За два дня до этого мы с Максом встретились в небольшом уютном кафе, я сказала ему, что мне от него нужно. Я знала, что правда, которую я открою, обрушится на меня жестоким ударом. И будет она состоять исключительно из двух частей. Первая: помощь Макса в получении особой информации. И вторая: рассказ Дмитрия, к которому меня послал Мулат, об особом кинжале. Я чувствовала, что совсем близко подобралась к концу. Еще немного, и я узнаю настоящее, всю правду. Меня сжигал, преследовал, уничтожал охотничий азарт — азарт охотника, вплотную подобравшегося к добыче, или исследователя, наконец-то дошедшего до важной, пиковой точки исследования. Мне оставалось совсем немного до конечной точки пути. Я уже чувствовала правду, подозревала ее и догадывалась о ней. Но, чтобы обрести истину, мне все-таки требовались реальные доказательства. — Ну, не знаю… — лицо Макса стало серьезным, — ты даешь мне очень сложную задачу. — Поверь, ничего сложного. Не сложнее, чем встреча с Мулатом. — Что ты сравниваешь! — вспыхнул Макс, — Мулат — открытый человек, он с легкостью идет на контакт. Он интервью дает, по телевидению выступает, не то, что с тобой встретиться! Да он вообще с кем угодно готов встретиться, чтобы сделать себе рекламу. То же, о чем ты меня просишь… Это уже вообще выходит за рамки. — Поверь, ничего сложного! Да у всех рядовых сотрудников СБУ есть списки криминальных авторитетов и современных, и давно отошедших от дел. Они с ними даже сотрудничают. Все, что тебе надо узнать — кто из криминальных авторитетов в 1990-е сотрудничал с киллером по кличке Палач, и дать мне пообщаться с этим человеком! — Ты хочешь сказать, что Комаровского убил этот Палач? — Именно. Отошедший от дел убийца. Который работал на кого-то из серьезных криминальных авторитетов в 1990-е годы. — Чушь. Этого Палача давно бы пришили. — Нет. Криминал не любит и боится маньяков. Очень не любит и очень боится. Скорей всего, Палача бы никто не тронул. Он был особый случай. — Ты противоречишь сама себе. То — бригадный, работал в бригаде авторитета, то — маньяк, который сам по себе… — А разве такие совпадения невозможны? — С чего ты вообще взяла, что этот авторитет захочет с тобой говорить? — Скорее всего, потому, что он до сих пор боится этого человека и будет рад шансу от него избавиться. Все было готово через день. Макс позвонил и сказал, что бывший авторитет, знавший Палача, готов общаться. — Что-то сильно быстро он согласился, даже не спросил, зачем, — сказал подозрительный Макс, — общаться вы будете по скайпу. Сейчас это не криминальный авторитет, а вполне уважаемый бизнесмен. Постоянно живет в Австрии. Имеет серьезный бизнес — деревообрабатывающая промышленность, еще стекольный комбинат. Словом, весь белый и пушистый. Зовут его Захар. Фамилия у него сейчас вымышленная, иностранная — Брауэр. Настоящую тщательно скрывает. Гражданин Евросоюза. В Украине не был 15 лет. Недвижимости в Украине нет. Есть только деловые связи, по бизнесу. Но, когда на него вышли, он согласился общаться с такой скоростью, словно всю жизнь этого ждал. — Ждал. Он мечтает избавиться от Палача чужими руками. Живой Палач закрывает ему путь назад. Он страшно его боится. Он хочет дружить с нами против общего врага. Я подозревала это, когда просила тебя. И, как видишь, я оказалась права полностью. Мы встретились в комнате-офисе, где встречались все время, в 9 утра. Мне не у кого было отпрашиваться — Сафин опять куда-то исчез. До конца мне оставалось три мучительных и страшных шага: авторитет, Дмитрий и проникновение в закрытую студию Вирга Сафина, тем более, что мне удалось найти туда дверь. Вирг Сафин сам дал мне новый ключ от Фиолетовой комнаты, думая, что я стану готовиться к нашим играм… Я действительно собиралась готовиться, но только по-своему. Авторитет был моим первым шагом. В электричке кто-то из пассажиров вез елку. Связанная крепкой веревкой, пышная лесная красавица лежала на полу в проходе, загораживая большую его часть. Сочные зеленые иголки, еще не высохшие, а просто обломившиеся, падали в серую пыль грязного вагона электрички. В воздухе стоял пьянящий запах хвои, вызывающий мгновенную ассоциацию с детским ощущением праздника, от которой мне сразу захотелось плакать. Чтобы скрыть слезы, я отвернулась к окну. В детдомовском детстве маленького Васи Сидоренко не было никаких новогодних подарков, никто не наряжал для него елку, никто не забирал домой. Только страшная казенная пропасть серой стены над кроватью, единственное, что видел он в новогоднюю ночь рядом со своей кроваткой. Никто не пел ему колыбельную на ночь, никто не целовал его в розовые щечки и пухленький носик, никто не умилялся, слушая, как лепечет маленький черноглазый малыш, никто не дарил ему детского ощущения светлого праздника, которое многие взрослые проносят через всю свою жизнь, и особенно тщательно берегут во взрослые годы. Всего этого у него не было. Ни запаха мандарин, ни праздничной карамели, ни плюшевых медведей и зайцев. Не было. Никогда. Никогда. Никогда. Одинокая слеза скатилась у меня по щеке. Чтобы скрыть ее, я отвернулась к окну. В запотевшем грязноватом стекле четко отражался мой профиль. Профиль жестокого палача, ведь теперь палачом была именно я. Что же я делаю? Еду, чтобы вбить последний гвоздь в гроб маленького мальчика Васи? Чтобы предать его так же, как предавали все? Да ведь вся его жизнь — сплошная цепь жестоких предательств, не оставивших живого места сначала в детской, потом во взрослой душе! И очередной предательницей стану в его жизни я. Мне было невыносимо больно так думать. Голова раскалывалась от жесткого грохота колес старого поезда. Поезда, с которого я уже не могла сойти. — Вы будете говорить по скайпу, — Макс встретил меня в дверях, — через 10 минут он выйдет на связь. Я буду слушать, ладно? — Нет, Макс. — Не понял. — Я должна поговорить с ним наедине. Я обещаю, как только выясню все обстоятельства, приглашу тебя в дом Вирга Сафина и расскажу все, абсолютно все и про Сафина, и про Палача. — Ты знаешь тайну Сафина? — глаза Макса расширились до размеров двух блюдец. — Знаю. И ты узнаешь тоже. Я тебе обещаю. Если ты оставишь меня наедине с ним. — А кто такой Палач? Намекни хоть чуть-чуть, чтобы у меня была уверенность! — Палач — друг детства Вирга Сафина. Они воспитывались в одном интернате. — Вирг Сафин воспитывался в интернате?! — Нет. Палач. — Ох, даже представить не могу, что ты такое со мной делаешь! И почему я иду у тебя на поводу? Но Палачу-то хоть Вирг Сафин поручил убить Комаровского? — Палачу поручил Вирг Сафин. — Черт с тобой! Сиди, общайся со своим бандитом. Вернусь через час. Но ты точно выполнишь свое обещание? — Разве я когда-то тебя подводила? Я ведь нашла Илону! Все исполню и сейчас. Когда за Максом захлопнулась дверь, я почувствовала, что у меня серьезно дрожат руки. Поверить до конца в то, что он уйдет, я все-таки не могла. И когда он ушел, я почему-то сразу поняла, почему он это сделал. Он не хотел слушать наш разговор. Он боялся его слышать. Макс знал, что по следу Сафина идут спецслужбы, что рано или поздно его возьмут как организатора убийства Комаровского (а может быть, и других убийств), и он до смерти боялся стать соучастником. Он не хотел в тюрьму. И ему было абсолютно плевать, попаду ли туда я. Если попаду — так будет еще лучше. Никто его даже не заподозрит. Ведь нельзя быть соучастником, если ничего не знаешь? А Макс не знал. Именно поэтому (чтобы не знать и дальше) он ушел. Тут только я впервые по-настоящему задумалась о том, во что я вляпалась. А, главное, о том, что будет теперь дальше. Не со мной. С Виргом Сафиным. Со мной и с Виргом Сафиным. Я задумалась об этом сейчас. Бывший криминальный авторитет выглядел точно так, как я его себе и представляла. Лысоватый, полный, представительный, дорогая оправа очков, хитрые бегающие глаза. Увидев меня, он немного расслабился: с его точки зрения я ничем не походила на провокаторшу из спецслужб. Он умел разбираться в людях, этот представительный тип с шустро бегающими глазами. И по какому-то жуткому капризу природы от того, что он теперь скажет, почему-то зависела моя жизнь. — Давайте убедимся, что мы с вами понимаем друг друга, — аккуратно начал разговор. Я вынула из сумки фотографию и поднесла к видеокамере. Он отпрянул, словно увидел змею. — Это он, — сказала я, — это тот самый человек. Вначале я думала сформулировать это как вопрос. Но, глядя на его реакцию, поняла, что вопрос не нужен. Все было ясно и так. Без слов. — На кого ты работаешь? — глаза его остановились и сузились в щели. Он тщательно меня изучал. — На себя. — Что ты хочешь узнать о Палаче? — Все. — Впрочем, без разницы. Что у тебя с ним? — Личные счеты. Очень серьезные. — Похоже, он действительно тебе насолил. Это так? — Так. Для меня это вопрос жизни и смерти. Я собираюсь свести счеты с ним. — Тебе же хуже, если соврешь. Мои возможности ты знаешь? — Знаю. Меня предупредили. — Тогда ты вряд ли станешь рисковать и мне врать. А знаешь, уже очень долгие годы я ищу возможность избавиться от этого страшного монстра, который преследует меня в страшных снах. Жду, когда кто-то избавит меня от него, и от этих калечащих воспоминаний. Забавно, если это будешь ты. Забавно. — Этот человек, Палач, работал на вас? — Он работал на меня. Палач. Я сам его так назвал. — Почему? — Чтобы ты это поняла, я должен рассказать тебе все с самого начала. По порядку. Иначе ты не поймешь. Но прежде чем начать рассказ, хочу сказать тебе одну вещь. Это больной человек. Очень несчастный больной человек. Хрен знает, что там у него в голове, только он устроен не так, как обычные люди. Он думает не так, как обычные люди, как мы с тобой. У него это не так. Я не знаю, кто его сделал таким. Но то, что он делает, для него нормально. Точно так же как для каннибалов нормально есть других людей, а для нас это кошмар. То, что нормально для него, для нас является кошмаром. А то, что нормально для нас, он никогда не поймет потому, что устроен не так. Я не знаю, что это за существо. Но оно совсем не такое, как все остальные люди. Он выглядит, как человек, но это не человек. Наверное, большинство людей назвали бы его больным, и были бы правы, не знаю. Может, его отличность от всех — это действительно болезнь. Но то, что он делает, он не считает преступлением. И это самое в нем главное. Прежде, чем продолжить, ты должна это понять. — Я понимаю, — кивнула в ответ на его слова, — именно поэтому я и пришла к вам. — Знаешь, если б его когда-то арестовали, то его поместили бы не в тюрьму, а в спецлечебницу, где изучали бы долгое время. Для клинической психиатрии это уникальный случай. Его стали бы исследовать, изучать. Так и произойдет, если его арестуют. — Его не арестуют. — Я понял. Может, это и к лучшему. Как знать. Наступила пауза. Было видно, что мой собеседник собирается с мыслями. Меня била дрожь. Рассказ авторитета Он пришел такой тщедушный, худенький мальчик из очень интеллигентной семьи. Из семьи, которая совершенно не нуждалась в деньгах. Привел его ко мне один из моих людей — Васька Комар, который абсолютно всех (в том числе и меня) заставлял называть его Витольд. Совершенно дурацкое имя! К нему тогда прилепилось погоняло Комар, оно доводило его до белого каления. Вот он, дурачок, и выдумал этого Витольда. Деревня, иначе не скажешь. Так вот, этого милого интеллигентного мальчика привел ко мне Васька Комар. Друзья детства они были, что ли. И мальчик этот нуждался в деньгах. А может, и не нуждался, просто что-то там хотел доказать. Не знаю. Я еще у Васьки уточнил, правда ли, что он из такой приличной семьи. Васька буркнул что-то неопределенное. Не хотел отвечать, что ли.