– Полегче! – Денни схватил его за плечо. – Ты же не хочешь опять туда? Шкедт сказал: – Запустите лифт! – Тело в руках было тяжелое, не такое теплое и текло меньше. – А? – Это Леди Дракон, которая сматывала веревку. – А, ну да! – Она снова прыгнула в кабину, как-то еще подергала переключатели над кнопками. Дверь начала закрываться. Леди Дракон выставила руку. (Кхынк.) Денни отступил, а Шкедт внес Бобби в лифт. – Малыш, Адам, поднимайтесь с остальными, – сказала Леди Дракон из глубины кабины. Но Шкедт, повернувшись лицом к закрывающейся двери, не понял, к которым из тех, кто стоял позади Тринадцати и Кумары, она обращалась: их светощиты погасли. Спустя мгновенье во тьме он услышал, как рука Леди Дракон пошарила в цепях; и кабину затопил свет. – Чтоб ты видел, что делаешь, – пояснила дракон. – Давай я нажму. Какой этаж? Семнадцатый? – Да, – кивнул он и посторонился. Кабина тронулась вверх. Дракон, сообразил Шкедт, был больше лифта. Поскольку состоял дракон из света, казалось бы, стены и потолок должны были отсечь и боковой коготь, и макушку. Но выглядело иначе: фрагменты голубых эмалированных стен и потолка стали как будто прозрачные, и коготь с макушкой светили насквозь. Призрак отражался со всех четырех сторон. Стоя в лифте, перехватывая свой груз – перехватывать пришлось несколько раз, – Шкедт разглядел бороздки – точно расплывчатая картинка на вертикальном телеэкране: наклонишься вправо – они бегут влево; наклонишься влево – бегут вправо. Он сказал: – Тебе, наверно, лучше со мной не выходить. Дракон ответила: – Я и не планировала. Он опять перехватил тело поудобнее, опустил глаза, посмотрел, подумал: пахнет… специфический запах. И раздражала бумажка – он глянул ниже колен; спичечная книжка, что ли? – прилипшая к босой ступне. Почему, подумал Шкедт, почему я торчу тут, обнимая груду тяжеленного мяса, которое все в крови?.. А потом что-то изнутри подрало ему лицо; горло перехватило, на глаза навернулись слезы. То ли страх, то ли горе – погасло мгновенно, как похоть, мимоходом подравшая чресла. Он поморгал, опять переступил, перенес вес на обутую ногу. Босая прилипла к полу. Колыхания и колебания, которые выдали бы, о чем думает Леди Дракон, прятались в ярком свете. Шкедт опять переступил. Сандалия тоже прилипла. Кабина замедлилась; дверь открылась. Кулак миссис Ричардс заехал ей в подбородок. Жест – как у Джун, только выразительнее. Миссис Ричардс все пятилась и пятилась. Джун поймала мать за локоть. Миссис Ричардс закрыла рот и глаза и затряслась. В тишине внезапно заскрипели пронзительные ломкие всхлипы. – Отведи-ка мать наверх, – сказал Шкедт и следом за своей гротескной тенью ступил в коридор. Джун мотала головой, переводя взгляд с него на мать, пока на его тень не наехала другая. Джун смотрела не на него, а на сияющего призрака в закрывающемся лифте. – Я его отнесу в старую квартиру. – Бобби – он?.. – прошептала Джун и шарахнулась спиной в стену, пропуская Шкедта мимо. – Он умер, да. Плач миссис Ричардс у него за спиной сменил тональность. Дверь другого лифта все кхынкала, кхынкала, кхынкала об ковер. Шкедт плечом вперед вошел в 17-Е. Положить мальчика в его?.. Шкедт прошагал по коридору, свернул в пустую комнату. Рука Бобби (та, что с цепью, сплошь в крови) все стукалась и стукалась ему о лодыжку. Чтобы не печалиться, достаточно посмотреть на то, что он тут тащит. Он постарался не уронить эту штуку на пол, опустил, чуть не упал; и уронил. Потянул за вывороченную ногу; ее… опять выворотило, и не там, где полагается. Так что Шкедт разогнулся. Господи, кровь! Он покачал головой и отклеил рубашку от живота и плеч. Шагая к двери, расстегнул штаны и, придерживая их одной рукой – они сползли на бедра – вышел из квартиры. Посреди коридора миссис Ричардс затрясла головой и опять заплакала. Он скривился и подтянул штаны. Собирался-то он в ванную, но зрелище ее ошеломленного горя отбросило назад, к мгновению сексуального отклика в приямке шахты. Ёпта, подумал Шкедт. – Мэм, идите наверх, а? Тут ничего не поделаешь. Если будете здесь, вам не станет… лучше. Джун?.. Джун наполовину спряталась за спиной у матери. – …отведи ее наверх. – Ему вдруг захотелось сбежать вовсе. – Слушайте, мне надо взять… кое-что. – Рукой придерживая расстегнутую ширинку, он обогнул их, из гостиной забрал свою тетрадку и, выставив ее перед собой, вышел за дверь. * * * Тринадцать сказал: – Ей, небось, тяжко, – и отступил, пропуская его. – Ёпта. – Леди Дракон посмотрела в потолок. Плач, пронзительный и сдавленный, чем-то раскаленным стекал в комнату. – Когда ж она заткнется-то, а? – сказала Леди Дракон. – Слышь, чувак… – начал было Тринадцать. – Да понимаю я, понимаю. Тут кто-то спрашивал, хочу ли я вина. Я кранты как хочу. Малыш? Адам? Вино, сука, тащите? – Ты говорил, – сказал Шкедт, – у тебя одежда есть? – А, ну да. Легко. Заходи. Денни, держа стеклянный графин на сгибе локтя, сказал: – По-моему, ему надо в ванную. – Да уж, тебе помыться бы. Ванна – туши свет, но если хочешь, залезай. Что такое? – Ничего. – Но от последней реплики Денни побежали мурашки неприятней и горя, и ужаса. – Да, помыться не помешает. – Дальше по коридору. Окон, бля, нету. Я фонарь принесу. – И Тринадцать снял лампу с гвоздя на стене. Следом за Тринадцатью Шкедт зашагал в сортир. В колеблющемся свете он различил ржавое кольцо по центру ванны до самого стока. Эмаль тут и там отслаивалась, обнажая черноту. – Пришлось больного скорпиона сюда сгрузить пару дней назад, Перец его звали, ширнулся чем не надо. Свалили в ванну, а у него шпоры, он в ванне дырки пробивал. – Высоко подняв лампу, Тринадцать наклонился, подобрал со дна ванны шуруп, посмотрел, пожал плечами. – Полотенце бери любое, если надо. Мочалок нет. – И поставил лампу на бачок. Шкедт отложил тетрадь на крышку унитаза, включил воду и взял мыло; в бруске засохли хлопья ржавчины. Серым полотенцем (драным) он протер дно. Затычки не было, так что он скатал полотенце, заткнул сток им и забрался в ванну, не успела вода закрыть дно. – Выпить хочешь чего? – окликнул девичий голос из-за двери. – Ага. Он сидел, тер лицо и слышал плач этажом выше. Может, опять по комнатам бродит. Вошла девчонка, принесла белую кружку. В джинсах, полная, с веселым лицом, тщившимся изобразить серьезность. – Держи. Бедный мальчик. – Она наклонилась, просыпав кудри с плеча, и поставила кружку на край ванны. Под синим свитером – тяжелые груди на свободе. – Какой ужас!