– Да что тут непонятного! – внезапно вспыхнул Витвицкий. – Это же тот же случай, что и с Шеиным, и с Жарковым! Я уверен в этом! И доказательства есть… Старший лейтенант неожиданно взяла Витвицкого за руку, вытянула ее так, что стали видны царапины от удочки. – Виталий… Иннокентьевич, вы, конечно, человек отважный, но уж меня простите, вот это – не доказательство. Витвицкий выдернул руку, возмущенно бросил: – Много вы понимаете в доказательствах! Были бы вы ценным сотрудником, вас бы не сослали сюда вместе со мной. Теперь пришла очередь Овсянниковой сердиться: – Вот она, благодарность! – с сарказмом воскликнула девушка. – Да если бы не вы, я бы сюда ни за что не попала! Оба молча вернулись к бумагам. Воздух в комнате буквально искрился от напряжения. Витвицкий, сильно покраснев, изо всех сил старался не смотреть в сторону девушки, листал бумаги, но взгляд его нет-нет да и косил в сторону Овсянниковой. Та вроде бы выглядела спокойно, но это было только внешнее, показное спокойствие. Она тоже переживала из-за внезапной размолвки с Витвицким, и ее волнение выдавало еле слышное постукивание карандаша по столу. – Вы не могли бы не стучать? – максимально вежливо попросил Витвицкий и тут же добавил: – Спасибо. Девушка перестала стучать и ответила, демонстрируя еще более гротескную вежливость: – Конечно. Привычка. Извините. Пожалуйста. Уткнувшись в бумаги, оба молчали минут двадцать, шелестя страницами. Потом Овсянникова протянула Витвицкому руку с оттопыренным мизинцем. – Мир? Витвицкий посмотрел на тонкий розовый мизинчик Овсянниковой, на ноготок с капелькой алого лака, решительно зацепил его своим мизинцем. – Мир, – сказал он с улыбкой облегчения. * * * Чикатило и Валентина шли по улице мимо частных домов и старых, покосившихся двухэтажных зданий, напоминавших бараки. Эта часть города, а точнее, уже пригород, словно застряла во времени – здесь ничего не менялось с пятидесятых годов, даже редкие фонари вдоль проезжей части были старые, послевоенные. Впрочем, ни Валентина, ни Чикатило не обращали на это никакого внимания. – …Я ей так и говорю: «Да пошла ты, корова старая, на хуй!» Так и сказала, честно, – размахивая руками, продолжала рассказывать очередную историю из своей бурной жизни Валентина. – Валечка, девушки не должны ругаться нехорошими словами, – с легкой улыбкой укорил свою спутницу Чикатило. – А где твои родители? – А-а-а… – махнула рукой бродяжка. – Батьку я сроду не видела, а мамка на ферме работает, в Божковке. Ну, деревня такая под Белой Калитвой. Я, как школу закончила, поступать сюда поехала, в это… в училище, ГПТУ которое. Но там общага как тюрьма, а я свободу люблю. – Сбежала? – Не-а. Просто ушла, да и все. Иногда прихожу, ночую. Девки мне окно открывают на первом этаже, там, со двора, вахтерам не видно. Чикатило внимательно посмотрел на девушку, спросил негромко: – И давно ты там была последний раз? Валентина поняла вопрос по-своему: – Дядя Андрейка, а тебе зачем? Или ты к нам в общагу намылился? – она засмеялась. – А шо, если хочешь, пятеру гони, и все тебе будет – и в дыхательный, и в пихательный. У нас девки на передок слабые, а если вмажут – вообще пездам не хозяйки. И Валентина расхохоталась на всю улицу. Чикатило отвернулся, по лицу пробежала судорога. Он часто задышал, непроизвольно вытер вспотевшие руки об одежду – этот разговор с развязной бродяжкой возбудил его. Девушка не заметила перемены в состоянии своего спутника. Впереди, над кронами деревьев, появилась труба котельной. – О, пришли уже! – обрадовалась Валентина. – Давай, дядя Андрейка, шевели мослами – у меня трубы горят, а ты плетешься как дистрофан. Мужчина усмехнулся, но ничего не сказал, лишь послушно ускорил шаг. * * * Ковалев и Липягин в расстегнутых кителях, расслабив галстуки, сидели в кабинете Ковалева и пили тот самый, не выпитый Кесаевым, коньяк. Липягин поднял третью по счету рюмку: – Ну что, Александр Семеныч, за успех? Лихо ты это дело раскрутил. – Да ладно, – вальяжно усмехнулся Ковалев. – Повезло просто. Если бы наш еблан Шеин не захотел в Москву на троллейбусе прокатиться – колупались бы мы с москвичами до сих пор. Оба засмеялись. – Везет тому, кто везет, так Третьяк сказал, – заметил Липягин, подпустив лести. – Ну, твое здоровье. Они чокнулись, выпили, Ковалев поморщился, откусил от лимона как от яблока; Липягин запил из стакана чаем. – С доказательной базой надо поработать поплотнее, Эдик, – переждав оскомину, сказал полковник. – Чтобы москвичам некуда было клинышек вбить. Нож – это хорошо, но нужны свидетели. Ты там поднапряги своих, пусть найдут пару бабок глуховатых, чтобы на суде было кому рассказать, как эти дураки пацана убивать вели. Понял? – Не боись, гражданин начальник, – заерничал Липягин, изображая шармагана на допросе. – Не первый день замужем. Все сделаем в лучшем виде. Ковалев разлил коньяк, поднял рюмку. – Ну, по последней и сворачиваемся. Дел много. * * * Чикатило следом за Валентиной шел по тропинке, которая вилась среди кустов и деревьев. Наконец они добрались до стен котельной – типичного места сбора местных алкашей. На обломанных ветках висели кверху донышками стаканы, украденные из аппаратов с газированной водой, впереди виднелось нечто вроде поляны, а точнее, вытоптанного пятачка, где стояли ящики, чернели угли костра, валялись закопченные банки из-под консервов. Чикатило вдруг обогнал бродяжку, пошел впереди нее по тропинке, на ходу расстегивая портфель. – Дядя Андрейка, все, тормози, пришли, – сказала Валентина. – Эй, ты куда бежишь? Девушка догнала Чикатило. Она не видела, что он уже достал из портфеля нож. Валентина засмеялась, схватила мужчину за плечо, чтобы остановить. – Ты прям спортсмен, рванул как… Чикатило резко повернулся и всадил Валентине под ребра нож. Она запнулась на полуслове, издала полувсхлип-полустон. Изо рта пошла кровь. – Дядя… Андре… – простонала Валентина и повисла на руках убийцы. Он облапал ее, словно паук свою жертву, начал целовать в шею, щеки, губы, измазав лицо кровью. Он шатался с девушкой по поляне, будто танцевал с нею, еще полуживой, жуткое танго. Вдруг Валентина закричала, в ужасе из последних сил попыталась отбиться от Чикатило, но вместо крика изо рта девушки полетели кровавые брызги и вырвался только хрип. Чикатило начал бить ее ножом. Валентина упала, и он навалился на неподвижное тело. * * * Ковалев сидел над документами, то и дело поглядывая на часы – хотелось домой, к томленому борщу и телевизору, но одно незаконченное дело держало его в кабинете. В дверь деликатно постучали. – Не заперто, – буркнул Ковалев. Вошел Кесаев. Хозяин кабинета тут же сменил выражение лица – теперь оно излучало радушие. – А, Тимур Русланович. Заходите, располагайтесь. Следователь сел к столу.