— Расслабьтесь и расскажите мне о перчатках. Почему вы их боитесь? Ее затрясло. — Н-н-не поз-з-зволяйте им прик-к-касаться ко мне. — Почему вы боитесь их? — настаивал он. Она обхватила себя руками и втиснулась в кресло еще глубже. — Послушайте меня, Джинджер. Это мгновение заморожено во времени. Часы не идут ни назад, ни вперед. Перчатки к вам не прикоснутся. Я этого никогда не позволю. Время остановилось. Я наделен властью останавливать время, и я его остановил. Вы в безопасности. Вы меня слышите? — Да, — сказала она, но при этом съежилась и прижалась к спинке кресла, в ее голосе слышались сомнение и почти неприкрытый ужас. — Вы в полной безопасности. — Пабло угнетал вид этой милой девушки, настолько подавленной страхом. — Время остановилось, вы можете разглядывать эти черные перчатки, не опасаясь, что они схватят вас. Сейчас вы их рассмотрите и скажете мне, почему они вас пугают. Она молчала, дрожа. — Вы должны ответить мне, Джинджер. Почему вы боитесь перчаток? — В ответ она только заскулила. Пабло задумался на мгновение, потом спросил: — Неужели вас пугает именно пара перчаток? — Н-н-нет. Не совсем. — Перчатки на мужчине в кулинарии… они напоминают вам пару других перчаток, может быть, какое-то давнее происшествие? Верно? — О да. Да. — И когда случилось то, другое происшествие? Джинджер, о каких других перчатках вы вспоминаете? — Не знаю. — Нет, вы знаете. — Пабло встал, подошел к зашторенному окну, окинул ее взглядом, стоя в тени. — Хорошо. Стрелки часов снова движутся. Время движется назад… назад… назад… до того самого момента, когда черные перчатки впервые напугали вас. Вы плывете назад… назад… и вот вы уже там. Вы находитесь точно в том времени, точно в том месте, где вас впервые напугали черные перчатки. Глаза Джинджер были прикованы к какому-то ужасу в другом времени, не в этой комнате и не в кулинарии Бернстайна, а в каком-то другом месте. Пабло взволнованно наблюдал за ней: — Где вы, Джинджер? — Ответа не последовало. — Вы должны сказать мне, где находитесь. — Лицо, — сказала она загнанным голосом, от которого Пабло пробрала дрожь. — Лицо. Без всякого выражения. — Объясните, Джинджер. Какое лицо? Скажите мне, что вы видите. — Черные перчатки… темное стеклянное лицо. — Вы хотите сказать… как у мотоциклиста? — Перчатки… забрало. По ее телу от страха прошла судорога. — Успокойтесь. Расслабьтесь. Вы в безопасности. В безопасности. А теперь, где бы вы ни находились, вы видите человека в шлеме и с забралом? И в черных перчатках? Запредельный ужас исторг из ее груди монотонное завывание: — О-о-о-о… — Джинджер, вы должны успокоиться. Вы спокойны, расслаблены, вам не страшно. Вам ничего не угрожает. — Опасаясь потерять контроль, после чего пришлось бы выводить Джинджер из транса, Пабло быстро подошел к ее креслу, опустился на колени, прикоснулся к руке девушки и нежно ее погладил. — Где вы, Джинджер? Как далеко во времени вы ушли? Где это происходит? Когда это происходит? — О… у… у-у-у! С ее губ сорвался душераздирающий крик — эхо прошлого, мучительная реакция на долго подавляемый ужас и отчаяние. — Вы подчиняетесь мне. Вы в глубоком сне и полностью мне подчиняетесь, Джинджер. Я требую, чтобы вы ответили мне, Джинджер. По ее телу прошла дрожь, гораздо более сильная, чем прежде. — Я требую, чтобы вы мне ответили. Где вы, Джинджер? — Нигде. — Где вы? — Меня нет нигде. — Дрожь внезапно прекратилась. Она осела в кресле. Страх растаял на ее лице, которое смягчилось, расслабилось. Тонким, лишенным всяких эмоций голосом она сказала: — Мертва. — Что вы говорите? Вы не мертвы. — Мертва, — повторила она. — Джинджер, вы должны сказать мне, где вы находитесь и как далеко во времени ушли, должны сказать о черных перчатках, о той первой паре черных перчаток, о которых вспомнили, увидев перчатки на руках человека в кулинарном магазине. Вы обязательно должны мне рассказать. — Мертва. Пабло, стоявший на коленях рядом с креслом Джинджер, вдруг понял, что у нее очень поверхностное дыхание. Он взял ее руку и поразился, насколько она холодна, сжал запястье в поисках пульса. Слабый. Очень слабый. Приложив в испуге пальцы к ее горлу, он ощутил медленное, слабое сердцебиение. Чтобы не отвечать на вопросы, Джинджер, казалось, ушла в сон гораздо более глубокий, чем ее гипнотический транс, — может быть, в кому, в забвение — и не могла слышать его требовательного голоса. Никогда прежде Пабло не сталкивался с такой реакцией. Неужели Джинджер силой воли могла вызвать собственную смерть, чтобы только не отвечать на вопросы? Память блокирует травматические переживания — такое часто встречается; он почитывал журналы по психологии и встречал там рассказы о психологических барьерах на пути к воспоминаниям, но эти барьеры можно было убрать, не убивая субъекта. Безусловно, ни одно воспоминание не могло быть настолько ужасным, чтобы человек предпочел смерть возвращению к случившемуся. Но сейчас, прижимая пальцы к горлу Джинджер, Пабло чувствовал, как пульсации становятся все более слабыми и неравномерными. — Джинджер, слушайте меня! — взволнованно сказал он. — Вы не должны мне отвечать. Больше не будет никаких вопросов. Вы можете вернуться. Я не настаиваю на ответах. Казалось, она нерешительно остановилась на краю какого-то ужасного обрыва. — Джинджер, слушайте меня! Больше никаких вопросов. Я перестал задавать вопросы. Клянусь вам! — После долгих пугающих колебаний он ощутил незначительное увеличение частоты пульса. — Меня больше не интересуют черные перчатки и ничего вообще, Джинджер. Я хочу вернуть вас в настоящее и вывести из транса. Вы меня слышите? Пожалуйста, услышьте меня. Пожалуйста. Я закончил задавать вам вопросы. Частота пульса резко увеличилась, потом сердцебиение стабилизировалось. Дыхание тоже стало нормальным. Услышав успокаивающий голос Пабло, она быстро вернулась в нормальное состояние. Ее щеки снова порозовели. Менее чем через минуту он вернул ее в 24 декабря и вывел из транса. Она моргнула: — Ничего не получилось? Вам не удалось меня загипнотизировать. — Вы были под гипнозом, — сказал он дрожащим голосом. — Под очень глубоким гипнозом. — Вы дрожите, Пабло, почему вы дрожите? Что пошло не так? Что случилось? На этот раз она сама пошла на кухню и налила им обоим бренди. Позднее, у дверей квартиры Пабло, выходя к такси, которое он вызвал для нее, Джинджер сказала ему: — Не представляю, что это могло быть. Ничего настолько ужасного со мной никогда не случалось, я уверена. Ничего настолько плохого, чтобы я предпочла умереть, лишь бы не раскрывать этого. — В вашем прошлом есть что-то очень травматичное, — сказал Пабло. — Происшествие, в котором участвовал человек в черных перчатках и с «темным стеклянным лицом», по вашим словам. Возможно, похожий на него мужчина вызвал у вас панику на Стейт-стрит. Это происшествие скрыто в вас очень глубоко… и вы, кажется, любой ценой хотите сохранить его в тайне. Я и в самом деле думаю, что вы должны рассказать доктору Гудхаузену о случившемся сегодня и позволить ему действовать, исходя из этого. — Гудхаузен слишком традиционен, слишком нетороплив. Мне нужна ваша помощь. — Я не пойду на такой риск — снова вводить вас в транс и задавать вопросы. — Если только во время своих исследований вы не встретите похожего случая. — Не стоит на это рассчитывать. За пятьдесят лет я прочел немало книг по психологии и гипнозу и никогда не сталкивался ни с чем подобным. — Но вы поищете, правда? Вы обещали. — Посмотрим, удастся ли что-нибудь найти, — сказал он. — И если вы обнаружите, что есть действенный метод преодоления такой вот блокировки памяти, вы опробуете его на мне. Джинджер была озадачена, но зато ее беспокойство уменьшилось — она волновалась сильнее, когда входила в квартиру Пабло Джексона. По крайней мере, все сдвинулось с мертвой точки, хотя пока не было понятно, в каком направлении. Они обнаружили проблему, таинственный травматичный опыт, и хотя не узнали никаких подробностей, но поняли, что опыт имел место: темная форма, ожидающая исследования. Со временем они найдут способ пролить на нее свет, и, когда проблема обнаружится, Джинджер поймет причину своих фуг. — Расскажите все доктору Гудхаузену, — повторил Пабло. — Все свои надежды я возлагаю на вас. — Вы чертовски упрямая, — сказал старый иллюзионист, покачав головой. — Нет, просто настойчивая. — Своевольная. — Просто решительная.