— Минус 60, не меньше, — прищурившись, проводник заставил меня щедро смазать лицо каким-то жиром, — ты мажь, мажь, не жалей, а то останешься без кожи. Потрескается, начнет кровоточить. Как ты домой вернешься такой красавицей? Мы ночевали в охотничьих домиках, постоянно попадавшихся на нашем пути. Ночлеги были теплые, но без удобств. Иногда располагаться приходилось на полу. И всегда мы спали, не снимая тулупов. В тайге, вглубь которой мы забрались, не было ни интернета, ни мобильной связи. Наш проводник объяснил, что ловить здесь может только спутник, но у нас не было спутниковых телефонов. Поэтому я не знала, звонил мне Вирг Сафин, или не звонил — мне было все равно. Другое дело Макс: в первые же сутки нашей поездки он сильно сдал, тоскуя из-за отсутствия мобильника и интернета. Когда мы добрались до охотничьей избушки (а это был самый настоящий деревянный сруб), даже без кровати, но зато с самым главным — выдолбленной в основании огромного деревянного бруска печкой, первым делом я раскрыла деревянные ставни, запертые на засовы изнутри. Проводник, тем временем, разжег печку. — Почему ставни закрывают? — поинтересовалась я. — А это от медведей. Когда потеплеет, медведь во все щели начнет лезть. Мало того, что в хижине все сломает, разворотит, так еще и нагадит по углам. Вонь же от медвежьего дерьма не выветривается, никак не уходит. Придется хижину новую строить. Наш проводник быстро приготовил ужин: заварил сытную пшенную кашу, щедро сдобрив ее кусками сала, раздал нам полоски вяленого мяса, вскипятил чайник крутого кипятку, разлил по кружкам крепкую водку — главный напиток вечера. — Без водки-то в мороз никак, — говорил он, — и внутренности очистит, и все тело согреет. Пить надо маленько, по чуть-чуть, глоток, второй — и будет. В мороз напиваться не надо, только себе хуже сделаешь. А перед едой по глотку принять — святое дело, самое то в ледяной стуже. Только по глотку, говорю, никак не больше. Поймав мой взгляд (как я кривилась, когда бросал в кашу сало, жир), выговаривал даже строго: — Ты эти гримасы, девонька, мне брось! В мороз жирную пищу кушать надо. Голод — он первый враг в мороз, внутренности сведет — и каюк. Никакая водка не поможет. В мороз вес человека быстро уходит, не догонишь никак. А без веса, когда запасов жира нет, в морозной тайге не выживешь. Это ты потом худеть будешь. А здесь я за тебя в ответе — взялся доставить тебя на место и вернуть обратно живою, и верну, можешь не сомневаться. И кашу с жиром будешь мне есть, а не то брошу в тайге, что станешь делать? На вторые сутки нашего путешествия я поняла, что он прав: только жирная, тяжелая пища в желудке придавала какое-то ощущение бодрости. Без нее хотелось впасть в ступор, не двигаться, не говорить. Недолго так было и замерзнуть. После ужина проводник скомандовал закрыть окно. — Волки здесь. Подошли вплотную к месту. Я не поверила. В тот же самый момент отдаленный, утробный, глухо вибрирующий в тишине и оттого во сто крат более страшный вой прорезал звенящий от холода воздух. Задрожав, как в лихорадке, я тут же бросилась к окну. Дрожащие пальцы не хотели справиться с заиндевелым засовом. Вой раздался совсем близко, вдруг прямо под нашим окном мелькнула серая тень, и ярко обжигающе сверкнули два алых глаза, похожих на раскаленные угли. Я закричала. Мне вдруг показалось, что волк готовится к прыжку. Деревянный засов, выскользнув из моих рук, упал на пол. Чертыхаясь, проводник рылся впотьмах, пытаясь отыскать ненадежную опору. Волк, между тем, подбирался ближе. Я отчетливо разглядела тощее, но упругое тело, клочкастую шерсть, морду — с желтоватых клыков капала слюна, а самое главное — глаза, глаза проголодавшегося демона, ненавидящего чужаков, нарушивших покой его древнего леса. Я постаралась взять себя в руки, но что это? Серые комки, алые прорези глаз появились со всех сторон. Они подкрадывались по снегу все ближе и ближе. — Да их сотни! — завизжала я, — что теперь делать? Бросив искать засов, наш проводник метнулся к своему мешку. Я увидела в его руках темную, матовую гладь пистолета. Высунувшись до половины из окна, он послал три выстрела в серую массу окружавших нас волков. Выстрелы показались мне взрывами. Следом раздался разъяренный, болезненный визг, и волков стало намного меньше. — Они уползают! Уползают! — мне хотелось хлопать в ладоши. — Ну еще бы! Знают, что такое пули, многие из них ученые. Ух ты ж, оголодали совсем, бедолаги. Суровая нынче зима. Раньше никогда не подбирались так близко. Такого не помню. Макс, тем временем очнувшийся от своего сонного оцепенения, нашел на полу засов, и мы наглухо забили окно. — А они в окно ломиться не будут? — мой голос все еще дрожал, — и в двери? Проводник только рассмеялся, махнув рукой. Это для нас с Максом волки были кошмаром. Для него они представлялись привычной песней его любимого севера. Волки были одной из частей окружавшего его мира. Другого мира он не знал. — Не плачь, девонька, — он ласково, как ребенка, погладил меня по волосам, хотя я и не думала плакать, — доберешься ты до своего монастыря. Еще день пути остался. Мы уже близко. Скоро колокола услышать можно будет. Святые колокола звонят в мороз. — А расскажите о сестрах. Какие они? — Отшельницы они, монастырские сестры. Кто-то считает их святыми, а кто-то — лесными ведьмами. Правда в том, что за людские грехи они молятся. Много их у человечества, грехов тех. А значит, дни и ночи молиться им суждено в этой Богом забытой лесной чаще. Специально так монастырь был построен — в лесу, в глуши. Только почему-то не становится у человечества-то грехов меньше. А с каждым годом множатся беды и грехи, множатся, конца краю не видно… Мы планировали свой маршрут очень тщательно. Сафин так и не объявился после того, как я увидела его, прячась в шкафу. Но я чувствовала, что в запасе у меня остаются считанные дни, что Сафин объявится с минуты на минуту, а потом всю подготовку к поездке уложили буквально в три дня. Билеты на самолет, гостиница, услуги местного бронирования автомобилей — словом, мы подготовили все, что могло понадобиться в пути. Единственное, что смущало, это полное отсутствие каких-либо упоминаний о монастыре в интернете. Но и Макс, и я успокаивали себя тем, что интернет — не весь мир, и есть в нем не все, и монахи — не продвинутые айтишники, и не висят сутками в Фэйсбуке, а потому глупо надеяться на их сайты. Мы ничего не выяснили о монастыре, даже не знали, мужской или женский этот монастырь. В день отлета я сказала Вере и дежурному охраннику, что еду на пару дней навестить больную родственницу, которой нужна моя помощь. Вышла из дома, таща за собой сумку, в которую впихнула как можно больше теплых вещей — Тюмень все-таки. Мы приобрели достаточно подробную карту Тюмени и области. Единственное, что немного смущало нас, — отсутствие на карте Таежного поселка. Но очень скоро мы обнаружили Таежный округ, достаточно далеко от города и почти рядом с северным полюсом. Мы решили, что поселок как раз и является центром этого округа, а из-за того, что он так мало населен, его не посчитали нужным заносить на карту. Мы договорились, что почти сразу отправимся туда. Итак, план был прост. Останавливаемся в Тюмени в заранее забронированной гостинице. После этого связываемся с фирмой проката автомобилей и как можно подробнее составляем маршрут. Арендуем джип (Макс обещал справиться с управлением, а деньги у меня были). Если нужен проводник, берем проводника. На джипе едем в монастырь, все узнаем там, и так же возвращаемся. Первый час полета мы были полны такого воодушевления и с таким оптимизмом погружались в наши охотничьи шерлокхолмсовские дебри, что Макс даже забыл мне рассказать о судьбе Марии Комаровской — информацию, которую выудил у своего друга из спецслужб. Посмотрев на меня, он вспомнил об этом, я поняла это по его лицу — оно стало другим, и я даже спросила, что случилось. В свою очередь Макс поинтересовался, не страшно ли мне быть похожей как две капли воды на человека, умершего такой страшной смертью. Внутри меня все оборвалось, и я потеряла дар речи. В этот момент Макс шлепнул себя по лбу и на весь салон закричал, что забыл мне рассказать. История была страшной. Марию Комаровскую казнили в Таиланде за попытку провести наркотики. В ее чемодане в аэропорту обнаружили героин. Судьба женщины, похожей на меня как две капли воды, напоминала судьбу героини из знаменитого фильма «Бангкок Хилтон» с Николь Кидман в главной роли. Только в этой истории не было счастливого конца. — Он предложил ей съездить в Таиланд отдохнуть, представляешь? — негодовал Макс. — Сказал, что, мол, она устала с ним, и почему бы ей не съездить развлечься и от всего отдохнуть. И сам купил путевку на отдых в Таиланд, в лучший 5-звездочный отель. А за день до отъезда подарил ей изящный, дорогой чемодан от Луи Виттона. В этом чемодане и нашли наркотики. В аэропорту Таиланда на чемодан Комаровской обратила внимание собака, сбросив его с общей ленты багажа. В чемодане оказалось двойное дно, где и лежали плоские пакеты с чистым героином — всего два килограмма триста грамм. Комаровская так и не ступила на землю Таиланда. Ее арестовали прямо в аэропорту. Суд, приговор — все было достаточно быстро. Ее приговорили к расстрелу — к смертной казни за транспортировку наркотиков в страну. Но приговор не сразу привели в исполнение. Три года ей пришлось провести в тюрьме в жутких, нечеловеческих условиях. Ее адвокат пытался дождаться результатов апелляции, отправляли прошение о помиловании королю Таиланда. Ничего не помогло. Законы Таиланда очень суровы, особенно к иностранцам — процессы над ними как бы служат визитной карточкой. Все попытки провалились. Что и немудрено — ни один иностранец, пойманный за наркотики, так и не сумел избежать казни. И три года спустя приговор был приведен в исполнение. Марию Комаровскую расстреляли. Друг сообщил Максу очень интересную вещь. У мужа Мальвины были возможности спасти ее от расстрела. Тайцы очень падки на деньги, они обожают взятки, особенно в долларах. За сумму в несколько тысяч долларов он мог выкупить ее из тюрьмы. Никто из иностранцев не пользовался этим способом, потому что все курьеры, как правило, голь перекатная, нищие наркоманы, мечтающие заработать большие деньги, а в цепи наркокартели только самые мелкие сошки, шестерки, о существовании которых даже не знают члены звена покрупней. У таких иностранцев нет богатых родственников, способных выложить за их шкуру, к примеру, пятьсот тысяч долларов. За них не станет платить наркокартель. Но у Комаровской был муж миллиардер, для которого пятьсот тысяч долларов были как пятьдесят гривень на мелкие расходы. Он был очень богатым человеком и не сделал даже попытки ее спасти. Более того, он отказался платить за адвоката, и Мальвине был назначен так называемый общественный, бесплатный защитник, что тоже не способствовало успеху дела. Короче, Комаровский делал все, чтобы ее потопить. Газетам, пронюхавшим об этом случае, Комаровский заявил, что его жена всегда была наркоманкой, он давно хотел из-за этого с ней развестись, а теперь она просто получила по заслугам. Конечно же, это была ложь. Друг Макса был твердо уверен, что наркотики в чемодан Мальвины подложили по приказу Комаровского. Таким способом он решил отделаться от жены. На самом деле это абсолютно чистое убийство! Никто даже и догадаться не может, что это убийство. Берешь неугодного человека, подбрасываешь ему наркотики и отправляешь на отдых в Таиланд. Все — дело сделано! Чище, чем любой несчастный случай. Поэтому лучше вообще не ездить в Таиланд: мало ли кому в голову придет избавиться от тебя? И всегда, всегда с огромной опаской следует отнестись к тому, кто предлагает такое путешествие в Таиланд, да еще и за свой счет. К тому, кто покупает путевку. Почему Комаровский решил избавиться от Мальвины, друг Макса не знал. Но главное было в том, что все прошло достаточно гладко и чисто. Мальвину расстреляли, Комаровский получил уведомление о казни и стал холостяком. Все это Макс рассказал мне с живописующими подробностями в самолете. Он не знал, за что Комаровский сделал это с Мальвиной. Я догадывалась. За измену, естественно. За что же еще такое возможно? Может быть, даже за измену с Виргом Сафиным. Кто знает? Именно в тот момент меня охватило какое-то тревожное предчувствие, как будто я вдруг наткнулась на истину, и так же быстро упустила ее. Что за истина? Связана с Виргом Сафиным? Я не знала. Я знала только одно: как тревожно, болезненно, непредсказуемо сжалось в тот момент мое сердце. Так, упиваясь этой странной тоской, я повернулась к Максу: — А Илона? Как выглядела она? — Не так, как ты, — Макс окинул меня странным взглядом, словно и ему передалось чувство тревоги, мучающее меня, — ничего общего ни с тобой, ни с той женщиной. Илона была хрупкой, конфетно-розовой блондинкой с кукольным личиком. Рядом с ней каждый мужчина чувствовал себя настоящим мачо. Сильным… Я поразилась тому, как точно Макс сформулировал такую сложную мысль. Действительно, есть такая особая порода хрупких женщин-девочек, этаких кукольных дурочек, источающих женственность для кого угодно. Мужчины дуреют от таких, чувствуют себя, как скала. И не важно, что за этой конфетной оберткой часто скрывается озверевшая, прожженная хищница. Как правило, такое понимают всегда в последний момент. Такие сладкие куколки созданы для любви. Их пушистые мягкие волосики развеваются за плечами и словно тают в руках первого же попавшегося самца. Не то что мои волосы — жесткие вихры, торчащие во все стороны, как проволока. Я вдруг вспомнила, что не успела вымыть голову перед отъездом, и совсем погрустнела от этой прозаической мысли. Конфетно-розовая Илона наверняка не пропустила бы такую важную деталь. Мне всегда говорили: жесткие волосы — жесткий характер. Я всегда убеждалась, что это правда. На самом деле такие, как я, не привлекают мужчин. Очевидно, нечто подобное мелькнуло и в голове Макса, потому что он вдруг сказал: — У тебя, и у этой женщины с фотографии, резкие черты лица. И жесткие непокорные волосы. Ничего общего с настоящей Мальвиной. Наверное, потому ее так и назвал. Сарказм, ирония — назови как угодно. Или отчаяние. Но именно такие женщины, не похожие на конфетную обертку, и остаются в памяти надолго. Навсегда. Илона была полной вашей противоположностью. Я не могу показать тебе ее снимки, так как удалил все ее фотографии. Но, я думаю, ты поняла, что я хотел сказать. Удалил после того, как она вышла замуж за Комаровского. Хотел стереть из памяти ее образ, не смог пропустить. Я, конечно, знал, что она хищная и глупая, но все-таки… Все-таки не думал, что такая глупая. А потом… Потом уже случилось все так, как случилось. — А что ты скажешь Сафину, если он позвонит? — спросил Макс. — Он не позвонит. Самолет приземлился с опозданием на час. Был сильный туман, плохая видимость, и мы долго кружили перед тем, как зайти на посадочную полосу. Этот лишний час, прибавленный к тому времени, что мы провели в воздухе, уже начал превращать наше путешествие в кошмар. Выйдя из аэропорта, мы нашли окошко нужной нам конторы по прокату автомобилей, но выяснилось, что заказ, отправленный и оформленный нами, сюда не дошел. А из всех внедорожников есть старый «уазик» (бывшая «скорая помощь») и джип «ВАЗ-патриот», причем оба с механической коробкой передач. Водить механику Макс не умел, я — тоже. Мы отказались брать динозавров советского автопрома и остались без машины. Закипая от злости, сели в такси и поехали в отель. Номера нас ждали, но выяснилось, что в этой гостинице полно тараканов и нет горячей воды. В моем номере были сломаны все электрические розетки. А в номере Макса не открывалось ни окно, ни двери на балкон. Дежурная по этажу только пожала плечами, мол, зачем вам окно в мороз? Хотите вентиляции, откройте дверь в коридор! К счастью, в этой гостинице мы собирались задержаться только на одну ночь. Едва рассвело, как мы уже были на ногах. Спустившись же вниз, к администратору, сразу поняли, что влипли, и влипли серьезно. Во-первых, прокатные конторы автомобилей открывались в десять часов, а сейчас было только семь — об этом мы прочитали в расписании различных фирм, рекламные буклеты которых лежали на столе. Людей, по крайней мере, поблизости не было. Администратор спал, и сколько мы не трезвонили в звонок, никто не появился на эти механические вопли. Но в обширном пустом холле гостиницы мы уже не были одинокими пугалами. В глубине, возле стены, громыхала ведрами пожилая уборщица, с ухмылкой косясь на нас. В конце концов уборщица не выдержала: — Куда вам ехать-то, горемычные? А в звонок можете не звонить. Начальство наше раньше одиннадцати не приходит, — и пояснила, — у нас в двенадцать выписка. Так зачем раньше приходить? Мы снова залопотали про Таежный поселок, таежный район, монастырь. Уборщица задумалась: — Не Таежный район. Ленинский — был раньше. Как его переименовали, так все по старинке и называют — Ленинский район. Есть у них областной центр. В молодости была там как-то, когда мой муж покойный в соседнем городке в воинской части служил. Называется совхоз имени Ленина. Глушь это несусветная. И в мою молодость жителей там мало было. А теперь и вообще. Слыхала и про монастырь. Далеко он от этого совхоза. Сама не была, но там наверняка скажут, как доехать. Говорили, что нехороший какой-то этот монастырь, отшельники там живут. Не привечают они людей в своих стенах. — Мужской или женский монастырь? — спросила я. — Погоди-ка… — уборщица задумалась, — женский. Точно, женский. Помню, местные у сестер еще мед покупали. И говорили потом, что горький мед, что бабы не умеют мед делать. — А как добраться до этого совхоза? — Это лесной совхоз. Лесное хозяйство. Тайга. А доехать… На автовокзал вам надо. Туда рейсовый автобус ходит, раз или два в день. И дешевле вам станет, чем такси-то. Это была самая дельная мысль, которую нам только довелось услышать! Мы тут же помчались наверх, собрали свои вещи и быстро свалили из этой дурацкой гостиницы. Один из автобусов останавливался в пяти километрах от лесного совхоза им. Ленина. Автобус уходил в 11:20. Мы тут же решили, что пять километров с легкостью сможем пройти. Оставалось ждать до 11 утра. Найдя кафе, выглядевшее вполне прилично, заняли «военный пост» там. Слопали каждый по огромной миске горячих пельменей со сметаной (было вкусно до жути — и к черту фигуру!), накупили бутербродов с сыром, ветчиной, колбасой (чтобы, не дай Бог, не умереть от голода в автобусе), и, напившись кофе, отправились на платформу, потому что как-то так время дошло до 11 часов.