— Ври-ври, да не завирайся. Ишь, хитрая бестия, как ловко вывернулся. На патриотизме хочешь сыграть: целинник, хлебопашец, наш кормилец, мол, придется тебе, дорогой дядя, меня простить. — Честное слово, — сказал я. — Честное пионерское под салютом. — Под салютом, говоришь? А что же ты делаешь в Москве, с кем ты приехал? — Я проездом, еду в Артек. — В Артек? — Да. Знаете? Всесоюзный пионерский лагерь Артек. — Я-то знаю, — ответил он. — Что же, ты едешь в Артек один? — Нет, у нас целый отряд. И вожатая Наташа. Уезжаем в десять часов вечера, — сказал я. — А сейчас иду по личным делам. Мы помолчали. — Да, выходит, все же ты нагрел меня на двадцатку. — У меня только три рубля. — Я вытащил три рубля и показал ему. — Ну что ж, давай твои три рубля. — Он взял у меня деньги и положил в карман. — А теперь вываливайся и считай, что легко отделался. Я открыл дверцу машины, взял вазу и вылез. Что теперь делать, неизвестно. Денег ни копейки, а мне надо доехать до новой квартиры отца, а потом добраться до Курского вокзала. Нечего сказать, распорядился я деньгами: два рубля вбухал в вазу, а три рубля забрал шофер. А еще директор школы говорил: «Счастливый Щеглов!» Со стороны все счастливые. А где он, этот счастливый Щеглов, что-то его не видно. Может быть, наш директор счастливее меня, хотя он и оторвался от народа. Ему что, научится запоминать фамилии, и дело в шляпе. А мне теперь просто неизвестно, что делать. Не успел я дойти до конца переулка, как шофер снова догнал меня. — Эй, путешественник, как там тебя? — крикнул он. — Севка. — Ну так вот, Севка, три рубля маловато. У меня семья, детишки, им на лето надо дачу снимать. — У меня больше нет. — Видно, он был здоровый жадюга. Ну конечно, я виноват, но я ему честно сказал, что у меня нет больше денег, а он не верит. — Вот только эта ваза. — Я показал ему на вазу. — Ваза ничего. — Он посмотрел на моих петухов. Взял в руки и повертел: сначала на одного петуха посмотрел, потом на другого. — Для ребятишек ничего. — Я не могу вам ее отдать, — сказал я. — Везу в подарок одному человеку. — Взял вазу за край и потянул к себе. Он все еще не выпускал ее из рук. — Какому человеку? — спросил он. — Чужому, просили передать, — ответил я. Не хватало только, чтобы я приехал к отцу на такой разбитой машине. — Вот что. — Он выпустил вазу из рук. — Садись-ка в машину. Поедем в гараж, там ты все чин чином расскажешь нашему завгару, и он — официальное письмецо твоим родителям. А они нам — денежки. — Пожалуйста, — сказал я. — Готов поехать к вашему завгару. Мне только надо выйти на углу, чтобы взять адрес в справочном. Шофер подозрительно посмотрел на меня, но на углу остановился. — Вазу оставь, — сказал он. Я ничего ему не ответил, раз он так унижается и трясется из-за этих несчастных денег. Если бы у меня сейчас были деньги, к примеру сто рублей, я бы ему сразу отдал. Я бы ему тысячу рублей отдал, пусть радуется. И я стал думать, как я заработаю много-много денег и всё буду присылать, присылать ему эти деньги, пока он сам не откажется от них. Подошел к справочному и постучал в окошко. — Вот твоя справка, — сказала женщина из справочного. У нее в руке была полоска бумаги. — Плати пять копеек. Это для меня было как взрыв атомной бомбы. Она держала в руках тоненькую, почти папиросную бумажку с адресом моего отца, но я не мог ее получить. У меня не было пяти копеек. Какие-то несчастные пять копеек, одна круглая монета, а где ее взять? — У меня нет денег, — сказал я. — А зачем же ты заказывал справку? — спросила она. Я мог бы ей сказать, что у меня были деньги, когда я заказывал справку, а за эти двадцать минут я остался без денег. Мог ей рассказать про шофера и про свои три рубля, но мне надоело унижаться и просить. Я стоял и молчал, понимал, что она сейчас разорвет мою справку, а все равно молчал. — Возьми, — сказала она и протянула справку. — На проспект Вернадского надо ехать на метро до станции «Университет». …На бумажке было написано: «Щеглов Михаил Иванович, 1930 года, проспект Вернадского, 16, подъезд 8, кв. 185». Я спрятал бумажку с адресом и вернулся в машину. Там уже сидел какой-то мужчина. — Теряю из-за тебя время, — сказал шофер. Он крутнул ручку счетчика, машина тронулась, на счетчике стали быстро меняться цифры. Все молчали. Я видел в шоферское зеркальце лицо мужчины. Он надел большие роговые очки, достал из толстого портфеля газету и стал читать. — Придется ехать переулками, — сказал шофер. — А то милиционер может задержать за аварийный вид. Все из-за этого героя. Мужчина оторвался от газеты. Теперь я увидел, что он читал газету «Советский спорт». — Приехали, — сказал он. — Вот, вот около этого подъезда. — Ему трудно было выходить из машины. — А этого героя ремешком бы, ремешком. Шофер посчитал мелочь, которую ему уплатил этот пассажир, и сказал: — Солидный человек. А то другой жмется, считает, считает, копейка в копейку платит. А я думаю так: раз нет лишних денег, нечего лезть в такси. — Это до революции воспитывали ремешком, — сказал я. И подумал: «Да, хорош ты гусь. Шерстнев таких презирает». Я теперь совсем почему-то перестал его бояться. — Поехали, что ли, в ваш гараж, — сказал я. — У меня своих дел полно. — Не хочется порожняком, — ответил он. — Может быть, подхватим какого-нибудь «чижика». А насчет воспитания ремешком ты, пожалуй, прав. Нехороший этот метод, неправильный. У меня два сына, двойняшки; я их пальцем ни-ни. Убеждением действую. Я промолчал, не хотелось с ним разговаривать. — Свободно? — Перед машиной стоял высокий, худой мужчина. — Отвезете на Сокол? Он сел в машину и с интересом посмотрел на меня. — Сынок? — спросил он. — Какой там сынок! Этот парень меня наколол на двадцатку, — сказал шофер. — Видели вмятину на левом крыле? Он виновник аварии. В гараж его везу, а там письмо напишут родителям, чтобы деньги прислали за аварию. — А ты, парень, издалека? — спросил мужчина. — С Алтая, — ответил я. — Мы в совхозе живем. — Далековато. А родители в совхозе работают? — Мать зоотехник. — А отец? Я промолчал. — А отец? — снова спросил он. — Мы вдвоем живем, — ответил я. Шофер скосил на меня глаза, он первый раз скосил на меня глаза. До этого он не смотрел в мою сторону. — Эх, отцы, отцы! — сказал мужчина. — Понятно, понятно. Шофер снова покосился. — «Понятно, понятно»! — сказал шофер со злостью. — Лучше скажите, где остановить машину. — Вот здесь остановите, — сказал мужчина. Он вышел из машины. — Прошу на меня не кричать. — Давай-давай шагай! — сказал шофер. Мужчина ушел, а шофер еще долго что-то недовольно бубнил себе под нос. — Ну, развернулись, — сказал он. — И в гараж.