Палач подвел щипцы к пальцу на левой руке пытаемого и медленно взял мизинец в захват. Зашипела кожа, закричал, дергаясь в захватах, мужчина на кресте, раздался тихий хруст, и палач стряхнул на пол маленький цилиндрический кусочек плоти, прилипший к горячим щипцам. Крови не было — она сразу же запеклась от воздействия раскаленного металла, и боль была дичайшей — Юсас это помнил. Очень хорошо это помнил! Юсас тогда оговорил и себя, и Дегера, признался во всех преступлениях, в которых ему предложили сознаться. Даже в отравлении колодцев и убийстве младенцев столичных рожениц путем насылания на них черной порчи. Он до сих пор не знает, зачем следствию нужно было придумывать такую чушь — неужели они на самом деле думали, что Юсас с Дегером приехали в столицу для того, чтобы травить колодцы и напускать порчу на рожениц? Других занятий у них нет, кроме как травить колодцы! И главное — зачем? Что это им даст? Убийство ради убийства? Потому что они любят творить зло? Глупость самая что ни на есть располнейшая! А может, хотели как можно больше заготовить всяческих гадких бумаг? Доносов на влиятельных людей? Ему говорили имена, которые Юсас никогда и не слышал, и требовали, чтобы он опознал их как заговорщиков. И само собой, Юсас их опознавал! После того, как ему откусывали очередной палец или прижигали бедро раскаленным прутом. А особенно он становился разговорчивым и желающим сотрудничать после того, как у него с живота стали срезать полоски кожи, посыпая потом это место крупной, тут же прилипающей к живому мясу солью. А что, очень удобно — берешь какого-нибудь заговорщика, называешь ему имена тех, кто вероятнее всего тоже участвовал в заговоре, и зверски его пытаешь, требуя подтвердить то, что дознанию и так уже известно. И он подтверждает. А ты кладешь эти документы в укромное место до лучших времен. Или худших. В общем — до того времени, когда эти бумаги тебе понадобятся. Юсас смотрел на происходящее еще полчаса. Сам не зная — зачем. Тупо смотрел, как умирает искалеченный человек. Слушал прибаутки, отпускаемые веселым палачом. Слышал шипение сгорающей плоти и бульканье в глотке человека на кресте, захлебывающегося болью, ужасом и кровью. Юсасу нужно было уйти отсюда, залезть в свою комнату и сидеть, радуясь тому, что его теперь не пытают. Но он не мог. Как не мог и решиться что-либо сделать. Потому что было страшно. Нет, не страшно — ЖУТКО. Это та комната, где он, Юсас страдал. И на полу, возможно, сохранились капли и его крови. Впитались в камень — навсегда став единым целым с проклятой башней. И теперь Юсасу очень хотелось уйти в мир Толи. В мир, где люди не откусывают раскаленными щипцами мальчишечьи пальцы. Вот только прежде чем уйти, надо было расплатиться по долгам. И если он, Юсас, этого не сделает — будет жалеть об этом всю свою долгую, очень долгую жизнь. Поднял нож, который положил рядом с собой, провел пальцем по лезвию, ощущая его остроту. Попробовал острие — действительно ли оно так остро? В этом, само собой, не было никакой необходимости. Просто острота ножа, его надежная тяжесть успокаивали, давали уверенность в своих силах. Когда старый вор начал учить мальчишек искусству ножевого боя, Юсас не выдержал и спросил: если брать на дело оружие так опасно, тогда зачем учитель их тренирует? Зачем им искусство ножевого боя? И тут же получил палкой по макушке, да так, что зазвенело в голове. За что? За то, что сам не может додуматься, не хочет работать головой. А еще — получил исчерпывающий ответ: нож — не оружие. Нож есть у всех — у зеленщика, обрезающего кончики пряной травы, у мясника, обрезающего тушу, у кожевенника. Даже у мага-ученого и то всегда имеется нож! Он разрезает им листы книг и готовит ингредиенты. Только у рабов нет ножа, да и то — не у всех. Есть и боевые рабы, которые стоят на охране хозяйского имущества. Нож — инструмент. И если вора поймают и при нем будет небольшой хозяйственный нож, пусть даже и отточенный до остроты бритвы — это совсем не то, как если бы его взяли с боевым кинжалом, или тем пуще — с мечом. И кроме того — а чем среза́ть кошели? Пальцем, что ли? Ну да, можно применять отточенную монету, но надо ли изощряться в таком деле, когда можно просто взять небольшой нож и отточить его до нужной остроты? И если у тебя в руках имеется нож, так самое малое, что ты можешь для себя сделать — это научиться им владеть. Научиться защищать свою жизнь — если уж не можешь убежать и тебя в конце концов все-таки загнали в угол. И тогда — бейся до конца! Украденный у крысы нож не был ножом вора — тонким, бритвоподобным, без упора для пальца. Этот — для пробивания кольчуг, для удара в череп — он не застрянет в кости, потому что его клинок сделан так, что никогда не застрянет, но рану оставит широченную, тяжелую, кровоточащую. Нож убийцы, нож профессионала. Юсас полежал еще минут пять, чувствуя, как бухает в груди сердце, разгоняя кровь по телу, наполняя мускулы дополнительной энергией. И решился — прикинул, какой отдушиной воспользоваться — той, что за спинами палачей, слева от очага, в темном углу — подполз туда, и развернувшись задом, стал вылезать, спустив из дыры вначале одну, потом другую ногу. Спешить было нельзя — движение, звук могли быть обнаружены на-раз, стоит только ошибиться. И тогда… четверо против одного! Это было бы слишком… страшно. Повис на пальцах, зацепившись за край отдушины, мягко спрыгнул на пол, прижавшись к стене, слившись с ней, став тенью. Испачканная копотью и пылью кожа будто покрыта специальной краской. Копоти в вентиляционной системе более, чем достаточно — когда-то освещение было факельным, и только потом, после изобретения масляных фонарей стали использовать уже их. Хотя и от масла копоти тоже хватает. Сидя на корточках, осмотрелся. Впереди двое тюремщиков, стоят спиной к Юсасу. Вернее — один сидит на табурете, второй стоит и чешет в паху. Чуть подальше — стол с дознавателем, затачивающим перо небольшим ножом. У очага, еще дальше — палач, наклонившийся над инструментами — видна его голая задница, покрытая пучками полуседой шерсти. Отвратительно зрелище! Только за это зрелище его следовало бы убить. Юсас перехватил нож в правую руку, привстал, пригнувшись, двинулся вперед. Первым на очереди был тот, что стоял и чесался (ибо надо блюсти хорошие манеры!). Тут главное — выбрать место удара, оно должно быть таким, чтобы ударенный по крайней мере на какое-то время мгновенно потерял сознание. Достать до горла стоящего взрослого мужчины можно, но горло это самое впереди, и чтобы нанести колющий удар, надо зайти сбоку или спереди. Да и не факт, что от удара он потеряет сознание. Скорее всего — наоборот, начнет хрипеть и бросится вперед. А зачем это Юсасу? А вот если ударить в бок, человек через несколько секунд потеряет сознание — как рассказывал старый вор. И если ему потом не оказать помощь — скорее всего умрет. Но прежде он запросто свернет тебе шею. Если бить в спину, пытаясь добраться до сердца — можно в сердце не попасть. И даже если попадешь — сильный, крупный человек, прежде чем умереть, запросто тебя прибьет. В относительно тесной комнате деваться некуда. Зажмут в угол и задавят массой. Убежать не успеешь. Так что остается одно. И Создатель — дай Юсасу удачи! Юсас на цыпочках подкрался к мужчине, и подняв руку над головой, сильно, всей тяжестью ударил его в затылок! Нож вонзился в основание черепа с глухим стуком и хрустом, уйдя в него до половины своего широкого клинка. Нож, само собой, не застрял, Юсас легко, без усилия его достал. И не успело мертвое тело, которое еще не знало, что оно мертво — даже покачнуться, как Юсас подскочил к сидящему тюремщику и с такой же силой и точностью нанес удар и ему. Тот даже не вздрогнул, не крикнул, не застонал — и чего ему стонать, когда шея перебита? Это гарантированная смерть! По крайней мере так говорил старый вор. А он многое знал… Вот только откуда знал — непонятно. Юсас раньше об этом не задумывался. А теперь ему было совсем не до того. Первый убитый уже почти шлепнулся на пол, когда настал черед дознавателя. Юсас рисковать не стал — схватил его за волосы, оттягивая голову назад — благо, что тот был расслаблен и никак не отреагировал на неожиданное нападение, и одним движением, как будто делал это каждый день, полоснул чуть ниже кадыка. И только тогда палач обратил внимание на происходящее. Да и сложно не обратить, когда едва не на спину тебе рушится здоровенный тюремщик, громыхнув по полу деревянной дубинкой. Что он увидел перед собой, этот палач? Мальчишку с ножом в руке? Или черного, перепачканного кровью демона, пришедшего по его душу? Неизвестно. Но только рванул он к выходной двери так, будто за ним гнался весь Ад, во главе с Главным Демоном. Не завопил, не упал в ужасе на колени — помчался с такой скоростью на своих кривых, жилистых ногах, будто это был не человек, а безумный краб, зараженный проклятым бешенством. Но не успел. Юсас метнулся за ним, в три длинных прыжка преодолевая расстояние до убегающего палача, рыбкой прыгнул вперед и одним движением ножом подсек ноги беглеца под коленями. Ноги подломились, и мужчина со всего размаха шлепнулся на пол, проехав по нему не менее пары шагов. И застыл, видимо потеряв сознание при ударе головой о камни пола. И тогда Юсас отпустило. Руки затряслись, задрожали, и он опустился на пол, скрежетнув по каменным плитам зажатым в руке ножом. И просидел так минут пять, не меньше, чувствуя, как успокаивается сердце и кровь перестает бить в затылок. Вот что наверное чувствовал Дегер, когда выходил из боя! — пришла к нему неожиданная мысль, и Юсас криво, одной половиной лица ухмыльнулся. А может Дегер ничего такого и не чувствовал. Он всегда был спокоен, как настоящий… убийца. Как зверь, который знает только одно дело — убивать. Толя другой, Юсас это чувствовал. Он как-то мягче, что ли… добрее! Но стальной хребет Дегера никуда у него не делся. Толю не так-то просто убить! Если это возможно вообще… Палач шевельнулся, и Юсас поспешно встал на ноги. Подошел ближе, посмотрел на голый зад мастера пыток и с наслаждением, с размаху врезал ему в бок, ударив пяткой правой ноги. Палач глухо застонал, попытался отползти в сторону, ноги волочились следом как плети, и приходилось ползти на руках. — Помнишь меня, тварь? — голос Юсаса срывался на визг, и сейчас его не узнал бы даже Дегер. — Посмотри на меня! Ну?! Снова удар, палач застонал, и упав на бок, опасливо покосился на мальчишку. Секунды три присматривался, затем в его глазах проснулось узнавание: — Тыии?! Как это можно?! Каак?! Хрясь! Пятка Юсас врезалась в нос палача, сломав этот самый нос, и мужчина опрокинулся на спину — так силен был удар. Юсас сам не ожидал от себя такой силы. Палач заскулил, схватился за лицо, и сквозь пальцы у него просочилась кровь, стекая на грудь, на голые плечи. Когда падал, кожаный фартук задрался, обнажая вялый член с отвисшей мошонкой. Юсас сам не знал, что на него накатило. Он даже не думал — схватил мужчину за мошонку и одним движением отсек и ее, и член. Хлынула кровь, палач захрипел, задергался, скрючился дугой, зажав промежность и все, что осталось на месте. То есть — дырку, из которой хлестала кровь. И тогда у Юсаса совсем снесло крышу. Он наклонился над лежащим мужчиной и начал полосовать его вдоль тела и поперек, не обращая внимания на стоны и не думая о том, что кто-то может это услышать в коридоре. Впрочем — кто здесь мог услышать? Да и глупо, если из пыточной не раздаются крики и стоны. А вот наоборот — это нормально. Опомнился Юсас тогда, когда палач превратился в кусок окровавленного мяса, лежащего в центре круга из кусков мяса — маленьких и больших. Он не помнил, сколько это все продолжалось — полчаса, час. Не помнил, когда палач перестал подавать признаки жизни. Но это должно было случиться довольно-таки быстро, истечь кровью из ран — это несложно. И это — легкая смерть для такого чудовища. Юсас даже пожалел, что гад так просто ушел в загробный мир. Ему хотелось бы подвесить палача на крест и медленно, соразмеряя силу воздействия, пытать его несколько часов. Так, как тот пытал его, Юсаса. Вырезать язык. Откусить щипцами пальцы. Распустить кожу на полосы и содрать ее через одну полосу. Вот тогда он получил бы по справедливости. Потом сидел минут десять, приходя в себя и отделываясь от звона в ушах. Тошнило, руки дрожали, во рту вкус меди. Впрочем, последнее и немудрено — на полу было разлито столько крови, что казалось — он был выкрашен темно-красной краской. Юсас тоже был выкрашен «краской» — с ног до головы. Липкие руки, липкие ноги, на лице — липкие капли. Отвратительно! Но ему стало легче. Он будто освободился от груза воспоминаний, подавлявших его, отравлявших жизнь. Убив палача, он тем самым убил плохие воспоминания. Остальных, тех, что были в пыточной — ему тоже не жаль. Они получили то, что были должны получить. Ни больше, ни меньше. Работа такая, да? Ага, работа. Ну вот и получили по трудам своим. Как завещал Создатель. Уже когда направился к своему «выходу», то есть к отдушине — вспомнил про человека на кресте. Юсас не знал, что именно тот совершил и совершил ли вообще. И не знал, что должен с ним сделать. Если этот человек жив, и он видел все, что происходило в пыточной… нет, в планы Юсаса не входило быть обвиненным в убийстве следователя Стражи, тюремщиков и палача. В дурном сне такое не приснится! Потому нужно было что-то делать с этим человеком. Вывести наружу Юсас его не мог, и значит оставалось одно… Он подошел к кресту, заглянул в лицо незнакомца и тут же отшатнулся, скривившись, как от боли. Слишком свежи были воспоминания. Одного глаза у человека не было. Зубов — тоже. Тело исполосовано сверху донизу и покрыто пятнами ожогов. Юсас не стал разглядывать несчастного. Он пощупал его шею, нашел жилку под подбородком. Она не пульсировала. Тогда Юсас, поколебавшись, приложил ухо к груди мужчины. Сердце не стучало. И Юсас облегченно вздохнул — ему не хотелось убивать невинного человека. Невинного? Он этого не знал, но точно знал одно — этот человек на заслужил таких мук. Без суда, без следствия, без доказанной вины — его просто взяли и замучили до смерти. Паскуды! Снова пошел к отдушине, но вдруг остановился, криво усмехнулся и вернулся назад. Руки и ноги несчастного были замкнуты в стальные кандалы, которые закрывались на железные штырьки. Замков тут не было — да и зачем замки? Так и вытаскивать тело удобнее, не заморачиваться с ключами, и самостоятельно освободиться заключенный точно не сможет. До штырька не дотянешься. Освободил вначале ноги, потом левую руку и правую руку. Подхватил свалившийся труп — совершенно неосознанно, даже не думая, насколько тот тяжел. Оказалось — на удивление не тяжел, и Юсас вполне может его держать на руках — примерно, как ребенка. Что удивило и порадовало. Подтащил труп к палачу, положил. Сходил за кинжалом, одним из тех, что висели на поясах тюремщиков, проходя мимо трупов, нанес несколько ударов, вонзая кинжал насколько мог глубоко. Несколько ударов досталось и куску мяса, бывшему когда-то палачом. Когда вонзал клинок в палача, вдруг заметил, что у того что-то блестит на среднем пальце руки. Посмотрел — перстень! Золотой перстень с красивым, переливающимся в свете фонаря красным камнем! Думал всего секунду — дернул за перстень, стаскивая его с пальца, перстень слез легко, видимо был палачу не по размеру. Наверное, украл у какого-нибудь узника. А затем Юсас вложил кинжал в руку мертвому заключенному. Пусть теперь думают — как он сумел отвязаться да еще и прирезать всех, кто был в комнате! Комната была заперта! Значит — никто кроме этого человека не мог убить следователя, палача и остальных! Пускай поломают голову. Ну да, следы ударов совсем не похожи на раны от широкого обоюдоострого ножа, ну и что? Легче закрыть это дело, списав его на неожиданное освобождение узника, чем расследовать по полной программе. Меньше будет хлопот и работы. Забраться в отдушину было несложно. Сложнее — не оставить за собой следов, указывающих на путь через вентиляционную систему. Тут пришлось попотеть, подумать. Однако и с этим Юсас справился — нашлись тряпки, видимо предназначенные для уборки помещения после допроса, и бочка с водой. Он как следует обтер тело, ноги, постаравшись больше не вляпаться в кровь, и уже более-менее чистым забрался в воздуховод. По которому уже и дополз до своей комнаты. Нож так и оставил в отдушине, сам же отправился в туалет, где как следует отмылся, изведя почти все выданное ему мыло. Вытерся тряпкой-полотенцем, стуча зубами оделся, закутался в одеяло, и согревшись, уснул. Он так устал, так испереживался, что не было сил даже поесть, хотя есть хотелось неимоверно. Зато первое, что он сделал, когда проснулся — бросился к столу и впился зубами в заветренный кусок мяса. Ну а потом, само собой, побежал в туалет. Его не беспокоили до самого полудня — Юсас спокойно спал, наслаждаясь прохладой — в башне всегда было прохладно, не то, что на раскаленных улицах города. И когда загромыхал дверной засов, даже не стал смотреть — кого принесли демоны. Только когда рука ощутимо тряхнула его за плечо, встрепенулся, и сбросив с себя сонную одурь, посмотрел на того, кто пришел. Это был высокий седоватый человек в сопровождении двух «крыс». Одного Юсас знал, другого — нет. Но то, что это был «крыса», не вызывало никакого сомнения. Уж больно похожие у них у всех рожи — то ли подбирают таких, то ли их рожи становятся похожими в процессе службы. Высокий явно был большим человеком, в смысле нахождения на государственном посту. — Встань! — скомандовал знакомый «крыса», и Юсас хоть и неспешно, но повиновался. Не стоило лишний раз злить хозяев башни. По крайней мере — до поры, до времени. Потом сочтемся! Юсас встал, снова изобразив трудности со здоровьем — покряхтывая и кривясь лицом. Высокий смотрел на него бесстрастно, как на таракана, проползающего мимо, и молчал. Юсас тоже молчал, не интересуясь, кто к нему пришел и зачем. В принципе, все и так было ясно — важный чин заглянул к знаменитому узнику посмотреть, как тот из себя выглядит. Зачем? Да может просто из любопытства! Мало ли какие мысли бродят в головах у власть имущих. Захотелось! Разве не уважительная причина? Высокий постоял с минуту, оглядывая Юсаса со всех сторон, потом так же молча развернулся и вышел. За ним потянулись и его спутники. Тот, кого Юсас не знал, привлек внимание своим странным… свечением? Юсасу вдруг показалось, что от того исходит зеленоватый свет. Ну как будто кто-то прикрутил фитиль фонаря, убрав его почти до конца, но тот все-таки еще горит, распространяя в темноте тусклое свечение. И это было так четко видно, так явственно, что Юсас от неожиданности прикрыл глаза. А когда открыл — никакого свечения уже не было. Впрочем — как и незнакомца, за спиной которого захлопнулась дверь. И Юсасу вдруг стало немного страшно. Что это было? Зачем они приходили? Но потом, решив, что все равно ничего сейчас не поймет, подсел к столу, на котором уже почти ничего не осталось, и начал доедать то, что там было, запивая теплыми остатками разведенного вина из кувшина. Еда не то что неприхотливая — уже и достаточно скудная, но… ему не привыкать есть всякое. И черствая лепешка с теплой солоноватой водой из старого колодца — бывала для него лучшей едой в мире. Так что нечего бога гневить — есть еда, так радуйся, ешь! Завтра ее может и не быть… Но визит не давал ему покоя, и он решился. Не долго думал, и решился. — И как все это будет выглядеть? — Что именно? — Наша легализация. И наша служба. — Вы, согласно указу императрицы, будете официально допущены в ряд гильдий. Само собой, вы не будете называться «Гильдия убийц»… Раздался смешок, и мужчина с ноткой презрения в голосе ответил: