо думала о соседке, теперь это останется с ней навсегда и будет грызть изнутри. Со смертью так близко Даша столкнулась в первый раз, и это было очень страшно. Ей очень хотелось плакать, и она держалась из последних сил. На улице уже стемнело, а девушка так и сидела, не шелохнувшись. Домовой шебуршал за печкой и не выходил к ней, видно чуя её настроение. В дверь кто-то постучал, и, не дождавшись ответа, открыл её. – Даша, – услышала она голос Ани, – ты дома? – Дома, заходи. Аня зашла на кухню, включила свет и села напротив подруги. – Даш, ты не знаешь что случилось? Мы приехали с работы, а в деревне пусто. Ну, я имею в виду, что что-то совсем тоскливо, как будто кто-то умер. И на душе как-то нехорошо. – Ты у бабушки была? – А – небрежно отмахнулась Аня, – чего там делать? – С бабушкой прощаться, умирает она. – Сегодня умирает, завтра оживает, – ответила подруга, – уже не в первый раз. – А сегодня в последний, – спокойно ответила Даша, – сегодня моей бабушки нет, и вытаскивать с того света её некому. – Всё равно не пойду, – надула губы Аня, – как жила, так пусть и помирает. – Дура ты Анька, если сейчас не пойдёшь, всю жизнь жалеть будешь. Ты же с самого рождения её любимицей была. И не такая она уж и плохая, как мы все думали. И кажется мне, что не раз её добрым словом потом вспоминать будем. Даша замолчала и уставилась в темное окно, в нём отражалась она сама и Аня. Та внимательно смотрела на неё, будто ожидая чего-то. Но разговаривать Даше совсем не хотелось. Она уже всё сказала, и добавить было нечего. Аня, немного посидев, тяжело вздохнула и тихо сказала: – Ну, может ты и права. Ладно, пойду я к бабушке, пока не поздно. Всю ночь Даша не сомкнула глаз, боясь услышать, плачь по умершей. А утром наступило прозрение. А ведь это и было её очередное испытание, о котором предупреждал черный человек. – Так дело не пойдёт, – громко, на весь дом, заявила Даша самой себе, – если от этих испытаний стали страдать и умирать окружающие меня люди, то это пора заканчивать. Если некто хочет с ней поговорить и что-то попросить у неё, то так тому и быть. Сегодня же вечером она сама выйдет за околицу и пойдёт искать эту самую поляну с синей тёткой, и узнает, что от неё хотят. В тот самый миг, когда она приняла решение, вдруг в деревне раздался плачь, и девушка поняла, что баба Нина умерла. Она постаралась продумать все. Убралась в доме, ещё раз почистила курятник, перетащила тяжеленные мешки с кормом в летнюю кухню и сверху поставила глубокую чашку. Вернулась в дом, и, оглядевшись, собрала в рюкзак все свои вещи, а рядом положила телефон. Немного подумав, взяла телефон, проверила зарядку, сунула его в карман куртки и, постояв на пороге дома, сказала: – Ну, с богом, – закрыла за собой дверь и пошла к Тане. Дорога к подруге шла мимо двора бабы Нины, и это было самое тяжелое для Даши. Она хотела зайти и попрощаться с соседкой, но вход во двор ей преградил дед Матвей. Он фальшиво рыдал крокодиловыми слёзами и размазывал их по лицу. – Осиротели мы Дашенька, – говорил он, всхлипывая, – с кем же мне теперь ругаться-то, а? С кем беседовать? Кто же теперь меня кормить будет, потчевать? – Старый эгоистичный придурок, – зло подумала девушка, а вслух сказала, – дед Матвей, дайте пройти. Дед утёр в очередной раз слёзы ладонью и сказал: – А не пустят тебя бабки наши, нечего там лишним делать, они Нинку к похоронам готовят. Сказали никого не пускать, даже Аньку, а значит, и тебя тоже. Но ты не горюй, завтра на похороны приходи, тогда и попрощаешься. – Завтра? А чего так быстро? – удивилась Даша, – обычно же на третий день. – А чего тянуть-то. Поп сказал завтра можно, значит завтра и похоронят. И похоронят, и помянут. А мы с тобой давай сегодня помянем рабу божью Нину. Девушка хотела спросить, был ли у них поп в деревне, а если и был, то что сказал, но дед достал из кармана склянку зелёного стекла без этикетки, и Даша узнала в ней ту самую бутылку, которую ей вчера подсунул в летнике домовой. – Дед, – спросила девушка, – а ты где эту бутылку взял?