Вечером дома Чикатило собирал вещи – наутро нужно было явиться в милицию для дальнейшей отправки. Он складывал в чемоданчик белье, рубашки. Вошла Фаина, встала в дверях, прислонившись к косяку и следя за мужем печальными глазами. Мужчина почувствовал ее взгляд, обернулся. Фаина подошла ближе. – Как же так, Андрюша? Зачем? Чикатило взял жену за руку, посмотрел ей в глаза. – Я не вор. Это все навет, Фенечка, – вкрадчиво сказал он. – Меня попросили сохранить, я не знал, что оно украдено. – Кто попросил? – Фаина верила и не верила мужу. Он неожиданно открылся для нее с какой-то странной, пугающей стороны. – Я не могу тебе сказать… – Как мне теперь людям в глаза смотреть, Андрей? Как Юрка в школу ходить станет? – Мы переедем, Фенечка. Переедем туда, где нас никто не знает, – сказал Чикатило и вернулся к сборам. – Когда? Через год? Тебе год исправительных работ присудили. Чикатило попытался подбодрить Фаину улыбкой, но улыбка вышла натянутой. – Буду трудиться и вести себя хорошо, отпустят раньше. Ты смотри на это иначе. Может, нас так судьба от чего-то похуже оберегает. – От чего похуже? – с недоумением в голосе спросила женщина. – Тебя из партии исключили, с работы уволили. Соседи шепчутся, что ты вор. Куда уж хуже? – Как знать… – тихо, еле слышно ответил Чикатило и опустил крышку чемодана. * * * Провожать Некрасова в аэропорт поехали помирившиеся Витвицкий и Овсянникова. Они стояли в зале вылета, ожидая приглашения на посадку. – Ну что ж, коллеги, давайте прощаться, – сказал Некрасов. – До свидания, Евгений Николаевич, – Овсянникова в европейской манере протянула ему руку. Профессор взял ее ладонь, но вовсе не для рукопожатия. Куртуазно изогнувшись, он поцеловал девушке руку, причем сделал это так похотливо и жеманно, что стоявшему рядом Витвицкому стало неловко. Некрасов отпустил руку Овсянниковой, протянул ладонь Витвицкому. – Виталий Иннокентьевич… Капитан ответил на рукопожатие. – Когда поймаете, обязательно дайте мне знать, – напомнил Некрасов. – Не волнуйтесь, Евгений Николаевич, я понимаю, как это важно для вашей работы, – кивнул Витвицкий. – При чем здесь моя работа? – хмыкнул ученый. – Это в первую очередь важно для вашего расследования. Ты меня извини, но его разговорить надо будет. Кто это сможет сделать? – А вы считаете, что никто, кроме вас, этого не сможет? – ревниво поинтересовался Витвицкий. – А кто? – искренне удивился Некрасов. Витвицкий отвел взгляд. – Вот то-то и оно. Ну, все, молодые люди. Как говорится, долгие проводы – лишние слезы. Успехов вам. Профессор развернулся и не оглядываясь пошел на посадку. Бывший ученик проводил его недовольным взглядом. – Ты чего? – спросила Овсянникова. – Он разговаривает со мной как с мальчишкой! А я давно уже не его студент. И мне не нравится, как он на тебя смотрит. – И как же он на меня смотрит? Витвицкий помолчал и ответил с интонацией Овсянниковой, практически повторив сказанное ею некоторое время назад: – Так смотрят на женщину, когда ее хотят. Девушка улыбнулась, но ничего не сказала. …Некрасов скучал в очереди у выхода на посадку. Стоявший перед ним интеллигентного вида мужчина протянул сотруднице аэропорта документы. – Вот. Паспорт, билет и командировочное удостоверение… Сотрудница аэропорта, усталая немолодая женщина с ярко накрашенными губами, посмотрела на мужчину как на полное ничтожество. – Свидетельство о рождении еще. – Что, простите? – не понял мужчина. – Ничего. На кой мне ваше командировочное? – раздраженно спросила она, вернула мужчине документы, посмотрела на Некрасова. – Что стоим, мужчина? Ваш билет. Профессор несколько секунд осмысливал услышанное, затем резко повернулся и практически бегом бросился обратно. Сотрудница аэропорта тяжело вздохнула – мол, в дурдоме день открытых дверей, повернулась к следующему в очереди на посадку пассажиру. Тот, не дожидаясь приглашения, уже протягивал билет. – Что вы мне суете? – скривилась она. – Жене своей суйте… Витвицкий и Овсянникова к этому моменту уже успели выйти из зала ожидания. – Молодые люди, постойте! – раздался оклик. Заслышав знакомый голос, они остановились, обернулись. Их нагнал запыхавшийся Некрасов, остановился, с трудом переводя дыхание, помахал указательным пальцем перед лицом Витвицкого. – Евгений Николаевич, с вами все в порядке? – с беспокойством спросил капитан. – Нормально. Фу-у-у… – Некрасов наконец отдышался и заговорил почти нормально: – А ля гер ком а ля гер. Вот что я забыл вам сказать, Виталий. Ваш убийца – путешественник. Считайте это моим прощальным подарком. – То есть? – не поняла Овсянникова. – То есть он часто ездит по работе в командировки. Отсюда и широкая география убийств по всей области. И если я прав – а я прав, – полагаю, он не ограничивается одной только областью. Некрасов покровительственно взял Витвицкого за руку, потряс: – Расширьте географию, и я уверен, вы узнаете для себя много нового. И резво, не по комплекции, отвернувшись, Некрасов рысью побежал обратно, чтобы успеть на посадку. * * * С затянувшимися проводами они опоздали. Плановое совещание уже шло полным ходом, когда открылась дверь, в кабинет заглянул Витвицкий. – Разрешите, Тимур Русланович… Кесаев кивнул, но не преминул упрекнуть: – Опаздываете. Капитан вошел в кабинет, за ним в дверь проскользнула старший лейтенант. – Простите… – на ходу заговорил Витвицкий, сильно волнуясь. – Мы провожали Евгения Николаевича и… в общем, он высказал одно очень важное предположение… Ковалев хмыкнул. Витвицкий остановился перед Кесаевым. – В общем… наш убийца часто ездит в командировки. – Очень ценное наблюдение, – ростовский полковник усмехнулся. – И хотя не совсем понятно, на чем оно основано, это, безусловно, облегчает нам задачу и сокращает круг подозреваемых. – Он поднялся и заговорил с нескрываемым сарказмом: – Советских граждан, ездящих в командировки, очень немного. Примерно столько же, сколько половозрелых мужчин с четвертой группой крови. – Если исходить из предположения Евгения Николаевича, полагаю, нам следует проверить нераскрытые убийства и по другим регионам. Возможно, найдутся следы нашего убийцы, – стараясь не обращать внимания на сарказм, сказал Витвицкий.