– И вы уверены, что это он убил? И показания из него не выбивали? – продолжал задавать вопросы следователь. – Слушай, полковник, ты на что намекаешь? – разозлился Виктор. – В том, что это он убил, советский суд уверен. – А почему же тогда вы сразу после этого дела уволились? – подал голос из своего угла капитан. Виктор издал странный гортанный звук, глаза его намокли. Он отвернулся, откашлялся и хрипло, давя слезы, заговорил: – А потому что больше работать не мог. Ты фотографии девочки видел? А я ее – вот как тебя сейчас… И мне того зрелища на всю оставшуюся жизнь хватило. Он ее, сука, насиловал и ножом бил, но умерла она не от этого. Он ее придушил, когда она закричать попыталась. А у нее весь живот ножом истыкан… И там… ниже… все разорвано было… и спереди и сзади… А ей девять лет всего было!.. Всего девять!!! Мужчина повернулся, его заплаканное лицо было искажено от ярости. Выкрикнув последние фразы, он вдруг как-то странно обмяк, словно у него кончился завод, сел на свободный табурет, уткнулся лицом в руки. Кесаев поднялся из-за стола. – Спасибо, что нашли время для нас, Виктор. Мы пойдем. Косачев поднял лицо, вытер красные, воспаленные глаза и с болью поглядел на полковника. – Сука, блядь… А ты говоришь, сомнение… Не может там никаких сомнений быть. * * * Виктор слукавил. Поначалу сомнения у следственной группы имелись и круг подозреваемых был довольно широк. По описанию женщины, видевшей убийцу и Леночку Закотнову, специально приглашенный художник делал зарисовки. Они сидели в кабинете Косачева, выбирая варианты. – Так? – Да, только у него еще очки были, – кивала женщина. Художник быстро добавлял нужные детали. – Такие? – Не, подлиньше, – качала головой свидетельница. – Так? – после серии движений карандашом спрашивал художник. Женщина, прищурившись, долго рассматривала портрет, наконец кивнула. – Да, похоже. Виктор взял у художника рисунок, в котором по очертаниям очень отдаленно можно было опознать Чикатило. – Спасибо. Вы свободны. Если что-то еще вспомните, обращайтесь, – Виктор протянул свидетельнице бумажку с телефоном. – Вы нам очень помогли. Когда женщина и художник ушли, Липягин, молчком сидевший за соседним столом, взял рисунок, повертел в руках. – Что скажешь? – спросил его следователь. – «Вот очки, пальто и шляпа. День у папы выходной»[4], – с усмешкой процитировал Липягин Маршака и бросил рисунок на стол. – Никого мы по этому портрету не найдем. – Почему? – А ты внимательно посмотри. Виктор послушно посмотрел на портрет, перевел взгляд на коллегу, так и не сообразив, к чему тот клонит. – Если на меня очки со шляпой нацепить, я тоже буду на эту картинку похож, – с усмешкой объяснил тот. – Ничего другого у нас все равно нет. Дам в розыск и по учебным заведениям на всякий случай, – Виктор забрал портрет и направился к вешалке. * * * В тот же день размноженный портрет предполагаемого убийцы был разослан по всем школам, училищам и техникумам города. Попал он и в школу, где несколько лет назад работал Чикатило. Секретарша, приняв портрет под роспись от курьера, положила его в папку и вернулась к своему любимому занятию – она читала Дюма, «Графиню де Монсоро». В приемную вошел директор школы. Женщина быстро убрала книгу, приняла деловитый и озабоченный вид. – Виктор Михайлович, Наталья Евгеньевна просила передать, что на завтра вызвала к вам Цицину с родителями. Я записала на шестнадцать часов, у вас же там окно. – Хорошо, – кивнул директор. – Что-то еще? Секретарша взяла со стола конверт с портретом, протянула начальнику. – Вот. Из милиции приходили. Они какого-то преступника ищут, просили передать вам, чтобы вы донесли информацию до сотрудников. Мужчина взял конверт, повертел в руках. – Спасибо, Светлана. Пройдя в свой кабинет, директор занялся было методичками, выданными в гороно, но взгляд его нет-нет да и возвращался к конверту. Наконец, отложив методички, он открыл конверт, достал рисунок, некоторое время рассматривал его. Узнав человека на нем, он резко отбросил рисунок, подтянул к себе телефонный аппарат и набрал номер. – Алло, милиция? * * * После беседы с бывшим следователем Виктором Косачевым Кесаев возвращался на работу в глубокой задумчивости. На крыльце управления он столкнулся с Горюновым – тот спешил в гостиницу. – Добрый вечер, Тимур Русланович. Кесаев пожал майору руку. – Привет, Олег. Что у нас плохого? Горюнов пожал плечами. – Ничего. Работаем. Вас все потеряли. Ковалев спрашивал несколько раз. – Он у себя? – поинтересовался мужчина. Горюнов кивнул. – Зайду к нему. А ты подготовь мне отчет по сегодняшним наработкам, – Кесаев легко, словно юноша, взбежал по ступенькам. Показав на входе дежурному удостоверение, он сразу отправился к Ковалеву. Интуиция подсказывала, что разговор будет непростым, но внутренне Кесаев уже был к нему готов. Постучав в дверь, он дождался ответа и вошел. – Спрашивали меня, Александр Семенович? Ковалев в расстегнутом кителе, мрачный и хмурый, сидел за столом. Увидев московского коллегу, кивнул. – Спрашивал. Присаживайтесь, товарищ полковник. Кесаев прошел к столу, Ковалев поднялся, застегнул китель и стал подчеркнуто официален. Кесаев усмехнулся. Предчувствие его не обмануло. Полковник вернулся, сел на свое место и сразу взял быка за рога: – Вы, помнится, говорили, что мы общее дело делаем, Тимур Русланович. Так? – Полагаю, что так, – согласился следователь. – Тогда что за саботаж вы устроили? – Не понимаю, о чем вы, товарищ полковник, – Кесаев посмотрел Ковалеву в глаза.