– Гммм? У бухгалтера оставалась ровно секунда, чтобы побледнеть и обмочиться, прежде чем Курт аккуратно откусил ему голову. С глухим стуком она упала на траву, стекла очков треснули, но не выскочили из оправы. Курт вытащил из кармана носовой платок и элегантным движением промокнул щеки. Не очень членораздельно, но добродушно произнес: – Что это мы тут наделали? Насвинячили. Надо держать себя в руках. Он потянулся вниз, – кости на пальцах удлинялись, кожа стала мала, – и аккуратно поднял листок, который бухгалтер уронил на землю. Пробежал его глазами, хоть ему и понадобилось некоторое время, чтобы снова начать понимать буквы и слова. Он знал имена фигурировавших в списке и их лица тоже. Преступники. – О-хо-хо, – произнес Курт, выходя из фургона и направляясь к клоунскому шатру. * * * Цвет лица Гоши менялся с каждой секундой. Его кожа становилась синей, желтой, зеленой, черной, ярко-красной, а потом снова обычной болезненно-розовой. Он неподвижно стоял на пороге своей комнаты, похожий на гору свиного сала, наспех слепленного в человеческую фигуру и безвкусно раскрашенного. На полу перед ним валялся черный цветочный горшок, земля из которого рассыпалась, сложившись в огромную коричневую слезу. Обрывки раскидистых желто-зеленых листьев образовывали след, ведущий к двери. Дупи, похоже, издалека почувствовал настроение брата. Он выбежал из комнаты, крича: – Гоши?! Г-г-гоши?! Взрывающий барабанные перепонки визг Гоши не миновал никого в цирке. Со звоном лопнула лампочка. Из уха Дупи вытекла тонкая струйка крови, когда тот глядел на пустой горшок. – О, Гоши, – едва выдохнул он. – О, Гоши, нет! Гоши негнущейся рукой указал на след из листьев, потом беззвучно открыл и закрыл рот. – Вижу, Гоши, – сказал его брат. – Может, нам надо по нему пройти, может, надо поглядеть, куда он ведет, Гоши, может, нам надо! Пошли, Гоши, пошли… * * * Мугабо трясло в приступе параноидальной ярости. Он пытался загнать ее внутрь, но огонь просился наружу поиграть: «Выпусти меня! Там все сухое, сухое и хрустящее, а мы все запалим, сделаем оранжевым и черным, мы с тобой, давай, пошли. У тебя свои причины, у меня – свои, давай зажжем, зажжем, заж-ж-же-е-ем…» – Нет, – слабо прохрипел он в ответ, – нет, надо… подумать… убедиться, что это… именно она… убедиться… Битва эта продолжалась две ночи, и Мугабо проигрывал. Огонь говорил все громче и навязчивее: «Она такая сухонькая, они там все такие, как пучки соломы, давай заставим их трещать, искриться и гореть…» – Заткнись! – собрав силы, взвизгнул Мугабо. Огонь ненадолго затих, давая Мугабо возможность отдышаться и успокоиться… И тут его уши, как стрелы, пронзил визг Гоши. «Это она! – закричал огонь. – Гляди, что она натворила!» Мугабо лежал на полу, извиваясь в конвульсиях. – Гляди, что она натворила, – прошептал он. «ДАВАЙ ЗАСТАВИМ ЕЕ…» – Гореть, – закончил Мугабо. Он поднялся, вышиб дверь и шагнул в ночную тьму. * * * После ухода Джорджа Шелис сверилась со своими диаграммами и поняла, что нападения ждать недолго. За оставшееся время она проделала огромную работу, и теперь ловушка была готова. Одна недолгая остановка на Аллее Развлечений, и приготовления завершились: пара слов четырем цыганам, одно гипнотическое внушение – и вот, все сделано. Она поглядела на карманные часы – через две минуты с Мугабо будет покончено, и, наконец-то, прекратятся его страдания. Сейчас цыгане уже должны закончить погрузку фургона с бревнами для дровосеков. Четыре шлакоблока уже расставлены на дороге, в соответствии с указаниями диаграмм. Когда фургон будет проезжать мимо ее хижины, он накренится, вильнет колесом с дороги и врежется в ее дверь, где будет стоять Мугабо. Его раздавит, как клопа. План не идеальный, он допускал некоторые случайности, но за такое короткое время ничего лучше она придумать не смогла. Кто-то постучал в дверь. Не веря своим ушам, Шелис взглянула на часы – слишком рано. Минута сорок секунд, она ошиблась в расчетах. Но это невозможно. Она подстраивала куда более замысловатые последовательности событий с великолепно выверенными временны́ми рамками. Погрешность в минуту сорок? С таким же успехом она могла ошибиться на годы. В дверь снова постучали: тук, тук, тук. На годы. Может, не так уж все и плохо – ей нужно его задержать всего-то на семьдесят секунд. Она отошла от двери на случай, если он ее выбьет. – Кто там? – спросила она. – Открывай, Шел! Не надо было тебе этого делать, точно не надо! – ГММММ… УУУУУ… ГММММ… ИИИИ! Погоди-ка, погоди-ка… – Кто это? – снова спросила Шелис и тут же: – Вот черт, прочь от двери. Живей, говорю же вам, валите быстрей от двери. – Ты, грязная, вонючая, не надо было, не надо, нам нужно тебя прикончить, просто нужно, раз и навсегда, не надо было этого делать, вот уж не надо… Шелис встала и подошла к двери. – Слушайте, уроды, мне до фонаря все ваши проблемы, но… – Биииийооо уип! – взвизгнул Гоши. Шелис вздрогнула и зажала руками уши. – Но если вы не отвалите от двери… Слишком поздно. Раздался металлический лязг, словно топором ударили по цепи, и послышался стук копыт. Шелис как раз вовремя отпрыгнула от входа и увидела, как дверь затрещала, когда в точно означенную секунду в нее с грохотом врубился фургон. Дверь рухнула внутрь, к ней прилипло расплющенное месиво из ярких красок, цветочков и полосок. Дупи удар пришелся в шею. Если бы на торс, то мог бы выкарабкаться… Клоунов иногда убивают. Гоши еще подергивался. Он поднял свои мутные глаза на Шелис, и их выражение было таким же, каким стало тогда, когда Гоши превратился в Гоши. Левый глаз выпучился и с удивлением увидел, что его брат-клоун сделался рыхлым месивом, а правый – холодно прикидывал, какую часть тела в первую очередь вырвать у Шелис, как только он сможет до нее дотянуться. Со своей стороны, Шелис понятия не имела, что Гоши еще жив и прикидывает остающееся для удара время. Она терялась в догадках, почему ее астрологические диаграммы предсказали, что явится Мугабо, а вместо него у ее двери появились два урода-близнеца с какими-то обидами. Наутро придется долго и муторно объясняться по поводу двух мертвых клоунов. Внезапно тьму разорвали яркая белая вспышка и оранжевый язык пламени, когда Мугабо выплеснул всю свою ярость на Гоши. Он видел Гоши у двери, и тот издавал те же звуки, что погнали его из дома несколько минут назад. Теперь, совершенно безоружная перед лицом врага, Шелис ринулась в хижину и с бешено стучащим сердцем спряталась под столом, впившись зубами в костяшки пальцев и отсчитывая, как ей казалось, последние секунды жизни. «Вот так ведь и умру, – думала она, – а я же знала, что это случится. Сгорю тут, как мышь в ловушке. Я обладала могуществом богини, а вот этого избежать так и не смогла». Но Мугабо, растратив всю свою ярость, растерянно таращился на то, что осталось от двух клоунов. В глубинах его спутанного сознания ему представлялось, что Гоши все время был его главным врагом, поэтому он развернулся от хижины прорицательницы и заковылял по тропинке. Огонь в голове на время затих. Минута текла за минутой, и Шелис осознала, что еще поживет. Но за это недолгое время на нее нашло еще одно видение, настолько ясное и яркое, что она почти поверила, что все уже свершилось. Но нет – это лишь надвигалось, быстро и неотвратимо, и еще оставалось время, чтобы как-то выбраться из цирка. Она достала пропуск, давно припрятанный на самый крайний случай, а потом прокралась, прячась в тени, к Аллее Развлечений, откуда есть выход наружу. Нечто надвигалось – надвигался Курт. По пути она заметила нового помощника Фишбоя, Стива, всего перепачканного машинным маслом после смазки аттракционов, и с хот-догом в руке, нырнувшего под деревянную арку Аллеи. «Парню остается жить примерно час», – подумала Шелис. Она вздрогнула и остановилась. Своим внутренним взором она увидела Уинстона, взмокшего от страха перед грозившим ему наказанием. «Спасла много жизней ценою немногих», – подумала она. Она схватила Стива за руку, посмотрела ему в глаза и сказала: – Давай со мной. Мы уходим. – Что? – спросил Стив, нахмурившись. – Почему? – Из-за Курта – вот почему. И хватит вопросов. Пошли. Глава 24. Маски сброшены Гонко услышал шум и решил, что с этой перепалкой разберется кто-нибудь другой. Он вынимал из карманов штанов различные предметы и раскладывал их на кровати: заряженный пистолет «Глок», большой метательный нож, дротик с ядом и топорик. Он решил, что его труппа может пожертвовать одним исполнителем, так что Уинстон соврал в последний раз. Гонко не упустил из виду след из листьев. Он было ринулся прикончить Уинстона прямо на месте, но сдержался… Подобные решения нужно принимать только тщательно все обдумав. Уинстон очень долго пользовался его доверием, по крайней мере, внешне все выглядело так. Если бы обстановка оставалась спокойной, Гонко прикрыл бы его и оставил жить. Но обстановка сделалась совсем неспокойной: внезапно, и будто бы без причины, цирк превратились в зону боевых действий. Он остановился на топорике из эстетических соображений – Гонко казалось более чем уместным, что клоун убьет клоуна топором. Он взял его в руку, подбросил вверх и поймал за рукоятку. – Буду по тебе скучать, старичок, – пробормотал он, пробуя лезвие пальцем. – Но не очень. Он вышел в гостиную и чуть не выронил топорик, когда увидел, что его там ожидало. Ему потребовалась пара секунд, чтобы понять, что перед ним Курт, опознать его можно было лишь по изорванному галстуку, свисавшему с горба на спине. Чудищу пришлось нагнуться, чтобы пролезть в дверь. Курт походил скорее на динозавра, нежели на человека. Верхняя часть его лица была смазана, словно испорченная пластмассовая маска. Ноги разорвали брюки и торчали чешуйчатыми мускулистыми столбами, а когти выпирали из туфлей и глубоко впивались в пожухлую траву. Его густой и поставленный голос звучал по-прежнему добродушно, хотя акулья челюсть с трудом двигалась. – Гонко… обычно, когда я к вам стучусь… ты всегда шутишь. Сейчас… пошутишь? Гонко сглотнул, поморгал, протер глаза и на секунду задумался, к чему это клонит Курт. К счастью, он догадался. Он снова сглотнул и ответил: – Ну да, босс. Нет, спасибо, нам… ничего не нужно. Челюсть затряслась. Каждая нота смеха Курта звучала так, словно состояла из двух голосов: один – низкий, как у крокодила, другой – его обычный непредсказуемо веселый, и от этого дуэта кровь стыла в жилах: