— В общем, да. Разведрота мотострелкового полка, два года срочной, еще три по контракту. Чечню захватил. Активных действий там, правда, уже не велось… А что? — Бондарев обращался к Полыхаеву, а глянул на Трофима. Нехорошо, говорил его взгляд, на старых знакомых в полицию жаловаться. — Ну — что-что… Гражданина Кислицына, говорят, избили. — Я так понял, вы из уголовного розыска, товарищ майор. И занимаетесь такой мелочью? Нет, нет, здесь что-то другое… — логично рассудил Миша. — Неужели все-таки случилось?… — Он снова глянул на Трофима, с сожалением и злорадством одновременно. Если Слава погиб, значит, он — следующий. — Случилось, — кивнул Полыхаев, внимательно глядя на Бондарева. — Гражданина Кислицына убили. — И что теперь? — Миша продолжал смотреть на Трофима. Злорадство рассеялось, а сожаление осталось. — Значит, в районе одиннадцати часов тридцати минут вы находились… э-э, проводили время в соседней квартире. — В районе одиннадцати часов я находился в доме. На двери подъезда, если вы не заметили, висит камера. — Существует несколько способов обмануть камеру. — Полыхаев выразительно повел головой в сторону балкона. — Я никого не обманываю. И никого не убивал. — Бондарев твердо посмотрел следователю в глаза. — Но тем не менее гражданин Кислицын подозревал вас в убийстве своих друзей. — Мутная история, мутные подозрения, — усмехнулся Миша. — А насчет убийства Муратова, так я действительно находился… проводил время в соседней квартире. Я Кислицыну это говорил. И Трофимову тоже. — Кто такой Трофимов? — спросил Полыхаев. Трофим сообразил, что речь идет о нем. — Я не Трофимов, я Крупицын. — Да? — искренне удивился Бондарев. — Я почему-то думал, что Трофим — это кличка. — Трофим — это имя, — пристально глядя на Мишу, пояснил Полыхаев. — Я даже не знал. Он же на класс младше учился… Кстати, нормальным парнем был, никого не трогал, это Кислицын — полный отморозок. И Муратов… Евсюков этот любил подраться, но к слабым не лез… — А вы тогда были слабым? — вкрадчивым тоном задал вопрос Полыхаев. — В общем, да… Но к Славе никаких вопросов! — отчеканил Бондарев. — Он уже расплатился по счетам, да? — вспомнив не столь уж давний разговор с ним, сказал Трофим. — Дело не в этом, дело в том, что Слава заставил меня взяться за ум. Вернее, побудил во мне желание стать сильным. Я занялся собой, возмужал, окреп. Что в этом плохого? — Ты взялся за ум? Или тебе кто-то помог? Что ты там говорил про психиатра? — А что я говорил? — неприязненно спросил Миша. — Что психиатр нацеливал тебя на убийство. — Да нет, не нацеливал. Просто сказал, что не нужно сдерживать ненависть. Хочешь — убей. Но только мысленно. — Мысленно? — раздумывая над услышанным, спросил Полыхаев. — Мысленно, но при наличии реальных возможностей. — И вы эти возможности получили? — Да, и довольно-таки давно. Я мог убить Славу еще пятнадцать лет назад, но к этому времени я уже давно остыл… — А вы обращались к психиатру? — Да. Мама сказала, что надо. Я не хотел, но мама сказала, что Станислав Сергеевич и Робику помог, и Тае… Знаешь, кто это такие? — Бондарев пронзил Трофима взглядом. И ведь он добился своего, Трофим почувствовал стыд и раскаяние. А Миша продолжал терзать его, взглядом растравляя давнюю рану. — Робик руки на себя наложил, если ты не знаешь. — Да что ты говоришь? — удивился Трофим. — Думаешь, это невозможно? — А Тая? — Тая, Тая… Твоя одноклассница, — кивнул Бондарев. — Да. Четвертая стадия дебильности?… Довели девчонку, под поезд бросили. — Под поезд это в переносном смысле? — спросил Полыхаев. Да, он слышал, что Тая пыталась покончить жизнь самоубийством. Но почему именно под поезд? — Да нет, в прямом!.. Она в прямом смысле под поезд бросилась! Обходчик там проходил, вытолкнул ее в последний момент. Сам без ноги остался, а ее спас… — Ты это серьезно? — Трофим не скрывал удивления. Это ведь не просто суицид, о котором не напишут в газетах, а настоящий подвиг, человек спас Таю, рискуя своей жизнью, остался без ноги. А школу такая новость обошла стороной? Так не бывает. — Тая после этого целый год в психушке провела! — кивнув, зло сказал Бондарев. — А сейчас как она себя чувствует? — спросил Полыхаев. — Так четвертая стадия дебильности, — усмехнулся Бондарев. — Университет с отличием окончила, исторический факультет, кандидатскую потом защитила. — Я не знал. — Трофим смотрел на него потрясенно. Тая — кандидат исторических наук? Никогда бы не подумал, что такое возможно. — А это спасибо Станиславу Сергеевичу! С его индивидуальным подходом к личности… К личности! Он в каждом своем пациенте видел прежде всего личность. С личностями он и работал. Меня он нацелил на силу, Таю — на ум! Заставил доказать вам, что никакая она не отсталая!.. — Миша испепелял Трофима взглядом. — А Робика на что нацелили? — спросил Полыхаев. — С Робиком ничего не вышло, — пожал плечами Миша. — Ни с силой у него дело не пошло, ни с музыкой. В консерваторию пытался поступать — провалился, больше не пробовал. Работает страховым агентом, кажется. Маленький такой, жалкий… Сломали вы его! Сильно сломали!.. — Нехорошо вышло, — осуждающе сказал Полыхаев. — Да я в этом не участвовал, — качнул головой Трофим. — Участвовал! — пригвоздил Крупицына Миша. — Равнодушие — самое страшное из человеческих пороков! — Равнодушие убивает, — согласился Полыхаев. — Кого я убил? Кого мы убили?! — разволновался Трофим. — А Робик вены себе вскрыл! А Тая?… — наседал на него Миша. — Но это же не значит, что меня нужно за это убить! Трофим поверил Бондареву. И Робик пытался покончить с собой, и Тая, а это действительно страшно. Очень страшно. И кто-то за это мстит. Димы уже нет, Мурата тоже, Славу убили сегодня. За это всё и убили! А следующий на очереди — он! Как человек, приговоренный к смерти за равнодушие. И его убьют! Обязательно убьют. Возможно, прямо сейчас. В глазах у Трофима поплыли пепельные облака на фоне серого неба. Не так давно он стоял у окна, с философской скукой рассуждая о смерти. Не так уж и страшно, думал он, умереть. А на самом деле страшно. Очень страшно!.. Подойдет к нему неведомый мститель, приставит к голове пистолет, нажмет на спусковой крючок. И все! В смысле ничего! Ничего больше и никогда!.. — Эй, что с вами! — Полыхаев обеспокоенно глянул на Трофима. — У меня нашатырь есть! — Миша вышел из комнаты, вернулся, на ходу открывая пузырек. А Трофим действительно находился в предобморочном состоянии, он сам осознавал это. Под коленками ослабло, захотелось присесть, но инстинкт самосохранения заставлял держаться на ногах. — Не надо нашатырь! — Трофим вытянул руку, останавливая Бондарева. Вдруг там, в пузырьке, у него мышьяк, например, или даже синильная кислота, вдохнешь, и больше не выдохнешь. — Ты думаешь, я отравить тебя хочу! — догадался Миша. — А вдруг? — Полыхаев забрал у него склянку, осторожно издалека поводил носом над горлышком. — Нашатырь. — Да не собираюсь я никого убивать!.. Когда хотел, не убил, а сейчас и подавно! — А хотел? — спросил майор. — Честно скажу! — Бондарев прямо посмотрел ему в глаза. — Хотел!.. Но только Кислицына!.. Даже Мурата не хотел убить. — Кислицына сегодня и убили. — У меня алиби! Можете проверить!..