Трофим почти уверен был в том, что Шевелев его видит, наблюдает, идет за ним, но продолжал бежать, а когда ряд закончился, резко сбавил темп и осторожно свернул в другой ряд. Уже на корточках, гусиным шагом, медленно-медленно, тихонько-тихонько двинулся назад, в сторону дома. Живот скрутило от боли, из раны текла кровь, но Трофим не сдавался. Не стоял на месте и Шевелев, он шел неторопливо, а остановился как раз напротив того места, где при его приближении замер Трофим. Друг от друга их отделяло всего несколько кустов. Натянутая проволока мешала Трофиму наброситься на убийцу. Малинник пышный, кусты настолько же густые, насколько и колючие, Шевелев не мог видеть Трофима. Но он, казалось, чувствовал его, потому и стоял спокойно, зная, что деваться жертве некуда. А тишина такая благостная, такая умиротворяющая, лечь бы сейчас набок, расслабиться и раствориться в ней, а рана затянется сама по себе. Но, увы, очень скоро рана в животе не будет иметь никакого значения. Застрелят Трофима или добьют вилкой в живот, уже все равно, главное, что убьют. Прозвучит выстрел, нарушит тишину, но она тут же вернется и снова радостно зазвенит, потревоженная только стрекотом сотен тысяч сверчков. А Трофим будет лежать мертвый, ничего не слышать, ничего не чувствовать. Не будет у него ни семьи, ни дома, ни жены. Ничего не будет. И все потому, что у какого-то профессора поехала крыша. А лечь набок очень хотелось, но нельзя шевелиться и умирать никак нельзя. Жизнь даже в серых красках — это все-таки жизнь, а не смерть. Даже серое небо — это океан воздуха, а так хочется вдохнуть полной грудью, приятно захмелеть от щедрой порции кислорода. Но Трофим и дышать боялся, вдруг Шевелев услышит, а оружия против него нет никакого. — Ну чего ты там затих? — спросил безумец. Трофим ждал, что Шевелев обратится к нему — с насмешкой и злорадством, но все же вздрогнул от голоса, которым его спросила, казалось, сама смерть. Крупицын хотел резко подняться, но затекшие ноги подвели, да и страх давил на плечи, пригибая к земле. Он поднимался медленно, не чувствуя под собой ног, но, возможно, потому Шевелев и не выстрелил, хотя и держал его на прицеле. — Надеюсь, ты убегал от меня не зря… — сказал маньяк. В свете луны его лицо казалось мертвенно-бледным, как будто покойник из небытия всплыл. Но, увы, Шевелев остается жить, а покойником будет Трофим. — Перед смертью жизнь пробегает перед глазами… — Шевелев описал пальцем круг перед глазами. Точно так же он мог очертить круг и стволом пистолета, все равно у Трофима не было никакой возможности атаковать его. И кусты мешали, и на ногах он еле держался. И жизнь, казалось, покидала его вместе с кровью. Но умирать так не хотелось. — Ты видел Роберта? Ты видел Таисию? — Я видел, как ты убил Мурата. Это ты стоял за памятником, это к тебе пошел Мурат. — Он был так неосторожен, — вздохнул Шевелев. И как это ни странно, Трофим не заметил в этом его сожалении глумления и фиглярства. Он действительно сочувствовал своей жертве. Возможно, он пустит слезу над телом Трофима. — Сам придумал карнавальную маску или Робик подсказал? — Тебе не все равно? — с печалью в голосе спросил профессор. — Мурату будет интересно. — Мурату… Ну если Мурату… Я не думал, что убью его в тот день… — А маскарад? А трость? — Трость у меня была, а все остальное не проблема. Я тщательно готовился, не хотел, чтобы меня узнали так быстро… Мне нравилось охотиться… И сейчас нравится… И будет нравиться… — Шевелев задумался, как будто не знал, озвучивать пришедшую на ум мысль или нет. — Смерть Мурата могли списать на меня. — И Гоголем быть нравилось… — Я мог сесть из-за твоего Гоголя. — Я бы достал тебя и в тюрьме… — возвращаясь в реальность, заявил Шевелев. — Но на всякий случай решил упростить себе задачу, да? — На всякий случай. — И напал на совершенно невинного человека. — Трофима вдруг осенило, кажется, он получил шанс остановить маньяка. — Я сожалею об этом. — Он сейчас в больнице, у него заражение крови, ему отрезали руку! — Это неправда. — Шевелев не поверил Трофиму, но это его не остановило. — А вторая рука под вопросом!.. Человек из-за тебя стал инвалидом. Совершенно невинный человек! — Ну, не такой уж он и невинный… — пробормотал профессор. — Он был пьян, возможно, шел домой… избивать жену… — Э-э, не-ет! Не ищи оправданий! Не найдешь!.. — Я не ищу… — Шевелев нервничал, и Трофим это чувствовал. — Ты нарушил главный принцип Гиппократа: «Не навреди!». — Эй! — разволновался профессор. Он мог выстрелить в любой момент, но Трофим уже разошелся, даже страх перед смертью не мог остановить его. — Какой же ты после этого врач? — Ну все! Трофим понял, что сейчас прозвучит выстрел и Шевелев поставит точку в их разговоре. От страха у него онемел язык, но, казалось, сама душа исторгла крик, пытаясь предотвратить неизбежность. — Но ты можешь все исправить! И надо же, этот крик души смог заинтриговать Шевелева. Он ничего не спросил, но палец на спусковом крючке замер. — Или застрелиться!.. Или вылечить самого себя!.. — Вылечить?! — удивился профессор. Похоже, такая мысль его даже не посещала. Если так, то он действительно болен на всю голову. Значит, шансов выжить у Трофима нет. И все же он продолжал хвататься за жизнь. — Ты же знаменитый психиатр! Светило науки!.. Докажи это, вылечи самого себя! — Кому доказать? — Себе и докажи!.. — Ну хорошо, ты меня уговорил, — усмехнулся Шевелев. — Убью тебя и займусь самолечением. — Если убьешь, тебя будут лечить в психушке! Принудительно!.. Там тебя будут унижать! Там над тобой будут смеяться… нет, там над тобой будут ржать твои коллеги!.. — Принудительно меня будут лечить, если я не убью тебя. — А если я никому ничего не скажу? — спросил Трофим. — Не скажешь?… Ты уверен в этом? — Шевелев пытливо смотрел на него. Трофим не стал кривить душой, но и угрожать Шевелеву не решился. Он просто молчал, закрыв глаза, в ожидании выстрела. — Не уверен ты в этом. Знаешь, что сдашь меня… Или все-таки договоримся? Трофим кивнул, соглашаясь на обман. Дрогнул голос у Шевелева, похоже, профессор сдал назад. Изменил он своим планам и сейчас думал, как спасти шкуру. Не выстрелит он, если Трофим согласится на сговор. А он согласится, чтобы спасти свою жизнь, и с легкой душой сдаст Шевелева, как только опасность сойдет на нет. — Договоримся? — снова спросил чокнутый профессор. И в этот момент за домом, у ворот что-то тихонько громыхнуло, как будто скомканный лист металла распрямился. Как будто кто-то перелезал через забор. — Кто это? — встрепенулся Шевелев. — Полиция. Видно, наследил ты где-то, Станислав Сергеевич. Но еще не поздно. — Трофим кивком показал в сторону реки. Шевелев испугался, но в панику не впал. — Пошел! — Он повел пистолетом в сторону дома. Всем своим видом показывая, что выстрелит, если Трофим ослушается его. — Ну, хорошо. — В животе пылал огонь, от ног, казалось, остались одни головешки, но Трофим все же смог сделать один шаг, второй. — Быстрей! Не успел Трофим выйти из малинника, как Шевелев схватил его за шкирку и, закрываясь им, толкая его вперед, вышел к дому, возле которого стояла женщина в спортивном костюме. Трофим узнал в ней Аллу. Вот уж кого он сейчас никак не ожидал здесь увидеть. — Алла, беги! — крикнул Трофим. Но тут же крикнул: «Стой!», увидев, как Шевелев направляет на нее ствол. Алла в испуге подалась назад, но, послушав Трофима, остановилась. И все же Шевелев продолжал целиться, собираясь выстрелить. Трофим ударил его локтем в живот, но этим лишь усугубил свое положение. Удар получился, Шевелев подался назад, согнувшись в поясе, но пистолет остался у него в руке. Он выстрелил, и Трофим ощутил сильный удар в правый бок, под мышкой. На ногах он удержаться не смог, упал, рядом с ним на корточки опустилась Алла. Она сидела, руками взяв Трофима за плечи, и смотрела на Шевелева.