Орви неожиданно встает, подходит ко мне и, опустившись на одно колено, говорит, глядя в глаза и прижимая к груди перебинтованный носовым платком кулак: — Клянусь, что никогда и никому не расскажу твою тайну, Матильда. Унесу ее в могилу. Как и мою… любовь к тебе. Я ужасно испугана. Я не понимаю, кто я и за что мне все это. Но когда мужчина, от которого дрожит сердце, признается в любви, даже монашки Плачущего пускают счастливые слезы и поскорее, чтобы не сгореть от стыда, прикладывают к пылающим щекам прохладные ладони. — Я обязательно придумаю, как тебя спасти, - говорит мой милый Орви, и в знак клятвы очень целомудренно прикасается лбом к подолу моего платья. До постоялого двора мы возвращаемся молча, держась друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Моя голова вся забита мыслями о том, какие книги можно поискать, чтобы найти там хоть что-то похожее на то, что происходит со мной. Но вряд ли там осталось хоть что-то «непотребное», после того, как настоятельница Элиза совершила акт карающей святости и чистоты. Но ведь просто сидеть и ничего не делать, тоже нельзя? Кто знает, что может случится в следующий раз. — Дальше я сама, - останавливаюсь в паре домов от постоялого двора. Орви хмурится. Но я торопливо поясняю: - Если меня случайно хватились, то уже наверняка караулят у двери или за порогом. И тогда мне очень влетит. Но если меня увидят в компании мужчины – влетит вдвое больше. Орви нехотя, но соглашается. — Ты… снова на войну? – спрашиваю я, боясь услышать ответ. — Нет, - недовольно морщит нос он. – Завтра вместе с отрядом отправляюсь в Роуг-Холл. Буду стеречь королевских невест. Я что-то краем уха слышала об этой старой традиции, но не имею ни малейшего представления, как она происходит и где. Но одной мысли о том, что мой Орви будет окружен первыми красотками королевства достаточно, чтобы мое только-только воспрянувшее духом настроение, тут же скисло. — И это надолго? – с досады прикусываю кончик пальца, стараясь не представлять, какие они все красивые, в дорогих платьях, с идеально гладкими волосами и ароматными каплями на шее. — На пару месяцев, если Его Величество король Эвин не влюбится сразу так сильно, что прикроет весь этот балаган через недельку-другую. Судя по его недовольному тону, Орви охотнее бы снова отправился на поле боя, чем следил за тем, чтобы королевские невесты не повыдергали друг другу волосы. Что ж, по крайней мере, он не будет рисковать жизнью. — Я напишу отцу, - говорит Орви, когда приходит пора прощаться. – Он передаст весточку, когда привезет товары на обмен. Если успеешь – напиши хотя бы пару слов в ответ, чтобы я знал, что с тобой все в порядке. Я быстро киваю, бросаю на него последний расстроенный взгляд и быстро, пока не разревелась, убегаю. Странно, что здесь, когда до каменного двухэтажного здания, где мы обосновались на ночь, остается всего десятка два шагов, темно, словно в трольей пещере. Пытаюсь вспомнить, было ли так , когда я сбегала. Наверное, обратила бы внимание, раз это бросилось в глаза сейчас. А с другой стороны – я так спешила, что вообще не смотрела по сторонам. Сбавляю шаг, как воришка, украдкой, пробираясь между каменными колоннами. Остается совсем ничего, рукой подать. Выдыхаю, мысленно радуясь, что не сбылся мой самый сильный страх – на крыльце постоялого двора пусто, в окнах второго этажа – темно. Значит, мое отсутствие осталось незамеченным, и нужно бы… Моя мысль так и остается незаконченной, потому передо мной, словно призрак из могилы, возникает какая-то тень и, прежде чем успеваю позвать на помощь, накидывает мешок мне на голову. Мой крик тонет в нем, словно в непроницаемой пустоте, а еще я понимаю, что не могу двигать ни руками, ни ногами. И мое тело парализовало до состояния деревянной марионетки, которые стоят в витрине Торгового дома сестре Шварцберг. Который берут под руки и куда-то кладут. Мне очень страшно, потому что тряпка у меня на голове глушит не только мои крики, но и все остальные звуки снаружи. Я как будто стала глухой, немой и слепой. И вдобавок – куклой. Глава 7 Мне так страшно, что я даже начинаю подумывать над тем, что причина моего паралича и слепогухонемоты – не в странном мешке, а именно в страхе. Потому что, как бы я ни старалась справиться с паникой, она подступает к самому горлу и неприятно щекочет кончик языка. Плачущий, сделай так, чтобы на этот раз я действительно просто спала. Ну что тебе стоит, если ты всегда помогаешь всем нуждающимся, а я, как-никак, твоя невеста. В памяти некстати воскресает сперва признание Орви, после которого моя несчастная голова пошла кругом, а потом тот «гвардеец», от одной мысли о котором, кажется, даже сейчас сжимаются колени, хоть я не то, что ногами – пальцами пошевелить не могу. Кажется, Плачущий решил преподать мне урок смирения. Проходит немного времени, за которое я успеваю понять, что меня определенно куда-то несут. Как какой-то тюк ткани, не очень заботясь о том, чтобы ничего мне не сломать. Потом вроде кладут на лошадь – во всяком случае, меня трясет посильнее, чем когда наша телега подскакивала на колдобинах на дороге. И все это время я не могу даже кричать и звать на помощь. Потом все внезапно затихает. Я пытаюсь думать хотя бы о чем-нибудь, чтобы убедиться, что вообще жива. Потому что после Смутных времени, смерть перестала быть мгновенной и окончательной. Что ж, по крайней мере, я вполне могу вспомнить, что делала накануне и даже год назад, и легко проговариваю четверостишия из молитвенников. Правда, только в своей голове, потому что до сих пор не могу даже пискнуть. Когда, наконец, с моей головы снимают мешок – точнее, это больше похоже на вуаль, которую держит в руке тощий мужчина в черном – я сразу понимаю несколько вещей. Во-первых, я сижу в каком-то очень зловонном и сыром подвале, где было бы совсем темно, если бы не засаленная масляная лампа на бочке в углу – единственном предмете «мебели» в этих поросших мхом четырех стенах. Во-вторых, кроме меня в ней находится еще двое. Один с вуалью в руке, другой, судя по бугру вместо носа, с двумя тонкими ноздрями-щелями – н’дарец. А они, как известно, большие любители употреблять в пищу все, что не принадлежит их расе и не создано их великим богом-пророком Гхаркулом. То есть ничего удивительного, что эта двухметровая в ширину и в длину человекоподобная тварь смотрит на меня как на ужин. И третье. Моя рука снова начинает чесаться совсем как в ту ночь, когда на ней проявились странные символы. — Что я вам…? – Хочу спросить «сделала», но человеческим мужчина прикладывает палец к губам, намекая, что лучше бы мне помалкивать. И для убедительности как бы случайно отводит в сторону полу куртки, показывая рукоять кинжала. Я очень боюсь. Я так сильно боюсь, что начинаю жалеть о снятии паралича – по крайней мере, тогда я точно не так не тряслась. Мужчина берет лампу, подходит ближе и подносит ее почти к самому моему носу. Резкий запах старого масла ударяет в ноздри, и я пытаюсь хоть как-то сдерживать жадные вздохи, чтобы мои легкие не обожгло изнутри. Мужчина долго и пристально меня разглядывает. Морщится, прищелкивает языком. — Ты уверен, что это она? – спрашивает н’дарца. — Переоделась, но точно она, - на ломанном общем отвечает здоровяк. На всякий случай отползаю подальше, практически срастаясь со стеной. Кому какое дело, переоделась я или нет? Мужчина снова долго изучает мое лицо, и уже собирается что-то сказать, когда дверь за их спинами с громким лязгом распахивается, и в узком каменной коморке становится практически нечем дышать, потому что внутрь протискивается еще один н’дарец, даже больше и противнее первого. Не очень ласково, сбрасывает на пол свою ношу. Это – женщина. Почему-то сразу обращаю внимание на ее торчащие из юбок пышного платья туфельки. Они не просто дорогие и изящные, они – лучшее, что я вообще когда-либо видела. И ткань ее платья – пурпурная, даже издалека как будто соткана из самого тонкого шелка. Н’дарцы решили устроить пир на весь мир? И, кажется, я даже знаю, кто у них на десерт. Мужчина поворачивается так, чтобы лампа светила в лицо «новенькой». На ее лицо накинута такая же вуаль, что была и на моем. Он сдергивает ее… и стены наполняются пронзительным визгом. — Проклятье, да заткните ее! – ругается мужчина, втягивая голову в плечи. Один из увальней несильно встряхивает девушку за плечо. Она ударяется затылком о стену и мгновенно затихает. Честно говоря, мне становится легче, потому что моя голова едва не лопнула от этого крика. Мужчина присаживается на корточки, отводит волосы от ее лица и громко вспоминает Хаос и некоторые мужские части тела. Потому что - даже странно, что я сама не сразу это заметила – мы с ней похожи как две капли воды.