Глава 23. Ударные волны Искусственное небо над цирком было безлунным и беззвездным – благоприятные условия для борцов за свободу для тайной чрезвычайной встречи, и в сложившейся ситуации – одна из немногих удач, на которую они могли рассчитывать. Настроение было упадническое, они видели, что их недолгое и чересчур запоздалое сопротивление близилось к концу, и им снова пришлось вернуться к полной секретности: никогда не знаешь, не следит ли за ними бдительное око. Никто не ожидал появления Джейми тем вечером, и когда он разыскал их, сидевших в гнетущем молчании, обозленные взгляды заставили его гадать, а не безопаснее ли было рискнуть остаться рядом с Гоши. Один толчок, всего один… Поднялся Рэндольф. – И что ты здесь делаешь? – спросил он. – Явился поржать над тем, что все мы уже покойники? – Ты это о чем? – не понял Джейми, как можно дальше отодвигаясь от края пропасти. – Никто ни в чем не виноват, – произнес Фишбой, кладя руку Рэндольфу на плечо, чтобы осадить его. – Присаживайся, Джейми. Рэндольф отступил, отплевываясь и бормоча невнятные ругательства. – Никто не виноват, но Рэндольф совершенно прав, – продолжил Фишбой. – Можно сказать, что нам конец. Братья Пайло вернули себе глаза и уши. А мы ничего не можем поделать. – Но ведь можно же его снова выкрасть? – спросил Джейми. – Однажды ведь это удалось. – Добровольцы есть? – тихо поинтересовался Фишбой. – Уинстон, покажи-ка ему. Не говоря ни слова, Уинстон поднял рубаху, и Джейми с трудом сдержал крик. В глаза ему, словно кровь, брызнуло красное свечение. Казалось, будто середину грудной клетки Уинстона вырезали и напихали туда горящих углей. Кожа вокруг раны почернела и дымилась. Разнесся запах горелого мяса. – Больно, – тихо произнес Уинстон. – Знаешь, болело очень сильно. Манипулятор материей сказал, что мне можно зайти через неделю, чтобы все поставить на место. Я принял порошок и попросил, чтобы боль исчезла. Но полностью она не унялась. Сейчас болит меньше, просто жжет. А вот запах очень достает. Прямо жуть как. У Джейми сдавило горло, он легко мог оказаться на месте старого клоуна. – Простите меня, – пробормотал он, кладя Уинстону руку на плечо. – Да ты ни в чем не виноват, – ответил Уинстон. – По-моему… на прорицательницу нашло видение, вот и все. Однако все нормально, об остальном она ничего не знает. – И что нам дальше делать? – спросил кто-то из карликов. – Завтра день представления. Мы еще можем его сорвать. – Нет, – глухо возразил Уинстон. – По-моему, лучше всего будет обо всем забыть. Если вы решите остаться в цирке, постарайтесь получше устроиться, приспосабливайтесь. Есть вещи куда хуже того, чем находиться здесь. Если захотите уйти, то сами знаете, что делать. С ними без толку бороться. Мир пока что им не поддался и цел, а ведь прошли тысячи лет… Без толку с ними бороться. Причудливое лицо Фишбоя окаменело. – Никто тебя не осудит, Уинстон, если ты решишь отступиться. Но я не отступлю. Бездействие намного хуже, чем борьба с ними. – Не надо так уж верить в это. Со мной они еще мягко обошлись. А могли ведь куда круче. Вы бы видели несчастных тварей, которых он держит у себя в мастерской… – Уинстон умолк и поднялся, собравшись уходить. – До встречи. Надо немного поспать. И нужно еще порошка принять. Снова жечь начинает. Они смотрели, как он удаляется в полной прострации – медленной шаркающей походкой. Укротитель львов бросился вслед за ним, чтобы помочь ему благополучно одолеть узкий участок. Когда они скрылись из виду, Фишбой обратился к присутствующим: – Кто-нибудь хочет отказаться продолжать борьбу после того, как вы видели, что сделали с нашим другом? – Нет, – раздались нестройные голоса. «И не очень уверенные», – подумал про себя Джейми. – Вы видите, как они поступают с мятежниками, – продолжал Фишбой. – Нам необходимо продолжать действовать. Братья Пайло вернули себе глаза и уши, но они не могут следить сразу за всеми и везде. Я хочу сам рискнуть и нанести им удар. Кто-нибудь отказывается делать то же самое? – Нет, – сказал Джейми. Рэндольф посмотрел на него с удивлением и отвращением. Джейми перехватил его взгляд. – Я сделаю все, чего бы это ни стоило. – А ты докажи, – сказал акробат. – Как? – Рэндольф, перестань… – начал Фишбой. – Что?! – закричал Джейми, у которого мигом взыграла кровь. Он вскочил, сжав кулаки. Карлики с интересом смотрели на него, словно в ожидании драки. – Как я могу доказать?! – Нам нужно сделать так, – объяснил Фишбой, нависая над ним и говоря с нарочитым терпением, – чтобы Курта Пайло проняло по полной. Он в жизни не сталкивался ни с чем, кроме рабской покорности. Нам нужно заставить его почувствовать, что земля уходит у него из-под ног, пусть даже это будет только иллюзия. – Как? – снова спросил Джейми, все еще глядя прямо в зрачки акробату. – Сделаю все, что скажете. Выполню самое рискованное задание. Говорите. Фишбой внимательно оглядел его, шевеля жабрами. – Ты точно уверен? – Да. – Очень хорошо, Джейми. Ты получаешь задание, которое я собирался поручить Рэндольфу: проникновение. – Проникновение? Ладно, отлично. Куда? – В фургон Курта, – ответил Рэндольф и улыбнулся. «Вот тут-то ты и обломишься», – говорила его улыбка. – Вломись к нему в фургон и все там разгроми. Вот тебе задание. Не успел Джейми ответить, как все головы повернулись к узкой тропинке: к ним бежал Уинстон. Он пошатывался, и, казалось, что ему грозит неминуемая опасность свалиться в пропасть. Летевшие у него из-под ног пыль и камешки скатывались за край утеса и пропадали в небытие. Когда он одолел узкий поворот, многие вздохнули с облегчением. Он оперся рукой о забор и пытался отдышаться. Глаза у него были выпучены. – Что случилось? – спросил Фишбой, подбежав к нему. За ним бросились остальные. – Что-то произошло, – ответил Уинстон. Он судорожно глотнул воздуха и продолжил, тяжело дыша: – Было нападение. На Комнату… взрыв. Все быстро обратно, все… должны дать убедительные объяснения, кто где находился. Живей. – Но ведь это не кто-то из нас? – спросил один из карликов, вздернув густую бровь и оглядывая остальных. – Или кто-то? – Кто-нибудь к этому причастен? – спросил Фишбой. Ни одной поднятой руки. Фишбой снова повернулся к Уинстону. – Рассказывай все, что знаешь, и побыстрее. – Немного я знаю, – ответил Уинстон. – Просто услышал от служителя, что взрывом снесло половину Комнаты Смеха и Ужаса. Братья Пайло уже там. Курт какой-то странный сделался. Он… меняется. Фишбой застыл на месте. – Меняется? Что значит – меняется? – У него меняется облик, лицо. Говорит как-то смешно… По-моему, он на пределе. Похоже, он скоро слетит с катушек. Давайте же все быстро обратно. Все. Собравшиеся начали заполнять тропу. Фишбой поднял руку и крикнул: – Погодите! Он умолк и, похоже, что-то лихорадочно обдумывал. – Хорошо, – продолжил он, – слушайте. Всем усилить нападения! Оставшейся ночью забудьте об опасностях и действуйте как можно решительнее. Кого-то из нас поймают, покарают и убьют – или еще что похуже. Неважно. Возможно, это последняя жертва, которую нам требуется принести. Возможно, это последняя ночь существования цирка! Джейми, немедленно выполняй свое задание – сейчас же, пока Курта нет в фургоне. – А что именно я там должен натворить? – спросил Джейми, впервые серьезно задумавшись, на что же он вызвался. – Да включи же мозги, – раздраженно бросил Фишбой. – Ты же знаешь, чего Курт не выносит. Дерзости. Так надерзи ему, Джейми, черт бы тебя побрал. Ворвись в его святая святых и разгроми там все до основания. Вперед! Если не решаешься, скажи сейчас, я пошлю кого-нибудь другого. Джейми застонал. Когда он бежал к тропе, он услышал, как Фишбой велел Уинстону «немедленно приступить к выполнению плана Гоши». Джейми гадал, что бы, черт возьми, это значило, и ощутил смутное облегчение, что это задание поручили не ему. Он в последний раз оглянулся и увидел Фишбоя, отдававшего распоряжения и хлопавшего людей по спинам. Итак, если Джей-Джею и вправду хочется увидеть, как Курт теряет самообладание, такой случай ему может представиться – если Джейми проживет еще немного, чтобы успеть снова нанести грим. Он пробрался через дыру в заборе, сделал глубокий вдох и ринулся к фургону Курта. * * * После взрыва прошел час. Собралась большая толпа зевак. Одну стену Комнаты оторвало – как корочку от болячки, и в ночную тьму лился неприятный красный свет, похожий на стекающую в воду кровь. На верхнем этаже сидел манипулятор материей, теперь дышавший чуждым ему свежим воздухом, впервые за всю свою жизнь оказавшись на виду. Маленький человечек с одутловатым лицом взирал на таращившуюся на него толпу, а его студия напоминала гостиничный номер в аду. Задняя стена была сделана из живой плоти – плоское переплетение пульсирующей кожи и жил. Жуткие твари, составленные из человеческих и звериных частей, разбросанные взрывом по комнате и вмятые в стену, валялись, издыхая и истекая кровью. Именно здесь создавались уроды, именно здесь карали непокорных, именно здесь проходимцы становились игрушками для скульптора, лепившего из тел. Сам же скульптор замер, словно попавший в свет фар и парализованный им зверек. В конце концов, он уполз с глаз долой и спрятался за одним из пульсирующих изваяний, оставив толпу переживать о более важном: о Курте Пайло. Курт и Джордж появились там почти сразу же после взрыва, но увидев, в каком состоянии находится его братец, Джордж быстро смотался. Губы Курта изогнулись вверх – наподобие улыбки, в просвете между ними торчали большие желтые зубы, а из глотки изрыгался странный смех, словно зубы его были прутьями клетки, в которой бился какой-то хохочущий псих. Видавшие виды служители, которые до этого момента думали, что их больше ничем не удивишь, шарахались в разные стороны от смеющегося хозяина, шагавшего по обломкам. – О-хо-хо-хо-хо-о-о-о, – фыркал и булькал Курт. Похоже, он пытался представить это происшествие как шутку над собой и изо всех сил цеплялся за видимость своего былого добродушия. Усилия были огромными и очевидными. Как Уинстон и сказал, с лицом Курта и вправду произошли изменения. Глаза его сверкали белым огнем, смуглая кожа на щеках растянулась так, что вот-вот лопнет, и, казалось, у него удлинилась челюсть. Его сжатые в кулаки руки тряслись. – О-хо-хо, – вырывалось у него. – Так, так, вот это нечто, хо-хо-хо, кто-то посмеется, да, хо-хо-хо-о-о, да, хо-хо, предатели, и я… Он умолк, издав звук рычащего крокодила, прежде чем снова начать смеяться. Он шагал по обломкам, кускам штукатурки и битому стеклу. Толпа попятилась.