Ночь, вопреки ожиданиям, прошла спокойно. Но опять почти никто не спал. Воодушевление, вызванное успехом в заливе Вакаса, уже улеглось, и теперь наваливалась жуткая усталость. Адреналин схлынул, и люди буквально валились с ног, засыпая прямо на постах. Чтобы хоть как-то справиться с этим, едва легли на курс к Цусиме, половину расчетов артиллерии и сигнальные вахты отправили отсыпаться, выдав двойную винную порцию. Спустя три часа сменили артиллеристов «отдохнувшими». Второй смене также удалось отдохнуть свои три часа, после чего снова объявили боевую тревогу. На южных румбах были видны дымы и паруса сразу нескольких судов. Атака Майдзуру являлась, по сути, большой разведкой боем. Поэтому всю вторую половину дня и всю ночь штаб второй боевой группы активно работал над результатами этой разведки. Пленных еще с вечера свезли на борт флагмана. Их было так много, что обеспечить изолированное содержание не было возможности. При этом между ними периодически возникали склоки. Один из студентов-востоковедов, только что принятый на службу в штаб, был приставлен к импровизированной тюрьме, разместившейся в матросском кубрике, и постоянно слушал эти перебранки, записывая все на бумагу. Пленных офицеров допрашивали в первую очередь. Имевшиеся на эскадре пять переводчиков с японского работали почти без перерывов на еду и отдых. Результаты допросов записывались и сразу передавались для дальнейшей обработки. Анализировались действия, свои и японцев, учитывая новую информацию, поступавшую постоянно. Некоторые из пленных упорно молчали, но были и разговорчивые. Другие только сыпали проклятиями, иногда, в азарте, сами того не желая, открывая что-то новое и ценное для нас. Все полученные сведения сопоставлялись и перепроверялись уже имеющимися данными. Довольно быстро удалось выяснить, что береговая оборона Майдзуру держалась, в первую очередь, на стационарных крупнокалиберных батареях вооруженных артиллерией исключительно устаревших моделей. Причем две батареи, самые опасные из 210– и 150-миллиметровых орудий были укомплектованы трофейными китайскими пушками производства фирмы Круппа, вывезенными японцами из Порт-Артура после японо-китайской войны. Низкая боевая скорострельность серьезно снижала общую эффективность батарей, особенно при активном маневрировании и значительных скоростях флота, взламывавшего эту оборону, что в принципе полностью совпадало с результатами теоретических проработок. А скученность японских позиций, незначительно упрощая связь между батареями и общее управление огнем, в то же время существенно облегчала их разрушение. Осмотр японских укреплений выявил некоторые весьма интересные моменты. Прилегающие к фортам воды были пристреляны каждой батареей, и составлены индивидуальные таблицы стрельбы на каждую позицию, что позволяло открывать огонь сразу на поражение, ориентируясь по всплескам «пробного» залпа. Для измерения дальностей использовались горизонтально-базисные дальномеры с большой базой, до 1000 метров (по образцу широко известных у нас дальномеров системы Петрушевского)[52]. Это позволяло вести сосредоточенный огонь с нескольких батарей по одной цели с использованием электрических средств связи и таблиц согласования, управляемый с командного пункта. Стрельба всех батарей могла уверенно корректироваться с нескольких таких пунктов, имеющих подобные, а также более современные дальномеры и телефонную связь между собой. Всего их было найдено три. Два на мысе Бакути и один на Канега. Но на самих батареях не было обнаружено никаких систем управления огнем. По показаниям пленных, команды поступали к командиру батареи, а дальше отдавались голосом на каждое орудие, в крайнем случае, посыльным. Все процессы подачи боеприпасов из погребов, заряжания и наводки орудий осуществляются вручную с минимальным уровнем механизации, что также не способствует увеличению темпа стрельбы. Были случаи складирования части боезапаса прямо в орудийных двориках, для экономии сил прислуги пушек при ведении огня. Причем минимум однажды, на шестидюймовой мортирной батарее, это привело к их детонации и выводу из строя всей позиции. Орудия на японских фортах совсем недавней постройки стоят в просторных каменных или бетонных двориках с защитными брустверами. Причем довольно часто по два орудия в одном дворике без какого-либо прикрытия сверху как самих орудий, так и путей подачи боезапаса. Такие дворики очень уязвимы для шрапнели. Именно плотный огонь трехдюймовок шрапнелью принудил японских артиллеристов покинуть позиции, в то время как воздействие фугасов оказалось недостаточным. Хотя разлетавшиеся от их разрывов осколки и камни и осложняли обслуживание орудий, вывести их из строя чаще всего могло только прямое попадание крупного снаряда в позицию. Даже разрывы фугасов среднего калибра на бруствере или непосредственно в орудийном дворике не всегда выводили из строя стоявшую там пушку, хотя расчет от этого страдал сильно. Кроме того, пыль и дым от разрывов снарядов даже на значительном удалении от огневых позиций мешали наблюдению с постов управления, а постоянный грохот полностью парализовал голосовую систему управления огнем. Все это вместе не позволяло своевременно реагировать на изменение курса и скорости кораблей, обстреливавших форты. В то же время для гарнизона Майдзуру оказалось полной неожиданностью появление наших кораблей внутри прикрытого мощными батареями периметра. Из-за обстрела связи с батареями не было, но в их несокрушимость верили все. Поэтому организовать полноценное сопротивление десанту в порту просто не успели. Большая часть гарнизона не смогла принять участие в боях, будучи срочно брошенной сначала к входному каналу для отражения высадки десантов у батарей, потом назад к порту. Командование гарнизона явно запаздывало с приказами, только запутывая общую ситуацию и вводя имевшиеся силы в бой частями, что позволяло с ними сравнительно легко справляться. Усугубляло общую сумятицу еще и то, что базировавшиеся в Майдзуру миноносцы и все располагавшиеся поблизости береговые сигнальные станции и посты службы наблюдения и связи были укомплектованы специалистами, офицерами и нижними чинами флота и подчинялись соответственно только главнокомандующему морским округом Майдзуру вице-адмиралу Хидака, имевшему свой штаб только из морских офицеров. А гарнизон крепости и береговые батареи комплектовались исключительно армией и подчинялись уже коменданту крепости Майдзуру, чей штаб, в свою очередь, состоял исключительно из армейских офицеров. Причем армейцы и флот испытывали друг к другу явную и стойкую неприязнь, что заметно затрудняло совместную организацию обороны, даже несмотря на наличие соответствующих инструкций от вышестоящего командования. Никаких согласованных действий армии и флота на протяжении всего штурма отмечено не было, а со слов пленных, и никогда не планировалось. На все межведомственные уведомления и согласования уходила масса времени, поэтому никто и не смог оказать организованного сопротивления десанту после столь стремительного и совершенно неожиданного преодоления внешнего оборонительного рубежа. Среди карт в порту нашлись и карты внутренней акватории Цусимы, с обозначенными навигационными знаками и ориентирами. В том числе и подходов к порту Такесики. Всю эту наиважнейшую информацию нужно было передать на флагманский броненосец флота как можно скорее, так как ожидалось, что батареи Цусимы могут быть даже более мощными, нежели в Майдзуру, хотя сама система организации обороны всей Цусимской крепости вряд ли имеет серьезные отличия. А значит, на этом можно будет сыграть, максимально используя элемент неожиданности и уже появившийся опыт. Поскольку, до самого начала штурма Цусимы воспользоваться радиотелеграфом было нельзя. А после его начала, скорее всего, будет уже невозможно в условиях противодействия работе радиостанций как с нашей стороны, так и противником, к Рожественскому решили отправить «гонца», в роли которого должен был выступить один из миноносцев, которого согласно плану, предполагалось отправить в разведку к Цусиме еще ночью. Теперь было решено, что он, отправившись на разведку, в случае если не обнаружит угрозы для отряда Небогатова, уже не будет возвращаться назад к эскадре, а уйдет дальше на соединение с отрядом наместника и доставит ему подготовленный штабной пакет. Конечно, штурм к этому времени будет уже в самом разгаре, если вообще не закончится, но трофейные бумаги и результаты разведки боем могут пригодиться в любом случае. Так что все же всемерно поспешить с их отправкой стоило. Уже много позже полуночи от второй ударной группы отделился миноносец «Бодрый», которому поручалось эта ответственная миссия. Из всех эсминцев он имел наиболее качественно перебранную и потому более мощную машину, соответственно был резвее собратьев. К тому же угля расходовал меньше, благодаря чему был свободнее в выборе маршрута прорыва. Дав полный ход, он быстро пропал из вида, в то время как эскадра продолжала движение, скоро сбавив ход до 10 узлов. После «пересменки» экипажей вторая боевая группа, хотя и с явной натяжкой, была снова готова к бою. Но маячившие на юге небольшие суда не проявляли никаких признаков беспокойства. В 07:30 получили кодовую телеграмму с «Орла», сообщавшую, что четвертая боевая группа благополучно достигла Озаки и начинает атаку в соответствии с планом. А наши крейсера первого ранга успешно прорвались через проливы и вышли на оперативный простор южнее и юго-западнее Цусимы. Исходя из этого предполагалось, что японцы сейчас стремительно оттягиваются всеми боеспособными силами к югу, юго-западу, освобождая нам дорогу. Небогатов немедленно попытался связаться с Рожественским, чтобы предупредить о посланном к нему гонце, но радио уже не действовало. Оставалось только продолжать движение, в точности следуя первоначальному плану. Глава 11 Четыре русских крейсера первого ранга – «Богатырь», «Олег», «Аврора» и «Светлана» по плану операции, выдвигались к Корейским проливам двумя парами под общим руководством капитана первого ранга Добротворского, командира «Олега», чьи потекшие котлы успели залатать во Владивостоке. Первую группу составляли «Олег» и «Богатырь». Они были левым – восточным – флангом завесы. Пара этих однотипных мощных башенных крейсеров должна была проскочить в Желтое море в ночь на 20 июня, выйдя на самые важные японские коммуникации с рассветом. Им предстояло прорываться гораздо более узким и сильнее защищенным проливом между Кореей и Цусимой на два-три часа раньше второй группы, чтобы оттянуть на себя внимание противника. Вторую крейсерскую группу из менее скоростных крейсеров «Аврора» и «Светлана» вел капитан первого ранга Егорьев, командир «Авроры». Они образовывали правый – западный – фланг крейсерской завесы и прорывались через Цусимский пролив западнее Цусимских островов. Покинув туманный залив Петра Великого раньше главных сил флота, Добротворский устроил «Олегу» пробный пробег, разогнав его до двадцати узлов. При этом котлы и машины работали без нареканий, хотя избавиться от перерасхода угля все же не удалось. Убедившись в надежности своего флагмана, он отправил кодовую телеграмму во Владивосток и продолжил плавание, развернув свой отряд в боевой порядок. Держа строй фронта, крейсера разошлись на полсотни миль с запада на восток, едва видя друг друга в светлое время суток. Шедший в середине строя «Олег» часто сближался и обменивался сигналами с «Авророй». Попутной задачей третьей ударной группы было – расчистить дорогу до самой Цусимы для Рожественского, ведущего главные силы флота в шестидесяти милях позади. Учитывая активизацию японских вспомогательных крейсеров в Японском море в последнее время и возможное уплотнение разведывательной сети в связи с началом наступления в Корее, это было весьма актуально. Чтобы свести вероятность встречи с кем бы то ни было к минимуму, крейсера, а за ними и Рожественский выдвигались к проливам не обычным маршрутом, которым ходили владивостокские крейсера, а чуть восточнее 132-го меридиана, почти до самого японского берега, оставляя острова Оки слева по борту. Лишь немного не доходя до 35-й параллели, планировалось повернуть к Цусиме. Временами находил туман, тогда строй крейсеров смыкался. С улучшением видимости Добротворский снова разворачивал завесу. Но в течение всего первого дня похода горизонт был пуст. За ночь тоже никого не встретили, хотя уже принимали обрывки японских телеграмм. Если не принимать в расчет наверняка обязанных резко активизироваться японских разведчиков, это было не удивительно. Оживленное судоходство в Японском море всегда наблюдалось только у японских или корейских берегов. Вдоль побережья Кореи ходили в основном рыбаки и немногочисленные торговые шхуны, вдоль японского – их рыбацкие флотилии и прибрежный каботаж, также в основном парусный. Средняя часть Японского моря, где двигались крейсера, обычно была пустынна, и лишь иногда пересекалась нечастыми рейсами из Японии в Корею и обратно. Но эти маршруты были почти заброшены с начала войны. Наконец-то доведенная до полностью работоспособного состояния новая станция беспроволочного телеграфа «Олега», аналогичная той, что стояла на «Урале», позволяла не только управлять действиями вверенных Добротворскому крейсеров, но и поддерживать устойчивую связь с главными силами флота, и даже с Владивостоком, от самой Цусимы. Но на переходе ей было строжайше запрещено пользоваться без срочной необходимости, из соображений скрытности выдвижения на исходные рубежи. До полудня 19 июня крейсера шли на юг, пока до японского берега не осталось менее пятидесяти миль, после чего повернули на юго-запад, к Цусиме. Почти сразу «Аврора» наткнулась на небольшой каботажный пароход, быстро потопленный артиллерией без досмотра, после того как его покинул экипаж и пассажиры. Вскоре «Светлана» перехватила две рыбацкие шхуны, также потопленные без осмотра после снятия экипажей, а в 16:04 с «Богатыря» обнаружили прямо по курсу дымы сразу нескольких крупных кораблей. Это было уже серьезно, и об этом тут же сообщили по радио на все остальные крейсера завесы, продолжая сближение. Сыграли боевую тревогу. Начали поднимать пары до марки во всех котлах, готовясь к бою. В 16:10 из артиллерийской рубки сообщили, что видят впереди два крейсера на встречном курсе. Опознать не удается, так как трубы створятся, а надстройки разглядеть невозможно. Но почти сразу после этого доклада встречные корабли отвернули влево и были достоверно опознаны как бронепалубные крейсера «Касаги» и «Цусима». Они продолжали идти большим ходом, стремясь обойти «Богатыря» с запада, а у них за кормой виднелись дымы еще нескольких кораблей. Складывалось впечатление, что японцы хотят прижать наш крейсер к берегу большими силами и там расстрелять, лишив маневра. Видя это, командир «Богатыря» капитан первого ранга Стемман приказал дать радио по отряду об обнаруженных новых дымах и увеличил ход до 18 узлов, двинувшись навстречу противнику. Справа он видел дымы из труб «Олега», способного прикрыть в случае осложнений, а преимущество в скорости позволяло уклониться от боя в неблагоприятных условиях. Поскольку на последнем совещании в штабе все командиры и флагманы были ознакомлены в общих чертах с планируемой операцией, Стемман намеревался выяснить состав сил противника, явно выдвигавшихся в район залива Вакаса, где сейчас должен был действовать отряд Небогатова. В 16:18, видимо обнаружив дымы шедшего в лоб японской разведке «Олега», «Касаги» и «Цусима» резко отвернули вправо, стремясь разойтись с «Богатырем» правыми бортами, находясь правее его курса уже всего в 60 кабельтовых. Стемман тут же сообщил об этом Добротворскому по радио, и «Олег» взял левее, сближаясь с «Богатырем», чтобы попытаться взять японцев в ножницы. Уже были видны его мачты и трубы, а дистанция до него определялась примерно в 12 миль. При согласованных действиях шансы серьезно прижать быстроходные разведчики противника были. Вероятно разгадав наши намерения, японцы развернулись почти на обратный курс, не желая ввязываться в бой в сложившейся ситуации. Постоянно телеграфируя открытым текстом об обнаружении двух крейсеров, они возвращались к своим главным силам, дымившим на юго-восточных румбах за горизонтом и все еще не обнаруженным и не опознанным. Вполне возможно, что японцы заманивали наших скороходов ближе к берегу, рассчитывая затем отрезать им путь назад. Точный состав сил противника все еще был не известен. Поскольку справа у Стемана были только русские крейсера, причем не наблюдавшие никаких других дымов по горизонту, что давало гарантированную возможность отрыва в западном направлении при возникновении осложнений, «Богатырь» не отставал и продолжал преследование. Вскоре с него разглядели впереди отступавшей японской разведки три больших корабля на встречном курсе и несколько дымов небольших судов рядом с ними. Много южнее также просматривались поднимавшиеся к небу столбы дыма, но до них было еще очень далеко. Об этом тут же сообщили по отряду, а с «Олега» передали на броненосцы главных сил, вскоре получив короткий условный сигнал – квитанцию о получении. Установив примерную численность сил противника и их курс и скорость, Стемман отвернул к юго-востоку, стремясь разминуться с японцами и точно опознать уже обнаруженные их корабли, а также выяснить, кому принадлежат остальные дымы на юге. По прикидкам сигнальщиков до них было миль семнадцать, или чуть меньше. То есть была вероятность в ближайшее время увидеть хотя бы их мачты и верхушки труб. «Касаги» и «Цусима» сразу повернули на параллельный курс, но не сближались, все также отходя к своим большим кораблям. Дистанция между русской и японской разведкой держалась в пределах пяти-шести миль. Противник явно не хотел рисковать, ввязываясь в бой с большим русским крейсером, к которому кто-то спешил на помощь. Дым «Олега» японцы уже наверняка видели. Вскоре удалось как следует рассмотреть и опознать тяжелые японские корабли, уже давно маячившие на южных румбах. Ими оказались броненосные крейсера «Якумо», «Адзума» и «Токива», сопровождаемые двумя отрядами истребителей или миноносцев по четыре корабля в каждом. Они продолжали движение большим ходом на северо-восток, не реагируя на маневры русского крейсера, а вот те, кто шел за ними, отвернули дальше к востоку, не желая попадаться на глаза обнаглевшему разведчику. Их попытались рассмотреть, взяв еще на три румба левее, но «Касаги» и «Цусима» бросились наперерез «Богатырю», начав быстро сокращать дистанцию. Русские не меняли курса, изготовившись к бою левым бортом. Постоянно принимались сигналы с японских станций беспроволочного телеграфа. Судя по их силе, шел активный обмен депешами между обнаруженными отрядами противника. Наличие двух реальных противников рядом и еще трех потенциальных в поле зрения Стеммана не смущало. С запада приближался «Олег», постепенно сокращавший расстояние. Кроме того, с северо-запада показались дымы и крейсеров Егорьева, спешащих на выручку Добротворскому. Их японцы тоже уже должны были видеть. От подходившей подмоги было известно, что дорога на запад по-прежнему не перекрыта, так что путь для отхода имелся. Однако, невзирая на ставшее уже совершенно очевидным наше превосходство, японская разведка упорно продолжала сближение, открыв огонь с 35 кабельтовых в 17:40. Русский крейсер молчал, продолжая огибать японскую эскадру с запада, все больше забирая к востоку и сокращая дистанцию с бронепалубниками противника. Избегать боя Стеман явно не собирался, спокойно пытаясь занять более выигрышную позицию, позволявшую быстро разорвать контакт, в случае возникновения угрозы. Японцы довольно скоро пристрелялись, и их залпы ложились в опасной близости от активно маневрировавшего «Богатыря», но попаданий не было. Русские молчали, экономя снаряды, но были вынуждены вернуться на свой первоначальный курс, так и не разглядев тех, кто шел ближе к берегу. Лишь когда от «Богатыря» до головного «Касаги» было по дальномеру двадцать девять кабельтовых, Стемман приказал дать первый пристрелочный полузалп. К этому времени приближавшийся с запада «Олег» был всего в пяти милях справа, но в бою пока участвовать не мог. Для уверенной стрельбы его орудий до противника было еще слишком далеко. Дымы же подходивших с северо-запада «Авроры» и «Светланы» перестали приближаться, хотя были уже хорошо видны как с наших, так и с японских крейсеров, ввязавшихся в перестрелку. Видимо поэтому японцы спешили реализовать свое численное превосходство и продолжали сокращать дистанцию, стреляя всем правым бортом с обоих своих разведчиков, в то время как «Богатырь», по-прежнему не торопясь, отвечал полузалпами и лишь из палубных и казематных орудий. В башни, обладавшие меньшей скорострельностью, пока только постоянно передавались все данные для стрельбы, чтобы после накрытия дать полный бортовой залп. Вскоре сразу два 120-мм снаряда с «Касаги» попали в крейсер. Первый угодил в корму, разбив 47-мм орудие в кормовом спонсоне, сорвав его со станка и забросив в адмиральский салон. А второй разворотил коечные сетки на шкафуте, убив двоих и ранив пятерых из расчетов орудий и на подаче. Сами пушки не пострадали, и это никак не отразилось на русской размеренной стрельбе. Когда же «Богатырю» наконец удалось пристреляться, дали залп из всех стволов, кучно легший вокруг головного японца. Затем еще два, давших не менее трех попаданий. В батарее «Касаги» вспыхнул пожар, и он отвернул к берегу, прекратив огонь. Следом повернул и «Цусима», так и не добившийся попаданий. Об этом маневре японцев снова доложили по радио, а «Олег» ретранслировал депешу дальше, после чего радиопереговоры стали невозможны из-за помех, видимо ставившихся японцами, так как наши станции теперь молчали. В результате всех маневров приблизится к желаемым дымам так и не удалось, зато появилась реальная угроза охвата кормы японскими броненосными крейсерами, уже развернувшимися и быстро приближавшимися с юго-запада. Это вынудило Стеммана отказаться от дальнейшего продвижения к японскому берегу. В 18:09 бой прекратился. Почти соединившиеся, «Богатырь» и «Олег» разминулись с японской эскадрой. А «Аврора» и «Светлана», так и не выйдя из-за горизонта, начали возвращаться на свои позиции. К этому времени подозрительные дымы ушли еще дальше к востоку, и их преследование было бесполезно из-за приближавшейся ночи. Уже опознанные японцы, больше не пытаясь перехватить наши крейсера, по-прежнему перли на запад-северо-запад, вдоль своего побережья, держа не менее 15 узлов хода. Помехи в радиоэфире скоро прекратились, и сразу все станции беспроволочного телеграфа на русских кораблях начали снова принимать японские депеши, но на этот раз активно забивать их своей искрой. Японцы в ответ начали всячески препятствовать нашему телеграфированию. Оставив японцев за кормой, русские крейсера снова развернулись в завесу, приготовившись к предстоящему им ночному бою. Впереди показались дымы передовых дозоров в Цусимских проливах. «Богатырь» и «Олег» повернули на запад, к входу в Корейский пролив, а «Аврора» и «Светлана» довернули немного влево, углубляясь в пролив Цусимский. По приказу с «Олега» с этого момента любые услышанные по радио телеграммы забивались искрой незамедлительно. Действия крейсеров были согласованы заранее, даже на случай вынужденного возвращения кого-либо из них, так что в радиообмене они не нуждались, а позволять японцам обмениваться информацией Добротворский не собирался. Спустя менее часа с русских бронепалубников уже видели разбегавшиеся в разные стороны небольшие пароходы. Должно быть, из первой линии патрулей. «Богатырь» смог нагнать и потопить один из них до наступления темноты, а «Олег» потерял в сумерках свою жертву, хотя и успел пустить ей пар. В течение ночи еще не один раз крейсера открывали огонь по всем, кого видели возле себя, но из-за темноты и большой скорости хода обычно не имели возможности разглядеть результатов стрельбы. К утру 20 июня Егорьев уже был между Квельпартом и корейскими шхерами, продолжая быстро продвигаться к западу и топя все, что попадалось на пути и имело отношение к японским промыслам или военным перевозкам. А Добротворский дополнял картину погрома на вражеских коммуникациях такими же решительными действиями сначала восточнее, а немного погодя и южнее Квельпарта. Выйдя в Желтое море, ставить помехи прекратили. Добротворский запросил Егорьева о повреждениях и, получив отрицательный ответ, распорядился приступить к поиску японских транспортов. Крейсера поддерживали между собой постоянную радиосвязь, обмениваясь информацией. Недостатка в целях не было. Ни военных кораблей, ни хоть как-то вооруженных пароходов не попадалось вообще. В первое время даже радиоэфир был абсолютно спокоен. Все это весьма удивило многих на мостиках крейсеров. Ожидалось, что японские коммуникации в этом районе имеют более плотное прикрытие, а с получением известий о прорыве цусимских дозорных линий опустеют еще до нашего здесь появления. Возможно, сказалась быстрота прорыва, чем теперь спешили воспользоваться. По мере возможности использовали подрывные патроны, экономя боекомплект. При этом если судно было японским, не важно, в балласте или с грузом, на досмотр время не тратили, ограничиваясь поиском карт, сигнальных книг и лоций. Просто быстро закладывали заряды в трюмах или машинном отделении, поджигали все, что могло гореть, и уходили. Больше всего работы было у отряда Егорьева. Поскольку почти все суда в его районе были японские, к тому же их было много. Иногда видели одновременно несколько целей. Тогда приходилось открывать огонь, чтобы остановить того, кто пытался скрыться среди прибрежных островов и отмелей. Часто попадавшихся у берега корейских рыбаков сразу же отпускали. За первую половину дня действиями всех четырех бронепалубных крейсеров на дно отправились в общей сложности пять судов от пятисот до двух тысяч тонн на паровом ходу и еще семь шхун и прочих парусных судов японской принадлежности. Четыре нейтрала, не имевших контрабанды, были отпущены. Два английских судна шли в балласте в Шанхай, Француз вез мануфактуру в Симоносеки, а старый американский пароход «Кентукки», загруженный под завязку корейским лесом, направлялся на Гавайи. После полудня воды вокруг Квельпарта полностью опустели. * * * Действующую эскадру – все что осталось от некогда грозного японского объединенного флота после обескураживающего цусимского разгрома возглавил контр-адмирал Номото. Он получил этот чин досрочно по личному представлению адмирала Того. Несмотря на молодость и внеочередное повышение, его кандидатура была признана самой подходящей в данной ситуации. Хотя у Японии еще оставалось немало вполне заслуженных адмиралов, в ГМШ считали, что действующей эскадрой должен командовать офицер, уже побывавший в бою с новым русским флотом.