Ее рука шевельнулась у него на груди. – Про что? – Про сон… и, видимо, поэзию. И как быть психом. Она тихим мыком дала понять: «говори дальше». – Не знаю. Вспоминал. Детство, всякое. – Это хорошо. – Она снова шевельнула рукой, снова мыкнула. – Дальше… Но ему без страха и муки дальше было некуда. * * * Он очнулся от сна среди огней и горелой вони. Над ним мигнул и погас сияющий паук: рыжий отнял (и в этот миг Шкедт узнал его) руку от свисавшей до живота цепи. В другой руке он на сей раз держал планку от ящика из-под апельсинов. Радужный жук исчез с внезапного черного лица (тоже знакомого) над виниловым жилетом, блестящим, как бывшие надкрылья. Схлопнулись изогнутые скорпионьи хелицеры. – Эй, – сказал Кошмар, – по-моему, очухиваются. Шкедт обнимал Ланью. Она лицом потерлась о его шею; и снова, резче, уже медленнее, придя в сознание. В сером утре кольцом стояли две дюжины скорпионов (в основном черные). Между одним костлявым бурым плечом и другим, мясистым и черным, Шкедт разглядел Денни. Тут рыжий замахнулся своей планкой. Ланья закричала – он плечом почувствовал ее рывок. И она поймала конец планки. Встала на колени, не отпуская доску. Глаза распахнулись; щека западала все глубже. Шкедт приподнялся на локтях. Рыжий туда-сюда заелозил своим концом планки. – Саламандр, кончай эту херню. – Кошмар постучал по планке костяшками. – Это чтоб они точняк проснулись, – ответил рыжий. – Я больше ничего и не хотел. И все. – И потянул планку. Ланья разжала руки. Кошмар медленно опустился перед ней на корточки, свесив запястья с драных коленей, – тяжелые кисти болтались, уравновешенные культуристскими предплечьями. – Чувак, – сказала Ланья, – если ты хотел напугать нас до усрачки, поздравляю, ты почти преуспел. Шкедт что-то не испугался. Ланья, сев на пятки, правой рукой обхватила левую, повозила большим пальцем по желваку локтя. Шкедт спихнул одеяло и сел, скрестив ноги. В центре закованного в цепи круга, рассудил он, лучше голым, чем полуголым. – Делать мне больше нечего, дамочка. Я только поговорить. Она вздохнула, подождала. – Как у него делишки? – Кошмар кивнул на Шкедта. – Что? – Хорошо тебе с ним? – Говори что хотел, – ответила она и коснулась Шкедтова колена. Испугалась: пальцы ледяные. Лоб Кошмара, сплошь крупные поры и тяжелые складки, пошел складками еще гуще. – А другой-то. Избавилась от него, а? Это хорошо, – кивнул он. – Фил?.. – Мне он был не по кайфу, этот… Фил? Так его звали? – Улыбка не столько изогнула губы Кошмара, сколько сдвинула вбок. – Тебе, видать, тоже. Теперь можно выдохнуть. Так как? Я ж тебя уже спрашивал. – Он вдруг нырнул головой и с толстой шеи, роняя на плечи полузаплетенные волосы, снял цепь. Не оптическую. Подавшись к Ланье, Кошмар надел цепь на нее. Кулаки его болтались на цепи, как гири маятника. Полудюймовые звенья сморщили Ланье груди вокруг сосков. Один кулак пошел вверх, другой вниз. – Чувак, эй… – сказал Шкедт. Наблюдая за ним, Саламандр хлопнул планкой по руке. Шкедт поднял голову: веснушчато-леопардовый, бородатый и рыжий негр был выше, худее Кошмара и, невзирая на Кошмаровы гантельные мускулы, на вид сильнее. Кулаки остановились – один у Ланьи на животе, другой на груди; Кошмар за ней наблюдал. Ланья наблюдала за ним, сжимая челюсти. Отняла руку от Шкедтова колена, обоими кулаками взялась за цепь у шеи и съехала ими вниз, левым столкнув верхний Кошмаров. – Снимай, – сказала она. – Я тебе уже один раз сказала – я не хочу. Худая темнокожая женщина в круге – голые груди расталкивают полы жилета и цепи – переступила с ноги на ногу. Кто-то кашлянул. – А этот? – спросил Кошмар и не взглянул на Шкедта. – Что будешь делать, когда мы его заберем? Он идет с нами, дамочка. – Народ, вы вообще?.. – Шкедт осекся. Гнев, упоение и какое-то третье чувство, которому он не подобрал названия, сплелись и зазмеились из основания черепа в живот и ниже. – Снимай, – повторила Ланья. – Не хочу. – Почему? – Хочу остаться при своем. Что редкость. – И как-то странно хохотнула. – Да и модельер у вас поганый. Кошмар фыркнул. Кое-кто в кругу тоже засмеялся. – А у тебя-то? – спросил кто-то еще. Но цепь Кошмар снял. От звеньев отпали пряди ее волос. Скорпион развернулся, носками сапог подрав траву. – На. – Цепь надели на шею Шкедту. Глаза у Кошмара были очерчены коралловым. Жилет на зарубцевавшемся плече, видимо, разошелся – теперь зашнурован сыромятной кожей. Кошмар потянул за цепь. Холодные звенья скользнули по правому соску. Кулак Кошмара, теплый и шершавый, остановился против левой груди. – Ага? – Кошмар прищурился. С фокусировкой взгляда у него что-то не то, невпопад сообразил Шкедт. – И что мне с этим делать? – спросил он. – Это что хоть значит? – Да ничего не значит. – Кошмар разжал руки. – Можешь взять и в озере Холстайн утопить, если угодно. – Он откачнулся назад и встал. – Я б на твоем месте приберег. Круг распался. С Кошмаром во главе – тот качал широченными плечами, взмахивал крупными руками – скорпионы удалялись гуськом. Кое-кто оборачивался. Отойдя на десять футов, девчонка – то ли черная, то ли белая, не поймешь – и высокий черный пацан громко заржали. А потом, будто враз надутая – глаз не уловил, – в сером свете воссияла прозрачная игуана. Затем павлин. Затем паук. Скорпионы скрылись за деревьями. – Это что, – спросил Шкедт, – за хуйня сейчас случилась? – Он пощупал шею, где теперь висели три цепи: оптическая, проектор и эта новая, самая тяжелая.