Немного поплутав, мы нашли карлет Шона. Аргументируя тем, что мы с ним как-никак уважаемые жители Либрума, он снова повез меня ужинать в «Муша’с». В небе включил автопилот. Сбросил куртку и худи, переоделся в черную шелковую рубашку, застегнул бриллиантовые запонки – и снова стал уважаемым членом общества. Я последовала его примеру и избавилась от плаща. Как легко, оказывается, под покровом темноты обрести добропорядочность. – Эти писатели… – обратилась я к Шону, потягивая вино, когда мы уже сидели за столиком в клубе. – Они оба выбрались с арены чуть живыми. Не понимаю, почему их раньше никто не остановил? – Потому что правилами выступлений умирать не запрещено, – хладнокровно ответил Шон, с наслаждением сделав затяжку. – Как и сдаваться. Каждый из бойцов сам решает, когда остановиться. Я поджала губы и покачала головой. – Не представляю, зачем люди участвуют в таких диких игрищах! – Кто-то ради того, чтобы выпустить пар. Кто-то хочет испытать себя и покрасоваться перед публикой. А для кого-то эти бои – единственный способ заработать денег и не опуститься на самое дно. Жизнь в Эдеме сулит немало удовольствий. Но за все приходится платить. Рано или поздно. – Все равно это ужасно. Не сами бои, а одержимость участников. В жизни бы не стала так рисковать. Шон медленно затушил сигару. Положил локти на стол и, наклонившись ко мне, заглянул прямо в глаза. – Уверен, что стала бы, если бы обстоятельства заставили, а у тебя имелся бы шанс победить. Человек, доведенный до крайней степени отчаяния, способен на все. А ты, моя Мандариновая девочка, просто себя не знаешь. Я усмехнулась. – Хочешь сказать, что ты меня знаешь лучше? – Со стороны всегда виднее. А в людях я ошибаюсь редко. Я сделала еще глоток вина и покачала головой, мол, неубедительно. Шон задумался и, лукаво прищурившись, тихо спросил: – Скажи мне вот что, Карина, зачем ты тогда пришла на бал в фантазийном платье? Шанс, что оно развеется, был велик. Но ты от задумки не отказалась, более того, согласилась на танец со мной. – Я хотела очутиться в сказке, – невозмутимо пожала плечами, отправив в рот кусочек сыра. Шон усмехнулся и, выдержав долгую паузу, вкрадчиво произнес: – А теперь представь, на что бы ты была способна, если бы захотела выжить. Аргументация, однако, интересная. Неужели Шон настолько верил в меня? – И все-таки ты мне льстишь, – усмехнулась я. – А мое платье развеялось через пять минут после нашего с тобой расставания. Домой я возвращалась в одном пледе. Шон рассмеялся и покачал головой. – Но это осталось за кадром. А для всего Либрума ты звезда. Запомни, Карина, люди видят только результат, при этом понятия зачастую не имеют, чего он стоит. После ужина мы отправились к Шону. Особого желания возвращаться в его пентхаус у меня не было. Поэтому честно предупредила, что, если он снова посмеет выставить меня за дверь, пускай ищет себе другую подружку. Шон рассмеялся и сказал, что примет мои слова к сведению. Наверное, я была влюбленная, легкомысленная, одурманенная красотами Эдема, а может, попросту не могла удержать в голове цель, но за такими вот разговорами и занятиями я окончательно позабыла о Томе, и чувство вины за этот поступок, вернее, за его отсутствие будет грызть меня до конца моих дней. Глава 12 По тебе тюрьма плачет, детка Утром я проснулась в пустой постели. Шона не было. Ну хотя бы спальня была его. Эта мысль показалась мне оптимистичной, и я, сходив в душ, решила побродить по пентхаусу. Надо сказать, он был огромным. Кухня, две спальни, бассейн со спортзалом, гостиная. О, еще одна… – Доброе утро, Карина, – услышала любимый бархатистый голос, когда замерла возле широкого белоснежного стеллажа с книгами, с любопытством разглядывая корешки. Здесь было собрано много технической литературы, художественных работ классиков разных миров, писателей-фантастов, а также научные труды историков, биологов, химиков, психологов, нейропсихологов… Я обернулась и радостно улыбнулась. – Доброе утро, Шон. – Сделала шаг ему навстречу. – Где ты был? – Работал в своем кабинете. – Он подошел ближе. – Ты вдохновляешь. Голубые глаза искрились теплом и особым внутренним светом. – Павлов, Лурия, Гальперин… Серьезно? – протянула я, намекая на его необычную литературную коллекцию. Он усмехнулся и вскинул брови. – Почему бы и нет! У англичан есть пословица: мы есть то, что мы едим. Я ее переделал под себя: мы есть то, что мы читаем. Мозг должен получать богатый рацион пищи, чтобы творить. Как спалось? – Отлично, – улыбнулась я и нежно его поцеловала. – Дашь почитать что-нибудь из работ либрумцев? – игриво поинтересовалась, немного отстранившись. – Могу предложить сочинения Кристофера Нолланда. У него самые яркие и характерные произведения из того исторического периода. А работ наших современников просто не существует. Вскоре после открытия эфириуса писатели в Эдеме стали вырождаться. – Но почему? – удивилась я, вспомнив, как спрашивала когда-то у ребят, как они здесь оказались, и узнавала, есть ли в Пантеоне местные авторы. – А ты не догадываешься? Я отрицательно покачала головой. – Люди Эдема разучились мечтать, потому что имеют то, чего не было у таких, как мы с тобой. Пресыщенность рождает инертность воображения, – пояснил Шон, накрутив на палец мою пепельную прядь. – Поэтому писатели здесь ценятся на вес золота. – Тогда уж на вес эфириуса, – усмехнулась я, и Шон резко опустил руку. – Мне надо поработать над проектом. – Мягкие интонации пропали из его голоса, уступив место холодной собранности. – Оставайся, если хочешь. Только развлечение ищи сама. – Благодарю за лестное предложение, господин Феррен, – не удержалась от иронии, – но долго у вас я не задержусь. У меня через час встреча с госпожой Штольцберг. – Материализовала ей платье? – Даже несколько. На выбор. Думаю, ей понравится, так что скоро я обогащусь. Шон расхохотался. – Умница, – похвалил он меня и ласково поцеловал. – Не забудь накрутить ценник побольше. А если этот сопляк тебе позвонит, загрузи его ненужными подробностями, насколько сложной была работа. Уверен, он тут же отвяжется. На встречу с Элизой я неслась с энтузиазмом. Она была очень милой доброжелательной девушкой и чем-то напоминала мне сестру, по которой я сильно скучала. Мы с ней пару раз перезванивались, обсуждая детали заказа, и я чувствовала, что и она ко мне тянется. Это было приятно. Мы встретились с ней в резиденции Штольцбергов – той самой роскошной белоснежной вилле, не только с богатым изысканным интерьером, но и с немыслимым количеством охраны. – Это потому что папа за меня волнуется, – объяснила она, пока мы шли по винтовой лестнице к ней в комнату. – Я постоянно попадаю во всякие переделки из-за того, что не умею сидеть на месте. И он боится, что если утратит бдительность, то я рано или поздно либо сама убьюсь, либо меня выкрадут бунтовщики. – Кто? – изумилась я, впервые услышав о чем-то подобном. – Ну, это папа их так называет, – весело сказала Элиза. Пропустила меня в свою комнату и, помахав ручкой охране, которая плелась позади нас, захлопнула перед их носом дверь. – А вообще это люди, недовольные политикой властей ФФЗ и выступающие за сохранение природных ресурсов. Я слышала пару их лозунгов… Звучит вполне разумно, хотя и утопично, – протянула она и рухнула на розовую кровать с балдахином. – Почему? – Ну, они призывают перестать добывать эфириус, потому что после его открытия прогресс сделал резкий скачок и усилился спрос на полезные ископаемые. А если так пойдет и дальше, то скоро начнутся войны за них. Но никто не станет прислушиваться к подобным лозунгам, пока совсем не припечет. К тому же я уверена, что папа работает над решением этой проблемы, просто на все нужно время, а люди… Они всегда чем-нибудь недовольны. Я подошла к ней и села на стул с резной деревянной спинкой, что стоял около туалетного столика. – Элиза, а откуда ты все это знаешь? По телевизору ничего такого не говорят. – Разумеется, эти роботы-дикторы ничего подобного никогда не скажут, – хихикнула она. – В их программе заложено фильтровать поступающую информацию и лишнего не выдавать. А я люблю почитать всякие документы. Особенно засекреченные, которые иногда нахожу у папы на столе или в компьютере. Он постоянно меняет пароли, но мне часто удается их угадать, – снова хихикнула она, но тут же прикрыла рот рукой. – Только, пожалуйста, никому не говори. Папа огорчится, если узнает. Хотя я уверена, что ты никому и не скажешь – у тебя глаза всегда так мило смеются, будто ты замышляешь какую-то шалость. Я поморгала, пытаясь осмыслить поток слов, который лился мне в уши. А когда в голове все разложилось по полочкам, тихо сказала: – Элиза, конечно, я никому ничего говорить не стану. Но ведь твой отец не просто так скрывает от посторонних глаз свои рабочие документы. – Да-да, знаю, государственная тайна и все такое, – небрежно отмахнулась она. – Дядя Шон говорит, что по мне тюрьма плачет, и пытается отучить от этой пагубной привычки. Потому что ему, бедолаге, обычно приходится за мной подчищать, а он этого страшно не любит. Я работаю над собой, честно… – Элиза сложила на коленях руки, как пай-девочка, лукаво скосила на меня глаза и задорно выпалила: – Но иногда мне становится так любопытно, что ничего не могу с этим поделать! Кстати, а как у тебя обстоят дела с Шоном? Уверена, все отлично. Слышала, он был на твоей презентации, когда вы танцевали с моим папой. Я от него не отстала, пока не получила записи. Это было так классно! – весело тараторила она. – О, я жду не дождусь, когда смогу создать зеркальное пространство у себя в комнате. Буду тоже устраивать танцы! Кстати, а над чем ты работаешь сейчас? В общем, Элиза была маленьким шустрым компьютером, который умел быстро перескакивать с одной темы на другую, при этом не теряя сути. За ней было сложно поспевать, но общаться с моей новой знакомой было интересно. Я в общих чертах рассказала ей про шатер и предложила прийти на будущую презентацию, но Элиза отказалась. – Я бы с радостью, Кара. Но папа не пускает меня в Пантеон. Он говорит, что я там точно убьюсь. Я рассмеялась, представив, как перепуганная охрана дочери Верховного архонта носится по артериям – лабиринтам храма творцов, выискивая свой бедовый объект для слежки. А если вспомнить о капсулах, парящих в воздухе… Ох, я бы и сама туда не пустила эту сорвиголову.