Генерал нажал кнопку селектора, ответил густым басом: – Пусть зайдет. Костя, и распорядись, чтобы еще чайку принесли. С лимончиком. – Сделаем, – ответил референт и отключился. В дверь осторожно постучали. Не дожидаясь ответа, визитер открыл дверь. Он был в форме, что называется, при параде, с «дипломатом» в руках. – Здравия желаю, товарищ генерал! – бодро сказал Ковалев, входя в кабинет. Генерал улыбнулся, отложил газету, встал, сделал несколько шагов навстречу Ковалеву. – Ну, наконец-то! Здравствуй, Саша, здравствуй! Генерал и полковник пожали руки, обнялись как старые знакомые. – Ты что-то потолстел, а? – отстранившись, окинул посетителя взглядом генерал. – Работа сидячая? – Если бы… Не дают сидеть-то, дядя Володя. А живот – это от нервов все. Оба рассмеялись. – Ну, проходи, садись, – хозяин кабинета вальяжно повел рукой, прошел на свое место. Ковалев уселся в кресло перед столом, спохватившись, выложил на стол «дипломат». – Дядь Володь, тут вот лещ же! Копченый, наш, донской – как ты любишь. Генерал сокрушенно вздохнул, похлопал себя по пояснице. – Нельзя мне, Саша, теперь леща… Почки, мать их… Но Леночка с ребятами оценят, они любят посолониться. – Вот и хорошо, – обрадовался полковник. – Значит, мы вот как поступим, – деловито сказал мужчина. – Сейчас ты мне изложишь суть вопроса – чего это ты вдруг решил вспомнить про меня, старика. Потом я по своим делам, ты по своим, а вечером, часиков в девять, – ты у нас. Посидим, поговорим, батьку твоего повспоминаем. Лады? Ковалев кивнул, достал папку. – Я все по тому же делу, Владимир Панкратович… * * * Темнело. В парке уже горели фонари, освещая тусклым желтым светом аллеи. К вечеру парк из места выгула детей превращался в место для иных прогулок. Мамы с колясками и бабушки с внуками уступали жизненное пространство влюбленным парочкам и веселым компаниям с гитарами и портвейном. Витвицкий и Овсянникова молча брели по дорожке, посыпанной песком. Капитан задумчиво смотрел под ноги. – Виталий, вы сегодня почему-то грустный. Что-то случилось? – Не то чтобы случилось… Просто… – он остановился и впервые, кажется, за эту прогулку посмотрел на свою спутницу. – Знаете, я прямо физически ощущаю, как мы даром теряем время. – Мы с вами?! – изумленно приподняла брови Ирина. – Да не мы с вами конкретно… – раздраженно вскинулся Витвицкий, но тут же и успокоился. – Извините. Просто пока все возятся с Шеиным, Жарковым и Тарасюком, настоящий убийца на свободе. Он ходит вот тут, среди нас, понимаете? Но он для нас – и для всех – словно накрыт невидимым колпаком. Он копит в голове свои мысли, сжимает рукоять ножа под плащом и уже выбирает себе новую жертву… – Виталий, я все понимаю, но, мне кажется, вам нужно отдохнуть, – старший лейтенант подхватила капитана под локоть и повела дальше. – Такие мысли до добра не доведут. – Вы думаете – я параноик? – Витвицкий будто расстроился. – Нет, отнюдь. Я нормален и даже спокоен. Просто мне… наверное, мне обидно. Это как биться о каменную стену. Надеюсь, профессор Некрасов… – Вы знаете, – вдруг перебила его Овсянникова, – а мне он не понравился. Мужчина снова остановился и теперь уже удивленно посмотрел на Ирину. – Почему? Он редкий специалист, прекрасный ученый. – Наверное, не стану спорить. Но вот человек он нехороший. Вы видели, как он на меня смотрел? – она высокомерно, прямо как Некрасов, посмотрела на Витвицкого и передразнила: – «Ириша»! Психолог смолчал, но по всему было видно, что такой разговор об учителе и коллеге ему неприятен. – Я очень хорошо знаю этот взгляд, Виталий, – закончила девушка. – И что же это за взгляд? – Так смотрят на женщину, когда ее хотят… – предельно откровенно ответила Ирина. * * * За окнами кабинета заместителя Министра внутренних дел СССР тоже стемнело. Планы генерала разбежаться с полковником каждый по своим делам, чтобы вечером посидеть в семейной обстановке, рассыпались в прах. Ковалев докладывал подробно: чем больше он говорил, тем больше возникало вопросов. Беседа, которую Владимир Панкратович предполагал закончить минут в тридцать, растянулась на часы. Ковалев ходил по кабинету. Он злился, краснел, потел и давно уже плюнул на субординацию: его полковничий китель висел на спинке кресла. Владимир Панкратович слушал мужчину внимательно. – …Вот и выходит, дядя Володя, что какой-то… я даже не знаю, как это назвать… слов цензурных нет! Саботаж, что ли? Стопроцентное дело разваливать – ну когда такое было?! – закончил изливать душу Ковалев. – А оно прямо вот стопроцентное? – внимательно поглядел на него собеседник. – Ну! Блядь, дядя Володя, – в запале выпалил Ковалев, забыв не только о субординации, но и о приличиях, – ну я что, пацан, что ли, сопливый? – Ты не блямкай мне тут! – осадил его Владимир Панкратович. – Сядь! У меня от тебя уже в глазах рябит. Мужчина не стал спорить, почуяв, что малость перегнул палку, послушно сел. – То, что Кесаев всегда себе на уме, это мы знаем, – спокойно, будто не было только что резкости, сказал генерал. – Но он – один из лучших следователей в стране, чтобы ты знал. Зря воду мутить не будет. Поэтому давай еще раз: все по порядку. Всю доказательную базу. Без эмоций, ровно, четко, аккуратно. Ковалев выдохнул, распахнул прикрытую папку, что по-прежнему лежала перед ним на столе, и принялся методично выкладывать из нее документы, подкрепляя каждое свое слово новой бумагой, словно придавая таким образом вес словам: – Протокол задержания Шеина в троллейбусном парке. Я говорил – хотел угнать троллейбус и ехать в Москву докладывать самому… – он стрельнул глазами на портрет Андропова, – что у нас там творится. – Пьяный был? – Не без этого, – походя соврал полковник, чтоб не тратиться на лишние объяснения. – В процессе составления протокола добровольно дал признательные показания по зверскому убийству ребенка. Вот, – он выложил на стол еще несколько листов, исписанных мелким почерком. – Далее: появился подельник, некто Жарков. Также дал признательные показания. – Группа, значит, – кивнул генерал, мельком просматривая очередной протокол. – Ну-ну… – Они себя мафией называют, суки, – не сдержался Ковалев. – А это результаты следственного эксперимента. Вот протоколы опроса свидетелей. Экспертиза по орудию убийства. Заключение экспертов по группам крови. Ковалев перестал сыпать бумагами, хотя в папке их было еще достаточно, и прихлопнул документы ладонью. – И это, дядя Володя, только один эпизод! А там еще несколько! И все с признательными показаниями. Добровольными! Плюс, когда уже шло следствие, явился третий… урод. Некто Тарасюк. Убийство девушки. Одна банда. Владимир Панкратович какое-то время молча разглядывал документы. Затем задумчиво помешал чай, взял подстаканник и сделал глоток. – А Кесаев считает, что это все липа? – поинтересовался он, возвращая подстаканник на место. Вопрос этот прозвучал так, что Ковалев ощутил подвох. Чуйка подсказывала полковнику, что не стоит очень уж активно топить Кесаева. – Ну, поначалу все нормально было, – осторожно сказал он. – А потом… есть у него в группе некто капитан Витвицкий – психолог из НИИ МВД, вообще не следак! И этот капитан… короче, запудрил Кесаеву мозги: «Они не могли, они не убийцы». А теперь вообще из Москвы какого-то профессора вызвали… – Ну, не какого-то, ты уж полегче на поворотах, – по-свойски пожурил генерал. – Некрасов человек известный. А тебе что за беда, если он твоих душегубов опросит? Дело-то стопроцентное, а, Саша? Если доведешь его до суда – орден получишь и повышение, это тоже сто процентов. Чего ты… опасаешься? Генерал смотрел на собеседника прямо. Полковник понял, что от него ждут такой же прямоты. Он посмотрел в глаза генералу и ответил предельно искренне: – Честно? Опасаюсь я, дядя Володя, что не один такой – другие тоже хотят и ордена, и повышение. Часть IV