Дедок кивнул. — Ано, падесятапрвни… в пятьдесят первом забрали у старого хозяина. Пан Естраб поехал до Австрии. Оказывается, «Ятреб» — это не торговая марка, это фамилия владельца! Ну-ну…. А сейчас, небось, после реституции собственности, молодые Ястребы, скорее всего, уже продали дедушкин заводик инвесторам — бабосы нужны на наркоту, или на приют для бездомных зверушек. Эти наследники — по большей части, изумительные идиоты. Деды изо всех сил бились, состояния сколачивали, с коммунистами за собственность единоборствовали — а этим всё досталось даром, а как пришло — так и ушло…. Старый Ястреб, небось, когда Готвальд в Праге начал раздавать оружие на заводах, а потом вывел на Старомесскую миллион народу — мигом засобирался в эмиграцию, знал, поди, чем эта музыка закончится. В войну, небось, сливовицу немецкому интендантству отгружал, а в мае сорок пятого состроил из себя пострадавшего от оккупации…. Знаем мы этих пострадавших. Сколько наших танкистов сгорело от чешских «хетцеров» — не пересчитать…. Деду в войну было лет десять, должен помнить. — А бехем валки, завод работал? Старик кивнул. — Ано. Работал. — Вермахт снабжали? Ого! А по ходу, задел я его…. Ишь, как глазами засверкал! Ничего не ответив, старый привратник встал из-за своего стола, подошёл к шкафу, стоящему в проёме у окна, открыл его, порылся минуты две — а затем, вернувшись к своему посту, торжественно-сурово положил на стол старый чёрно-белый альбом, судя по всему — выпуска семидесятых годов. — Podívejte se. Existují lidé, kteří včtyřicátéhočtvrtého dva měsíce nalije do nádrže alkohol methyl. V květnu byly natočeny Němci. Dvanáct lidí.[5] — Антифашисты? — Ано. Мой отец — был один с двенадцати. Вот чёрт! Зря я так с этим дедом… — Проминьте! А ходне додаван отравни алкоголем? — Два месяца хлопцы лили отраву в баки. Это ж тонны и тонны яда! — Мнохо. Немцы говорили — несколко тисяч полегло. — И уже чуть мягче: — Не надо думат, что все чехи на немци работали. Много — против. Но Бенеш нас запродал немцам. Что нам было делать? У нас не было откуда помочь…. — глянув за спину Одиссея, старик уже совсем другим голосом бросил: — Возидло пана Симовича! Одиссей обернулся. У входа припарковалась «Шкода Октавия», из которой неторопливо, по-хозяйски, выбрался молодой мужчина лет тридцати пяти, одетый хоть и неброско, но достаточно элегантно; в отличии от большинства местных жителей, таскающих бесформенные куртки с капюшонами, широкие штаны и грубые зимние ботинки, хозяин прибывшей «шкоды» экипирован был в тёмно-синее пальто американского кроя (в таких обычно в штатовских фильмах щеголяют хорошо оплачиваемые адвокаты), тёмно-серые брюки с идеальными стрелочками (Одиссей вспомнил свою службу, когда перед заступлением в наряд стрелка на галифе должна была производить впечатление бритвы) и щёгольские туфли итальянского фасона. Для этих Виловиц этот парень что-то слишком вызывающе одет… Щёголь вошёл в здание, огляделся, бросил сторожу: — Добрий дэн, пане Иржи! — и, с изрядной долей настороженности, обратился к Одиссею: — Цо моху делат? Одиссей развернулся лицом к пану совладельцу, посмотрел в его глаза — глаза никогда не врут! — и проговорил, тщательно артикулируя каждое слово: — Можете. И очень многое! ЕСТЬ! Этот лже-серб не просто его понял — он ОСОЗНАЛ мои слова! Русский, это вне всяких сомнений…. Симович из него — как из меня Дедич, оба мы псевдо-югославы — насквозь фальшивые. Лже-Симович, явно через силу — невооруженным глазом видно, как ему не нравится этот сомнительный русский на его винокурне — спросил: — Пан з Русска? — Ано. Мне надо сказать вам несколько слов. Как же ему не хочется со мной говорить! Как его корёжит и ломает, бедолагу! Надо намекнуть ему осторожно, чтобы не кочевряжился… — Пан Симович ведь в Виловице живёт два года? Какая улыбка у него неискренняя, вымученная…. А куда ты денешься, чёрт? Веди к себе в кабинет, это ж в твоих интересах, балбес… — Птам се вас в ме канцеляры… — И рукой приглашающе. А вот это делать не стоило бы, не факт, что Абдул снаружи нас не пасёт.… Ну да ладно, в канцелярию, так в канцелярию. Пройдёмте! — как говорят у нас дома. Они поднялись на второй этаж, «Пан Симович» открыл дверь кабинета своим ключом (однако, секретарши не держит; экономит? Или жена из-под каблука не выпускает?), и бросил довольно нелюбезно: — Просим. Ничего, милый друг, ты сейчас живенько сменишь и тон, и манеру, и язык, и стиль разговора… — Спасибо. И закройте дверь на ключ — разговор у нас будет конфиденциальным. Хотел что-то возразить — но, молодец, задушил в себе гонор, щёлкнул замком. — Также, цо ти пшиведло ко мне? Вместо ответа Одиссей прошёл вглубь кабинета, не торопясь, уселся в кресло, устроился поудобнее — а затем, указав на хозяйский стул, проговорил вполголоса: — Присядь, Игорёк, в ногах правды нет. — И видя, как мгновенно побледнел совладелец винокурни, прибавил: — И хорош уже из себя сербо-чеха корчить. Не получается это у тебя… пан Тевзеев. Хозяин винокурни сел на краешек стула, и. взяв в руки авторучку — принялся её вертеть в пальцах. В кабинете повисло неловкое молчание. Хм, слабоват ты, парень, как оказывается…. На простой понт ведёшся махом. Как тебе удалось этакую-то сумму спереть — при таких слабых коленках? Загадка…. Ладно, не будем тебя томить — время дорого. — Господин Тевзеев, я буду краток. Времени у меня, — Одиссей глянул на часы, — осталось всего пятнадцать минут, так что на пустые разглагольствования нет ни одной лишней секунды. Посему попрошу вас выслушать меня, не перебивая — вопросы, если они будут, зададите в конце. Согласны? Кивнул. Глазки лихорадочно забегали — видно, пытается определить, откуда я и что мне нужно. Господь с тобой, убогий, ничего я от тебя скрывать не буду — мне надо детей твоих спасти… — Значицца, так. Вы два года назад сбежали из России, украв пятьдесят миллионов долларов. Как, с чьей помощью, куда увели деньги и что планировали делать дальше — меня не касается. Это ваши дела. Но об этом знатном хапке узнал один ближневосточный бандит, по имени Ибрагим Абу Умар ар-Рамахи. Вам это имя, скорей всего, ничего не скажет — да это и не важно. Важно, что он знает, что вы живёте здесь, и нанял меня, чтобы я нашёл вас. Он хочет эти пятьдесят миллионов у вас отнять, а вас — всех вас, то есть тебя, Игорёк, твою жену Лену, и твоих детей, Толика и Маринку — пришить по-тихому. Концы ему не нужны. Я тебя нашёл. Завтра к двенадцати часам я сообщу этому арабу, что пан Симович, совладелец винокурни «Ястреб», и беглый мошенник Игорь Тевзеев — одно и то же лицо. Таким образом, у тебя есть, — Одиссей посмотрел на часы, — двадцать два часа. За эти двадцать два часа ты должен собраться, выехать из города, добраться до польско-белорусской границы и сдаться властям — для начала белорусским. Ну а те уже определят тебя по принадлежности…. Задача понятна? Молчит. Ну-ну, молчи, думай…. Только не шибко долго. Понимаю, ты уже привык быть здесь уважаемым и богатым человеком, притёрся, пообвыкся, выискал любимый ресторанчик, определился с сортом любимого пива, здешний мэр, небось, к тебе на чашку кофе считает за честь зайти — а тут на тебе! В одночасье всё рушится! Поневоле закручинишься…. Всё бросить, бежать, отдать себя в лапы правосудия — когда всё было так хорошо и мило! Дикость…. Сейчас ты, наверное, думаешь, сколько мне предложить. Глупыш, от меня здесь уже ничего не зависит, сколько бы ты мне не сулил в качестве отступного. Отступать, дружок, некуда — ни тебе, ни, что ещё печальнее, мне. Некуда. Если я завтра объявлю господину Умару, что за целый день так и не нашёл тебя — он мне не поверит. И правильно, кстати, сделает, русскому русского найти в чешском местечке с населением в двадцать тысяч человек — это как два пальца… ну, ты в курсе. Если я ему такую чушь брякну — он с чистой совестью сдаст меня неким людям, о которых говорил ещё в Курдистане, и которые мне добра ни в коем случае не желают — и тебе лучше не знать, что эти люди делают со своими врагами. Я, конечно, попробую устроить поножовщину, и, даст Бог, в этом бою погибну — но это если ОЧЕНЬ повезёт. Но вне зависимости от того, умру я или араб сдаст меня американцам для потрошения — ты готов. И сам господин Умар, и его верный оруженосец Абдул отлично говорят по-русски, и смогут — пусть и не так быстро, как я — тебя вычислить. И тогда за твою жизнь я не дам и гэдээровского пфеннига… Кажись, очнулся. Сейчас попробует начать торговаться. Знаю я эту породу… — А вы… вы кто? — Игорёк, ты не парься, не мучай себя сомнениями о моей служебной принадлежности. Тебя не это должно волновать, ты уже маршрут движения должен в голове прокручивать! — А почему я должен вам верить? — И эдакая уверенность в словах появилась! Небось, решил, что я самодеятельностью тут решил позаниматься… — Ты мне ничего не должен. Не веришь — твоё дело; значит, завтра в первом часу жди гостей. Какие тебе объяснят, что воровать государственные деньги — нехорошо! Насупился. Сейчас будет полицией пугать. — Знаете, господин неизвестный, мне ваше появление кажется попыткой шантажа. Положим, вы правы, на самом деле я не Светозар Симович, а Игорь Тевзеев — хотя это ещё надо доказать — но что мне мешает обратиться в полицию? Чехия — правовое, демократическое государство, здесь… Ну не болван ли? — Заткнись, дурак! Я тебе ещё раз говорю — мне не нужны твои деньги, так что свой шантаж засунь себе в задницу. Полиция? Отлично, беги в полицию, объяви, что плохие дядьки тебе могут сделать бо-бо. И, кстати, объясни, за что. Ты думаешь, ты нужен здешней полиции, им охота твои проблемы решать? Плевать они на тебя хотели, на подозрительного эмигранта! Ну и кретин…. Ладно, надо попробовать ему объяснить попроще, наглядно, так сказать. Этого альхена мне лично ничуть не жалко, даже если Абдул нарежет из него отбивных — но дети? Одиссей подошёл к окну, чуть-чуть раздвинул планки жалюзи — и, выглянув на улицу, обернулся к хозяину кабинета. — Иди сюда! Тот нехотя подошёл. — Не вздумай трогать жалюзи. Видишь, возле вон той цукрарни стоит тёмно-синий БМВ пятой серии? Тевзеев всмотрелся, кивнул. — Вижу. Ну и что? Номера какие-то странные, вот и всё… — Номера — словенские, мариборские. Мужик, что курит возле пассажирской двери — как тебе? Хозяин кабинета пожал плечами. — Чернявый…. На еврея похож. А что? — А то, что это Абдул — правая рука Умара ар-Рамахи. Водитель — тоже араб, вот только как его зовут — я не знаю. Эти люди привезли меня сюда — чтобы найти тебя. Ты хочешь на них заявить в полицию? Давай, дерзай! Они только посмеются…. У себя дома они человеку запросто перерезают горло за искоса брошенный взгляд — ты с ними хочешь играть в войнушку? Всё, парень, игрушки закончились! Добро пожаловать в реальную жизнь! Тевзеев отошёл от окна, достал платок, быстрыми движениями вытер пот со лба, покрутил в руках мокрый платок, не зная, куда его деть — а затем решительно выбросил его в ведро для мусора, стоящее у двери. — Хорошо. Положим, я вам поверил… отчасти. Почему мне надо бежать в Россию? Я ведь могу уехать куда угодно? Ну и болван…. Ещё раз поражаюсь, как ему удалось такие бабки украсть — если он на два хода вперед просчитать не может? — Везде вне России ты — всего лишь очень жирная и совершенно беззащитная мишень для таких вот умаров. У тебя на счету есть украденные деньги — причём деньги большие, десятки миллионов — которые, по понятиям любых бандитов, хоть арабских, хоть мексиканских — являются бесхозными. То, что они временно числятся твоими — это абсолютно ничего не значащая ерунда! Ладно, сегодня тебе с семьёй удастся свинтить куда-нибудь в Польшу или Данию, да хоть в Нигерию, не важно — очень скоро вас найдут и там. Всё! Куш слишком велик, а ты слишком беззащитен — чтобы охотничкам отказаться от этого дела! И не надейся на европейскую полицию — она под бандитские пули за твои деньги грудью становиться не будет. Потенциально ты — уже труп, и я уверен, что Умар так и считает. Тем более — насколько я понимаю, паспорт по-быстрому сменить ты вряд ли сейчас можешь. Так? — Молча кивнул. — Значит, твоё пространство для маневра становится уж совсем куцым. Только в Россию! И как можно быстрее! Растерянно молчит. Давай, думай, парень, у меня не так много времени! Тевзеев судорожно глотнул, растерянно спросил: — Но ведь в России … у меня будут проблемы?