— Постойте! — оборвала она его, отставляя стакан. — Я так и знала, что вы не захотите. — Она открыла сумочку, вытащила сложенный лист бумаги и протянула иллюзионисту. — Вот. Пожалуйста, возьмите. Он взял бумагу. Пабло был на полвека старше ее, но его руки тряслись куда меньше. — Что это? — Подписанное освобождение от ответственности, свидетельствующее, что я пришла сюда в отчаянии. Эта бумага заранее оправдывает вас, на случай если что-то пойдет не так. Он не стал читать: — Вы не понимаете, дорогая леди. Меня не пугает судебное преследование. С учетом моего возраста и черепашьей скорости судов я не доживу до приговора. Но мозг — деликатный механизм, и если что-то пойдет не так, если я приведу вас к срыву, то я наверняка буду гореть в аду. — Если вы мне не поможете, если мне придется лечиться много месяцев и потерять уверенность в будущем, срыв все равно произойдет. — Джинджер повысила голос, изливая все свое разочарование и ярость. — Если вы отошлете меня, оставите на милость друзей, исполненных благих намерений, отдадите Гудхаузену, то мне конец. Клянусь вам, для меня это конец. Я так больше не могу! Если вы мне откажете, то все равно понесете ответственность за мой срыв, потому что могли его предотвратить. — Простите меня, — сказал он. — Пожалуйста! — Я не могу. — Вы бесчувственный черный мерзавец, — сказала Джинджер, испугавшись своих слов еще до того, как произнесла их. Его добродушное маленькое лицо скривилось от обиды. Джинджер почувствовала себя уязвленной и пристыженной. — Простите. Простите меня. Она поднесла руки к лицу, сложилась пополам в своем кресле и заплакала. Джексон подошел к ней: — Доктор Вайс, пожалуйста, не плачьте. Не впадайте в отчаяние. Все будет хорошо. — Нет. Никогда не будет, — сказала она. — Как было, уже никогда не будет. Он нежно оторвал ладони Джинджер от лица, дотронулся пальцем до ее подбородка, приподнял голову девушки так, чтобы она смотрела на него. Потом улыбнулся, подмигнул, показал ей пустую руку, а потом, к ее удивлению, вытащил монетку в четверть доллара из ее правого уха. — Успокойтесь. — Пабло Джексон похлопал ее по плечу. — Вы объяснились. У меня определенно не âme de boue, не душа из грязи. Слезы женщины могут тронуть мир. Думаю, это неправильно, но я сделаю, что смогу. Джинджер не перестала рыдать, напротив, предложение помощи вызвало новый поток слез. Но теперь это были слезы благодарности. — …Вы погрузились в глубокий сон, глубокий, очень глубокий, совершенно расслаблены и будете отвечать на все мои вопросы. Вам ясно? — Да. — Вы не можете отказать мне в ответе. Не можете отказать. Не можете. Пабло уже затянул шторы на трехсекционном эркерном окне и выключил весь свет, кроме лампы рядом с креслом Джинджер Вайс. Янтарные лучи падали на нее, делая волосы похожими на золотые нити и подчеркивая неестественную бледность кожи. Он встал перед Джинджер и вгляделся в ее лицо. В ней была хрупкая красота, изящная женственность, но еще и громадная сила, почти мужская: le juste milieu — золотая середина, идеальный баланс, характер и красота не уступали друг другу. Глаза девушки были закрыты и чуть-чуть двигались под веками, что указывало на глубокое погружение в транс. Пабло вернулся в кресло, стоявшее в тени, за границей янтарного света из единственной горящей лампы, сел, закинул ногу на ногу. — Джинджер, почему вас испугали черные перчатки? — Не знаю, — тихо ответила она. — Вы мне не можете лгать. Вы понимаете? Вы ничего не можете утаивать от меня. Почему вы испугались черных перчаток? — Не знаю. — Почему вы испугались офтальмоскопа? — Не знаю. — Почему вы испугались слива? — Не знаю. — Вы знали человека на мотоцикле на Стейт-стрит? — Нет. — Тогда почему испугались его? — Не знаю. Пабло вздохнул: — Хорошо. Джинджер, теперь мы сделаем кое-что удивительное. Наверное, это покажется невозможным, но я уверяю вас: оно возможно. Мы заставим время двигаться в обратном направлении, Джинджер. Ничего особенного. Вы отправитесь назад во времени, медленно, но неотвратимо. Станете моложе. Это уже происходит. Вы не можете противиться этому… время похоже на реку… которая течет назад… всегда назад… сегодня уже не двадцать четвертое декабря. Сегодня двадцать третье декабря, понедельник, а часы продолжают идти обратно… теперь чуть быстрее… уже двадцать второе… уже двадцатое… восемнадцатое… — Так он привел Джинджер в двенадцатое ноября. — Вы находитесь в кулинарии Бернстайна, ждете, когда выполнят ваш заказ. Чувствуете аромат выпечки, запах приправ? Джинджер кивнула, и Пабло спросил: — Скажите, какие запахи вы чувствуете? Она сделала глубокий вдох, на лице появилось удовлетворенное выражение. Голос стал оживленнее: — Пастрами, чеснок… медовое печенье… гвоздика и корица… — Сидя в кресле с закрытыми глазами, она подняла голову, повернула ее направо и налево, словно оглядывала магазин. — Шоколад. Бисквитный торт с шоколадом! — Замечательно, — сказал Пабло. — И вот вы расплачиваетесь за ваш заказ, отворачиваетесь от прилавка… лицом к двери, вы заняты своей сумочкой. — Никак не могу засунуть в нее бумажник, — сердито сказала она. — В одной руке у вас пакет с продуктами. — Ношу в этой сумочке черт знает что. — Бах! Вы сталкиваетесь с человеком в шапке-ушанке. Джинджер охнула и дернулась от удивления. — Он подхватывает пакет, чтобы тот не упал, — продолжил Пабло. — Ой! — сказала она. — Он извиняется. — Моя вина, — сказала Джинджер. Пабло знал, что она говорит не с ним, а обращается к мужчине с одутловатым лицом в шапке-ушанке, в данный момент не менее реальному для нее, чем в тот вторник в кулинарии. — Я не смотрела, куда иду. — Он протягивает вам пакет, который вы берете. — Пожилой волшебник внимательно наблюдал за ней. — И тут вы замечаете… его перчатки. Перемена, произошедшая с Джинджер, была мгновенной и шокирующей. Она села прямо, ее глаза открылись. — Перчатки! О боже, перчатки! — Расскажите мне про эти перчатки, Джинджер. — Черные, — сказала она тонким дрожащим голосом. — Блестящие. — Что еще? — Нет! — вскрикнула она, вставая со стула. — Сядьте, пожалуйста! — велел Пабло. Она замерла, приподнявшись лишь наполовину. — Джинджер, я приказываю вам сесть и расслабиться. Ее потерявшее гибкость тело опустилось в кресло. Лучезарные голубые глаза были широко открыты, но устремлены не на Пабло, а на перчатки в ее воспоминаниях. Судя по виду Джинджер, малейшего толчка было достаточно, чтобы она снова бросилась наутек. — Теперь вы расслабитесь. Вы будете спокойны… спокойны… очень спокойны. Вы понимаете? — Да. Хорошо, — сказала она. Дыхание замедлилось, плечи слегка опустились, но она все еще оставалась в напряжении. Обычно, вводя человека в транс, Пабло сохранял полный контроль над ним — тот сразу откликался на его действия. Сейчас он был удивлен и почувствовал тревогу из-за напряжения Джинджер, не исчезавшего, несмотря на его призывы, но успокаивать ее и дальше он не мог. Наконец он сказал: — Расскажите мне о перчатках, Джинджер. — О мой бог! Страх исказил ее лицо.