– Весело там у вас? – Очень! – заверил Макар. – Тебя не хватает. Может, придешь, поглазеешь? Как сиротка в щелочку в заборе? Бабкин издевательски хохотнул и повесил трубку. Макар вздохнул. С большим удовольствием он сгреб бы Сашу в охапку и смылся с этого дурацкого ужина. «Скука смертная. Разве что бешеная бабка дает жару. Даже любопытно, что она еще выкинет». 3 Любой человек, знакомый с Валерием Грабарем, рано или поздно сталкивался с необходимостью охарактеризовать его интеллект. Обыкновенно это случалось, когда слушатель какой-нибудь истории с участием Валеры восклицал: «Он что, идиот?» И вот тут рассказчик замолкал в смятении. Ибо лаконичное слово «идиот» не передавало всего того огромного, безграничного простора, который существовал в Валериной голове. Впрочем, нельзя исключать, что какой-никакой ум у Грабаря имелся. Однако он им не пользовался. В его инструментарии по освоению окружающего мира это был самый бесполезный предмет. Грабарь неоднократно имел возможность наблюдать людей, которые по общепринятому мнению являлись умными. Любого из них он отправил бы в нокаут в первые десять секунд боя. Ну и зачем тогда тот ум? Шуток Валера не понимал, а к людям с чувством юмора относился подозрительно. Чего смеются? Зачем смеются? Лучше бы картошку копали. В школе он учился на удивление легко, ибо у него оказалась отличная память. По ключевым словам, произнесенным учителем, Валера без труда вспоминал весь прочитанный дома параграф. Единственным предметом, по которому он перебивался с двойки на кол, была литература. Легче было страусу переплыть Ла-Манш на спине, чем Валере написать сочинение. К тому же в отношении прочитанных книг его великолепная память отчего-то давала сбой. Возможно, Грабарь просто не в состоянии был запоминать несуществующее. Он прославился на всю школу, когда в сочинении по Тургеневу написал, что барыня утопила Герасима, причем с братской фамильярностью обозвал ее Муму. «Постмодерн», – выразилась училка непонятно. А за сочинение все равно влепила двойку. «Выругалась, значит!» – понял Валера и с тех пор иногда, когда положение требовало крепкого словца, бранился: «Позмодерном тебя!» То есть вроде как дихлофосом, но изысканнее. Тренер в их секции на него нарадоваться не мог: дисциплинированный, непьющий, с отличной реакцией. Красота! На ринге Валерка двигался с грацией ягуара. Он предугадывал движения противника, он хитрил, блефовал и атаковал молниеносно, как кобра. Ловкий, точный, быстрый Грабарь оказывался, наконец, в своей стихии. Ему не требовались друзья – он рад был бы довольствоваться всю жизнь одними лишь соперниками. Рита Сысоева стала исключением. Увидев в клубе чернобровую деваху с тяжелым взглядом, Валера понял, что его сердце разбито. Сам он ощущал это скорее как вздутие живота, но кто такой боксер Грабарь, чтобы спорить с трубадурами любви. Он объяснился Рите почти сразу. Это звучало как «Слышь! Пошли, по делу перетрем». И сразу получил по морде. Последний раз Валеру тыкали кулаком в зубы, когда ему было десять. Правда, третьего молочного по результатам скупого диалога не досчитался именно его противник (обычная развязка для всех Валериных драк). Но на этот раз Грабарь не рассердился, а восхитился. Именно так, по его убеждению, и должна была выглядеть страсть. «Втюрилась в меня как дура», – самодовольно подумал он про Ритку. И начал осаду по всем правилам, с цветами и конфетами. Рита орала на него. «Во горячая девка!» – восхищался Валера. Рита расцарапала ему физиономию. «Ревнивая», – оценил он. Рита заявила, что никогда не станет встречаться с таким уродом. «Гордая!» – одобрил Валера. Рита пошла на танцы с Димоном Волковым по прозвищу Волчок. Любимую женщину Валера великодушно простил, а Волчка отметелил так, что тот при одном упоминании Ритиного имени рефлекторно закрывал голову и принимал позу эмбриона. Валера упорно продавливал действительность под себя. И действительности ничего не оставалось, как сдаться. Друг из Грабаря вышел на удивление заботливый. В тонкостях движений женской души Валера разбирался примерно так же, как в шумерской клинописи. Но у него имелся свод правил, свой собственный джентльменский набор. Согласно этому кодексу чести благородного рыцаря, баба вышеупомянутого благородного рыцаря должна быть: а – сыта, бэ – весела и вэ – с сухими ногами. Поэтому Валера Риту: а – кормил, бэ – веселил и вэ – носил на руках. Из них вышла гармоничная пара. А уж когда Валерка пристрастил подругу к боксу, стало совсем славно. Вот только со вторым пунктом последнее время были проблемы. Рита грустила. Перед торжественным ужином и вовсе затосковала: даже влепила милому другу половником по макушке, когда он сказанул что-то под руку. Бедная девочка! И тогда Валерке пришла в голову гениальная идея. Он порадует любимую ценным подарком. Рита увидит его, и на душе у нее станет тепло. – Это что? – подозрительно спросила Ритина мать, узрев Грабаря в дверях в обнимку с какой-то гигантской синей гусеницей в полиэтилене. – Мешок, – ухмыльнулся Валера. – Вижу, что не авоська, – отрезала старшая Сысоева. – Ты зачем его сюда припер? – Так это, того… Боксерский мешок! «Юниор»! – Что? – Сорок пять кило весит! – похвастался Валерка, похлопывая по мешку жестом крестьянина, продающего на рынке упитанного поросенка. Нина принюхалась. От мешка отчетливо несло какой-то резиновой гадостью. – Воняет! – Попахивает, – не согласился Валерка. – Унеси его отсюда! – Ну Нинборисна! Это Ритке подарок! – Валера, чтобы этой штуковины в моем доме сегодня не было! У нас гости! – Нина вытерла вспотевший лоб. Господи, еще не хватало дурня с его сюрпризами. – Завтра подаришь! – Куда ж я ее дену? – озадачился Валерка. – Сорок пять кило! – Придумай что-нибудь, – решительно сказала Нина. – Ты умный, у тебя получится. Она не удивилась бы, если б небеса разверзлись и из них посыпались, скажем, волосатые лягушки. Все-таки не часто человеческий язык рождает настолько вопиющую ложь. Но лягушачий дождь не пролился. – Ага, – мрачно согласился Валерка. – Ща. Сообразим. И ушел, волоча подарок. Нина вздохнула с облегчением. Если б она могла предвидеть, к чему приведет ее запрет, то своими руками повесила бы боксерский мешок на хрустальной люстре в зале. Валера мрачно влачился среди деревьев в обнимку с подарком. Как вдруг увидел вдалеке над яблоневыми шапками листвы крышу сарая. Грабарь воспрял духом. Вот он, выход! Как стемнеет, приобнять Ритку за талию, пообещать сюрприз – и отвести в сарай. А там боксерский мешок! Валера представил лицо любимой и удовлетворенно засмеялся. Но в сарае его радость сменилась ужасом. Небольшое помещение было забито хламом теснее, чем пиратский трюм контрабандой. Все Сысоевы мастерски умели делать окружающему пространству инъекцию бардака, но Петруша достиг в этом деле недосягаемых высот. Если бы его поселили в пустыне, через пару недель единственный оазис был бы сметен рухлядью вроде дырявых шин, сгнивших досок и проржавевшего насквозь реликтового холодильника, помнившего рождение кинескопного телевизора. В доме Нина строго следила за супругом. Однако сарай был полностью отдан ему на откуп. Неудивительно, что Валера глотнул спертого воздуха и бежал прочь, смутно ощущая, что его вот-вот поглотит океан космического хаоса. В саду он сел под деревом и пригорюнился. Сюрприз пропадал! «Мозгом работай, мозгом», – посоветовал себе Валера. Проходивший мимо Григорий случайно взглянул на его перекошенное лицо и шарахнулся в сторону. Свят-свят-свят! Нога провалилась в канаву, и Гриша смачно выругался. Валера тут же очнулся от тягостных дум. Кто сказал «мяу», в смысле – «вашу мать»? Григорий торопливо ковылял прочь. Но не он интересовал Валеру, а первопричина явления. Канава!