Он посмотрел на нее и успел поймать ее взгляд. Забавно, решил он. – Видишь тропинку за футбольными воротами? – Ага. – Выводит прямо на Северную Брисбен. А она потом превращается в Южную. – Эй! – Он ей ухмыльнулся, уронил голову набок. – Что такое? – Грустно, что ты уходишь. Я уже намылилась провести опасный и волнующий день – бродить с тобой, играть тебе на гармошке. – Пошли со мной? Взгляд у нее получился смущенный и заговорщицкий. – Уже была. Позади них застучали молотки. Его гримасе она пояснила: – У Джона очередной проект. Они вернулись с обеда. Там точно осталась еда. Я дружу с Джомми, который им в основном стряпает; хочешь поесть? – Не, – покачал головой он. – И я еще не решил, хочу ли… – Всё ты уже решил. Но увидимся, когда вернешься. Возьми. – Она протянула ему тетрадь. – Будет что почитать в дороге. На миг он дозволил своему лицу признать, что она хочет, чтобы он остался. – Спасибо… ладно. – Плюс этого города в том, – ответила она его признанию, – что, когда вернешься, я тебя и впрямь увижу. – Она поднесла гармошку к губам. – Тут никого не потеряешь. Ее глаза и ноздри в металле – громадные просеки тьмы в посеребренной плоти: ни век, ни ресниц, ни границ, одна зелень. Она выдула диссонанс и зашагала прочь. Уже оставив за спиной безглазых львов, он сообразил: на губной гармошке такой диссонанс не взять. Ни одна его гармошка так не умела. 2 Он прошел три квартала и посреди четвертого увидел церковь. Виднелись два (из, очевидно, четырех) циферблата на шпиле. Вблизи он разглядел, что стрелок нет. Тылом запястья потер лоб. Между кожей и кожей каталась грязь. Сколько же тут сажи… Сообразил: я в таком виде, что напроситься на дачную вечерину – самое оно! Из двери церкви донеслась органная музыка. Ланья, помнится, что-то сказала про монастырь… Гадая, читается ли его любопытство по лицу, он осторожно ступил – крепко сжимая тетрадь под мышкой – в вымощенный плиткой вестибюль. За второй дверью, в кабинете, крутились две из четырех катушек на алюминиевой панели вертикально стоящего магнитофона. Свет не горел. Заметил, лишь отворачиваясь (а заметив, не понял, что делать с этой картиной): над конторской пробковой доской прикноплен плакат – центральный в экспозиции у Люфера, черный мужик в кепке, куртке и сапогах. Еще одна дверь (уже в часовню?) приоткрыта в темноту. Он снова вышел на тротуар… – Эй, ты! На старике бордовые клеша, очки в золотой оправе; под блеклой вельветовой курткой – ярко-красная маечка; берет, борода. Под мышкой кипа газет. – Как самочувствие сим жемчужным днем? – Здрасте. – Итак… ты, наверно, интересовался, который час. – Старик вытянул жилистую шею. – Ну-ка посмотрим. – Он воззрился на шпиль. – Посмотрим-посмотрим. Пожалуй, около… одиннадцати… двадцати пяти. – Сиплый хохот пригнул ему голову. – Как тебе? Ловкий фокус? (Хочешь газету? Бери!) Как есть фокус. Я научу. Что такое? Газета бесплатная. Хочешь подписаться? – У вас под бородой… вы где взяли эту штуку на шее? – В смысле… – Свободная рука поднялась к перченым волосам, которые без пауз взбирались от груди до самого подбородка. Старик расстегнул ожерелье, и оно упало алмазной змейкой. – Эту? А ты свою где? А он думал, его спрятана под воротником и манжетами. – По пути сюда. На ней написано, что она из Бразилии. Старик поднес конец цепочки к глазам: – …Япония? – и показал ему. На медной бирке оттиснуты буквы: «…елано в Японии». Перед «елано» закорючки – явные «сд». Старик снова обернул цепочку вокруг шеи и в конце концов успешно застегнул одной рукой. Он поглядел на газеты; прямо под мятой манжетой старика разобрал: «ВЕСТИ БЕЛЛОНЫ» Среда, 1 апреля 1979 года В ГОРОДЕ НОВИК! Он нахмурился. – Я твою не видел, – непрошено пояснил старик. – Но ты бы не спросил, если б у тебя ее не было, так? Он кивнул – в основном чтоб дедуля не замолкал; впрочем, понукать и не требовалось. – Я так понимаю, это вроде награды за инициацию. Только ты не знал, что ее прошел, да? И это тебя, небось, парит. Он опять кивнул. – Меня зовут Фауст, – сообщил старик. – Жуакин Фауст. – Уаким?.. – Произносишь верно. Но, судя по акценту, мы бы с тобой записали это разными буквами. Он принял протянутую руку Жуакина; тот сцапал его ладонь в байкерское рукопожатие. – Ты сказал, – Жуакин помрачнел, разжал руку, – что нашел свою по дороге сюда? За чертой Беллоны? – Точно так. Жуакин потряс головой и сказал: – Ммммммм, – и тут у них над головами разразился рев, что собирался с силами уже не первую секунду. Оба задрали головы. В мареве ничего не видать. Реактивный самолет не смолкал устрашающе долго, потом удалился. После него запись органа показалась тихой. – На часах, – сказал Жуакин. – Циферблат на фасаде. Вон тот огрызочек раньше был минутной стрелкой. Можно разглядеть, куда показывает. – Вон оно что. А час? Жуакин пожал плечами: – Я ушел из конторы около одиннадцати. Ну, по моим догадкам. Это недавно было. – А что случилось со… стрелками?