— Так это он во всем виноват?! Дэнни кивнул. Сжав челюсть, он смотрел на Виктора точно так же, как Эль-Магнифико — на того, кого отчаянно хотел поджечь. — Зуви, — воскликнула Кристаль, — передай микрофон, пожалуйста. Она скрылась за дверью в глубине бара. Дэнни все еще удивлялся, куда она пропала, когда зрители в зале вдруг начали хлопать и кричать. Он обернулся и увидел Кристаль, стоявшую в центре сцены в окружении клиентов, явно ожидавших танец на бис. — Вам весело? — выкрикнула она и направила микрофон в толпу. Зрители согласно завопили. — Так и думала. Поиграем немного? Толпа снова разразилась одобрительными возгласами. — Приз — приватный танец с вашей покорной слугой… — Она дождалась, пока зал успокоится. — Его получит тот, кто первым окунет головой в унитаз вон того мужика! Везувий погасил лампы и направил единственный оставшийся луч прямо на Виктора. Тот хотел прикрыть глаза ладонью, но остальные решили, что он тянет руку: мол, вот он я, и мне реально нравится роль человека-ершика. — И пусть победит сильнейший! — Под возглас Кристаль толпа накинулась на еще сильнее побледневшего Виктора и поволокла его в сторону туалета. Глава 19 Парень с прической, состоящей, кажется, из одного гигантского дреда, медленно толкал перед собой дребезжащую тележку с напитками. Дэнни наблюдал за ним с лавочки. Маска лежала рядом. Она насквозь пропиталась по́том после нервной и абсолютно провальной попытки панды изобразить свою версию «Гангам-стайла». Дэнни купил банку пепси (хотя при ближайшем рассмотрении это оказалось нечто под названием «Попси») и приложил ко лбу, наблюдая, как пожилая дама в слишком толстом для такого солнечного дня кардигане пытается пристегнуть поводок к ошейнику чересчур подвижного бигля. Стоило ей приблизиться к собаке на расстояние вытянутой руки, как бигль тут же убегал, а потом терпеливо ждал, пока она не подойдет снова, — и так до бесконечности. Заметив Дэнни — или почуяв странный запах, исходивший от его костюма даже после стольких стирок, — пес подбежал и с любопытством понюхал покрытую мехом ногу, словно решая: укусить, запрыгнуть на нее или напи́сать. Он все еще пребывал в раздумьях, когда пожилая дама подкралась сзади и защелкнула карабин поводка. Она заговорщицки кивнула Дэнни, словно они годами вместе ловили собак. Кивнув в ответ, тот проводил старушку взглядом: бигль пытался запутать поводок так, чтобы та споткнулась. Дэнни едва успел надеть маску, как вдруг совсем рядом раздался голос. — Ты так целыми днями и сидишь в парке? Перед ним возник Уилл. Дэнни нашарил неуклюжими лапами блокнот и ручку. «Это лучше, чем сидеть посреди шоссе», — написал он. — Неужели у тебя нет работы или какого-нибудь занятия? «Я панда. Это и есть моя работа». Уилл улыбнулся, снял рюкзак и устроился рядом на лавочке. «Разве у тебя нет работы?» — написал Дэнни. — Ага, есть, — Уилл снял галстук и намотал на руку. — Школа. Вкалываешь дни напролет и не получаешь ни гроша. Худшая работа на свете. «Да, моя мне больше по душе». — Мне тоже, — согласился Уилл. — Только не сегодня. Прищурившись, он бросил взгляд на солнце. — Слишком жарко для панды. «Нормально. У панд есть сложные охлаждающие механизмы». — Правда? Какие? Дэнни показал ему банку «Попси». — Очень сложно, — заметил Уилл, закатив глаза. Дэнни уставился на непочатый напиток, не понимая, как сделать глоток, не раскрыв при этом своей личности. — Головоломка мистера Картера, — сказал Уилл будто бы самому себе. Отец посмотрел на него в замешательстве. — Это с урока математики. Наш учитель, мистер Картер, пишет задачу на доске в начале каждого урока, а в конце выбирает того, кто должен ее решить. Он называет это головоломками. Ненавижу их. «Почему?» — написал Дэнни: он не знал, к чему приведет эта беседа, но не хотел, чтобы сын замолчал. — Никогда не могу их понять. Иногда я знаю ответ, но чаще нет, и тогда сижу тихо, опускаю глаза и надеюсь, что меня не вызовут, — Уилл на минуту задумался. — Сложно объяснить, но, в общем-то, из-за этого я и перестал говорить. «Из-за математики?» — написал Дэнни и мысленно пометил себе: найти этого мистера Картера и задать ему головоломку собственного сочинения. — Нет, — ответил Уилл, — не из-за математики. Просто… ну, в прошлом году случилось кое-что плохое. Очень плохое, и в этом не было никакого смысла. Он потянул за конец галстука, и тот затянулся вокруг руки, как крошечный удав. — Это было как задачи мистера Картера, только в миллион раз хуже. Я не знал, что делать, и поэтому поступил так же, как всегда делал на уроках математики. «Замолчал и надеялся, что тебя оставят в покое?» — написал Дэнни. Уилл кивнул. Дэнни мысленно исправил свою пометку: «Подкараулить мистера Картера на школьной парковке». — Я думал, все пройдет, если не придавать этому значения. Думал, если я не буду привлекать внимания, то проблема рассосется сама собой. — Уилл развернул галстук и снова принялся наматывать на руку. — В голове это звучало логично. А теперь — просто странно. Вот оно. Все оказалось так просто. После четырнадцати месяцев вопросов Дэнни наконец-то получил ответ. Он откинулся на спинку лавочки, ожидая, что его накроет волной облегчения, но когда оно все-таки пришло, то показалось ему не волной, а скорее струйкой. Куда сильнее он ощущал тоску: потому что Уилл страдал молча, потому что он, Дэнни, допустил все это, и потому, что потребовались такие нелепые обстоятельства, чтобы узнать правду. Он поймал на себе взгляд Уилла, схватил блокнот и накорябал: «Это не странно». — Спасибо. «Странно разговаривать с пандой». — Мой учитель говорил с одноухим кроликом по имени Колин. Дэнни оставил это замечание без ответа. — И потом, если я странный, раз разговариваю с пандой, то ты тогда какой? «Очень странный». — Тогда, похоже, мы просто два чудака в парке, — заметил Уилл. «Меня это устраивает». — Меня тоже, — улыбнулся мальчик. Дэнни отметил себе: надо будет объяснить Уиллу, как опасно разговаривать с чудаками в парках. Он смотрел на сына, тщательно обдумывая свой следующий шаг. В обычных обстоятельствах можно было бы вежливо спросить о прошлогодних событиях, но Дэнни и так слишком хорошо знал эту историю и не хотел вынуждать сына говорить против воли (хотя если прошедшие месяцы его чему-то и научили, так это одному: Уилла просто невозможно заставить говорить, если он не желает). Но опять же, вдруг он на самом деле хотел об этом поговорить? И если Дэнни не задаст свой вопрос, то лишит сына первого и, может быть, единственного шанса открыться? Дэнни в нерешительности уставился на блокнот у себя в руках. — Кто-нибудь из твоих знакомых умирал? — спросил Уилл. Дэнни задумался, как ответить на этот вопрос. Он не собирался говорить Уиллу, кто он, но и врать тоже не хотел. Он и без того жалел о том, как по-дурацки все сложилось. «Да», — написал он, надеясь избежать дальнейших расспросов. — Ты скучаешь по этому человеку? Дэнни кивнул. «Очень». Пока сын беспокойно ерзал рядом, он прислушался к парочке воробьев, чирикавших на ветках прямо над ними. — Моя мама погибла в автокатастрофе, — сказал Уилл. — Это случилось больше года назад, но мне до сих пор ее очень не хватает. Голос мальчика звучал глухо, словно тот пытался спрятаться. — Очень странно произносить это вслух. Ручка Дэнни зависла над блокнотом. Он мог бы написать ему столько всего — столько всего, что смущенно бормотали люди на похоронах и после них («Мне жаль. Очень жаль. Сочувствую твоей утрате. Богу нужен был еще один ангел» — Господи, как он ненавидел это выражение!), и хотя все это говорилось из лучших побуждений, слова ровным счетом никак не влияли на его чувства. «Наверняка она была замечательной мамой», — написал Дэнни.