– Нет, ну пару раз – ты, наверно, на приходе не запомнил, – ты становился прямо тигр. Перец, дорогой мой, не надо так переживать, что люди подумают. – Если б я переживал, что он подумает, я б его сюда не потащил, – возразил Перец. – Шкет, хочешь еще вина – сам налей. Зайка не против. – Вообще-то, – Зайка отступила в дверь будуара, – Перец у нас – иллюстрация к трагическому феномену Великого Американского Недотрахита. Горазд болтать, как бы ему чего хотелось, но, если угодно знать мое мнение, за все свои двадцать девять лет Перец ложился в койку только с теми, кто его перекатывал туда-сюда, пока он спит. Это-то ему нравится. Но боже упаси его разбудить! – Что я не делал, я про то и не болтаю, – сказал Перец, – чего не скажешь о тебе. Отстань, а? Шкет с дивана сообщил: – Я-то пришел глянуть, нет ли кого у Тедди. Я хотел… – Глянь, если надо. – Зайка посторонилась. – Но вряд ли. Иди сюда. Тут видно. Не вполне понимая, Шкет поднялся и мимо Зайки вошел в соседнюю комнату. Вроде все по местам, но будуар – три кресла, кровать, по стенам дюжина картинок из журналов (но все в рамочках) – как будто под завязку забит хламом. На покрывале теснилось оранжевое, красное, лиловое и синее. На спину розовой керамической голубке свешивались желтые пластиковые цветы. Обои – тоже цветочные – перечеркивал черный занавес. – Сюда. Шкет обогнул грязный белый пуфик из винила (все вокруг испещряли серебристые блестки) и отодвинул черный бархат. Сквозь прутья клетки он увидел перевернутые табуреты на стойке. В свете потолочного люка, которого он прежде не замечал – он и в самом деле впервые видел бар днем, – пустые кабинки и столы смотрелись гораздо рахитичнее, а весь зал – просторнее и убоже. – Бармен там? – спросила Зайка. – Нет. – Так они, значит, еще даже не открылись. Шкет отпустил занавес. – Удобно, да? Я выбегаю, танцую свое, убегаю прямо сюда – и до свиданья, ребятки. Иди к нам. Не убегай. – Зайка поманила Шкета в гостиную. – Скорпионы меня восхищают. Вы в этом городе – единственная действующая правоохранительная служба. Перец, как звали твоего друга – у него еще уродские мускулы и прелестный сломанный?.. – Зайка пальцем поддернула верхнюю губу. – Вот этот? – Кошмар. – Обворожительный мальчик. – Зайка глянула на Шкета. – Мой сверстник, но я, солнце, все равно считаю, что он ужасно юный. (Ну правда, сядь. Бродить и всех нервировать дозволяется только мне.) Вы, скорпионы, защищаете закон и порядок лучше всех в городе. Только добрые и чистые сердцем смеют выйти на улицу после темна. Но пожалуй, закон всегда таков. Добрые люди живут, стараясь не пересекаться с ним вообще. А злым не везет – они вляпываются. Здесь мне нравится: поскольку закон – вы, он здесь кровожаден, громко топает и не вездесущ, так что нам, добрым людям, легко от него уворачиваться. Ты точно больше не хочешь вина?.. – Я ему сказал: захочет – пусть нальет. – Я ему налью сама, Перец. Может, ты и не джентльмен, зато я леди. – Зайка вынула банку у Шкета из рук и пошла налить еще – в банку и в чашку. – Я девочка старомодная, бросаться в ревущий поток мирской славы стесняюсь, к отбытию на бал в запряженной мышами тыкве опоздала, для Освобождения Геев – не говоря уж о Радикальной Феминности – слишком стара! – (Вряд ли ей больше тридцати пяти, прикинул Шкет.) – Не телом, заметь. Душою. Что ж… Утешаюсь философией – или как, блин, ни назови. Шкет подсел на диван к Перцу. Зайка принесла ему до краев полную банку. – И каким же зверюгой ты блистаешь, когда зажигается твой огонек? – Я не скорпион. – Ты из любви к стилю так одеваешься? И щит на шее носишь? Мммм? – Одежду мне дали, когда я попортил свою. – Шкет забрал у Зайки банку и приподнял проектор на цепи. – А тут, кажется, нет батарейки. Я его просто нашел. – Выходит, ты пока что не скорпион. Как Перец, да? Перец был скорпионом. Но у него села батарейка. – На то похоже. – Перец погремел цепью щита среди прочих цепей. – Надо новую добыть и проверить. – Перец был пленительной райской птицей. Красно-желто-зеленые перья – почти забываешь, что она родня обычному попугаю. А потом стал мигать, все чаще и чаще, фырчать, тускнеть. И в конце концов, – Зайка закрыла глаза, – совсем погас. – Открыла. – С тех пор Перец переменился. – А где их берут? Батарейки? – В радиомагазине, – ответил Перец. – Только ребята уже все лавки обчистили. Может, в универмаге. Или у кого лишняя найдется. Небось, у Кошмара полно. – Как увлекательно предвкушать твое сияние, гадать, в кого ты претворишься. – Тут внутри, – Перец щелкнул крышкой щита, – такая штучка: определяет, кем ты будешь. Но я эти разноцветные точки не понимаю. Батарейку сюда. – Он серым ногтем поковырял механику. – Это… – и он выковырял красно-белый полосатый прямоугольник с синими буквами «26 1/2 вольт пост. ток» под букетом молний. – Это говно сдохло. – И щелчком отправил прямоугольник в полет по комнате. – Перец, драгоценный мой, не надо на пол. – Зайка подобрала батарейку и положила на полку за фарфоровыми лягушками, вазочками разноцветного стекла и несколькими будильниками. – Поведай же мне, Шкет, раз ты уже нашел меня: кого ты искал? – Одну девушку. Ланью. Ты ее знаешь: вы разговаривали в баре, вечером, когда Джордж Харрисон приходил. – Ах да: Та, Кому Надлежит Повиноваться. И ты был с ней. Вот теперь я тебя вспомнила. В ту ночь, когда Джорджа объявили новой луной, да? Бедняжка сводит черных педиков с ума, и без того невеликого и хлипкого. Ужасно. Шкет покрутил банку в руках. – Фан-клуб у него мощный. – И тем больше власти, я считаю. – Зайка подняла чашку над головой. – Но, радость моя, если Джордж – Новая Луна, тогда я – Вечерняя Звезда. Перец испустил чахоточный смешок. – Я пойду ее искать, – сказал Шкет. – Если зайдет к Тедди, когда он откроется, передашь ей от меня?.. – Не вижу ни малейшей причины. Ей гораздо проще получать свое, чем мне. Что передать? – Чего? Ну просто – что я ее ищу и приду снова. – Улыбочку. – Что? – Улыбнись. Вот так. – Костистое Зайкино лицо посмертной маской разъехалось вокруг блестящих ровнехоньких зубов. – Узрим гримасу счастливого экстаза. Шкет дернул губами и решил, что это его последняя любезность. На его оскал Зайка ответила печальной усмешкой: – Привлекательных черт ты, похоже, лишен. В моем списке оказался на нижних строчках. Сугубо личное, сам понимаешь. Пожалуй, я могу себе позволить передать твоей подруге, что ты ее ищешь. Увижу – передам. – Каждый из нас – чей-нибудь фетиш, – сказал Шкет. – Может, у меня все-таки есть надежда? – Я о том и твержу Перцу. Но он не верит ни в какую. – Да я верю, – сказал Перец из угла дивана. – Это ты не веришь, что ты – не мой. – Едва ли я открою постыдный секрет, если скажу, что, когда тебя отпустит, ты очень мил и нежен. Да нет, Перца страшно парит, что привлекательным могут счесть его. Простая история. – Такое бывает редко – не сказать, что я привык. – Перец сощурился в чашку, с размаху встал и отошел к буфету. На ходу пихнул Зайку локтем в плечо. – Зайка – хороший чел, только она псих. – Ай! – Зайка потерла плечо, но ухмыльнулась Перцу в спину. Шкет тоже ухмыльнулся и подавил желание покачать головой. – А вы чего заявились-то? – спросила Зайка. – Чем нынче заняты скорпионы? Вам разве не надо на работу? – Опять хочешь меня вытурить? – Перец нагнулся, открыл дверцу, достал новую бутыль и поставил подле первой, уже опустевшей. Шкет разглядел за дверцей еще четыре галлона и решил, что надо уходить, едва допьет. – А куда это банда Кошмара сегодня утром намылилась? – Ты сказал, что их видел. Сколько их было? – Человек двадцать, двадцать пять, – ответил Шкет. – Может, в набег на «Эмборики». Прикинь, а? – Только не это! – Зайка отставила чашку. – Эх, что ж. – И снова взяла и меланхолично отхлебнула. – Он уже месяц про это талдычит, но хочет целую армию подписать. – Зачем ему такая толпа? – спросил Шкет. – Что такое «Эмборики»? – Большой универмаг в центре. – Прелестные вещицы, – загрустила Зайка. – Прелестнейшие. Не хлам за пятак. Я бы и сама от них не отказалась. Придать этому дому стиля. Ой, вообразить тошно, как вы разгуливаете в такой красоте. – И туда еще никто не добрался? – Видимо, нет, – ответил Перец.